Риккардо Д. Начала политической экономии. Часть 1

ДАВИД РИККАРДО. НАЧАЛА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
И НАЛОГОВОГО ОБЛОЖЕНИЯ
1817 Г.
Перевод с английского Н. Зибера
ПРЕДИСЛОВИЕ
Продукт почвы, все, что берется с поверхности ее соединенным применением к делу труда, машин и капитала, разделяется между тремя классами общества, а именно: землевладельцем, владельцем денег или капитала, необходимого на обработку ее, и рабочими, трудом которых она возделывается.
Но пропорции, в которых целый продукт почвы должен быть разделен между каждым из этих классов под именем ренты, прибыли и задельной платы, значительно различаются между собою на различных ступенях общественного развития, что зависит главным образом от данного плодородия почвы, от накопления капитала и населения и от ловкости, способностей и орудий, употребляемых в земледелии.
Определить законы, регулирующие это распределение, составляет главную задачу политической экономии. Как ни обогатили науку труды Тюрго, Стёарта, Смита, Сэя, Сисмонди и других писателей, но они дают весьма мало удовлетворительных объяснений относительно естественного хода ренты, прибыли и задельной платы.
В 1815 году Мальтус – в своем «Inquiry into the Nature and Progress of a Rent» – и Fellow of University College, Oxford (Уэст) – в своем «Essay on the Application of Capital to Land» – представили миру почти в одно и то же время истинное учение о ренте, без знакомства с которым нельзя понять действия накопления богатства на прибыль и задельную плату или удовлетворительно обозначить влияние налогов на различные классы общества, особенно когда обложенные ими продукты составляют предмет, непосредственно добываемый с поверхности земли. Ад. Смит и другие талантливые писатели, о которых я упоминал, не видя начала ренты в ясном свете, просмотрели, кажется, многие важные истины, которые могут быть раскрыты лишь после того, когда понята как следует сущность ренты.
Для пополнения этого пробела нужны способности, далеко превышающие те, которыми располагает автор следующих страниц; но после того, как он посвятил этому предмету все свое внимание, после того, как он воспользовался помощью упомянутых превосходных писателей, и после того, как несколько последних лет, обильных фактами, дали ценный опыт настоящему поколению, нельзя, кажется, считать притязательною попытку автора установить свои мнения о законах прибыли и задельной платы и о действии налогов. Если начала, которые он признает правильными, действительно будут найдены таковыми, то на долю других лиц, более его талантливых, выпадет задача обозначить все важнейшие их последствия.
Оспаривая установившиеся мнения, автор считал необходимым особенно обращаться к тем цитатам из Ад. Смита, с которыми он имел причины не соглашаться. Но он надеется, что никто не заподозрит его вследствие этого в том, что он не разделяет удивления, столь справедливо возбуждаемого глубокомысленным сочинением знаменитого писателя, – вместе со всеми теми, кто признает важное значение науки политической экономии.
То же замечание может быть применено к превосходным трудам Сэя, который не только был первым или одним из первых писателей континента, справедливо оценившим и применившим начала Ад. Смита, который сделал более, чем все другие континентальные писатели вместе, в деле рекомендации начал этой прекрасной и благодетельной системы народам Европы, но который, сверх того, успел сообщить науке более логический и более поучительный порядок и обогатил ее различными исследованиями – оригинальными, точными и глубокими . Но уважение, питаемое автором к трудам Сэя, не помешало ему комментировать с тою свободою, которой требуют, по его мнению, интересы науки, те цитаты из «Economie Politique», которые казались ему несогласными с его собственными идеями .
ПРЕДИСЛОВИЕ ТРЕТЬЕГО ИЗДАНИЯ
В этом издании я старался разъяснить с большею полнотой, чем в предыдущем, мнение свое о трудных частях учения о ценности и с этою целью сделал некоторые дополнения к первой главе. Я присоединил к нему также новую главу «о машинах и о влиянии улучшения их на интересы различных классов общества» и рассмотрел учение Сэя об этом важном вопросе, дополненное в 3-м и последнем издании его сочинений. Я старался в последней главе поставить на более строгую, чем прежде, точку зрения учения о способности страны вносить добавочные денежные налоги, хотя бы совокупная денежная ценность всей массы товаров и упала вследствие или уменьшения количества труда, требуемого на производство хлеба внутри страны, от хозяйственных улучшений в ней, или же от получения части хлеба по более дешевой цене из-за границы путем вывоза мануфактурных ее товаров. Это наблюдение имеет большую важность, потому что касается вопроса о политике свободного ввоза чужого хлеба, особенно в стране, отягощенной большим постоянным и денежным налогом вследствие громадного национального долга, и я старался показать, что способность к уплате налогов зависит не от валовой денежной ценности целой массы товаров или от чистой денежной ценности доходов капиталистов и землевладельцев, не от денежной ценности доходов каждого в сравнении с денежной ценностью товаров, которые он обыкновенно потребляет.
Автор. 26 марта 1821 года
ГЛАВА I. О ЦЕННОСТИ
Отделение первое
Ценность предмета, или количество всякого другого предмета, за которое он обменивается, зависит от сравнительного количества труда, необходимого на его производство, а не от большего или меньшего вознаграждения, получаемого за этот труд.
Адам Смит заметил, что «слово «ценность» употребляется в двух различных значениях и выражает иногда полезность какого-нибудь предмета, иногда же покупную силу относительно других предметов, которую доставляет обладание им. Первая может быть названа ценностью потребления, вторая меновою ценностью».
«Вещи, – продолжает он, – имеющие наибольшую ценность потребления, часто обладают лишь незначительною меновою ценностью или вовсе не обладают ею, и, наоборот, те вещи, меновая ценность которых наиболее велика, имеют лишь весьма мало потребительной ценности или не имеют ее вовсе».
Вода и воздух чрезвычайно полезны, они даже необходимы для существования, и, несмотря на это, при обыкновенных обстоятельствах за них ничего нельзя получить в обмен. Напротив того, золото, имея незначительную ценность потребления, в сравнении с воздухом и водою обменивается за большое количество других предметов.
Итак, полезность не есть мерило меновой ценности, хотя последняя без нее немыслима. Если предмет вовсе не имеет потребительной ценности – иными словами, если мы не можем извлечь из него для себя ни удовольствия, ни пользы, – в таком случае у него не будет и меновой ценности, несмотря на его редкость и на количество труда, необходимое на его производство.
Предметы, обладающие полезностью, заимствуют свою меновую ценность из двух источников: редкости и количества труда, необходимого на их добывание.
Существуют некоторые предметы, ценность которых определяется исключительно их редкостью. Никакой труд не в состоянии увеличить количество таких предметов, и поэтому ценность их не может быть понижена вследствие увеличения снабжения. Некоторые редкие картины и статуи, редкие книги и монеты, вина особенного качества, добываемые из винограда, растущего на специфической почве, пространство которой весьма ограничено, принадлежат к этой категории. Ценность их нимало не зависит от труда, необходимого на их первоначальное производство, и колеблется, смотря по изменению богатства и наклонностей лиц, желающих обладать ими.
Но эти предметы составляют лишь весьма незначительную часть той массы вещей, которая ежедневно променивается на рынке. Несравненно бóльшая часть тех предметов, которыми желают обладать люди, доставляется трудом и может быть увеличиваема не только в одной стране, но и во многих до такого предела, который почти безграничен, если мы расположены расходовать труд, необходимый на добывание их.
Говоря далее о товарах, их меновой ценности и законах, управляющих относительными их ценами, мы имеем в виду исключительно товары такого рода, количество которых может возрастать вследствие приложения человеческого труда и производство которых находится под влиянием свободного соперничества.
На первых ступенях общественной жизни меновая ценность таких предметов или правило, установляющее количество одного предмета, которое должно давать в обмен за другой, зависит почти исключительно от сравнительного количества труда, употребленного на производство каждого из них.
«Действительная цена каждой вещи, – говорит Ад. Смит, – то, что каждая вещь действительно стоит человеку, желающему приобрести ее, это труд и усилия приобретения ее. То, что каждая вещь действительно стоит человеку, который приобрел ее и который желает располагать ею или обменять ее на что-нибудь другое, есть труд и усилия, которые могут быть сбережены для него и которые он может возложить на другие лица. Труд был первою ценою, первоначальною монетой, которою за все платили».
И далее:
«В этом раннем и первоначальном состоянии общества, которое предшествует как накоплению капитала, так и обращению в собственность земли, отношение между количествами труда, необходимыми для приобретения различных предметов, составляет, кажется, единственное условие, которое может доставить какое-нибудь правило для обмена предметов одних на другие. Если, напр., у какого-нибудь охотничьего народа требуется обыкновенно в два раза более труда для того, чтобы убить бобра, чем для того, чтобы убить дикую козу, то один бобер, естественно, будет обмениваться за две диких козы или будет стоить столько. Естественно, что вещь, составляющая обыкновенно продукт труда двух дней или двух часов, должна стоить вдвое больше, нежели та, которая составляет обыкновенно продукт труда одного дня или одного часа».
(Book I, chap. 5)
Таково ли действительно основание ценовой ценности всех вещей, за исключением тех, которые не могут быть увеличиваемы промышленностью? Это составляет для политической экономии вопрос громадной важности, так как ниоткуда не вытекало столько ошибок и такого различия мнений в этой науке, как из шаткости значения, которое приписывалось слову «ценность».
Если количество труда, заключенное в предмете, регулирует его меновую ценность, то всякое возрастание в количестве труда должно увеличивать ценность предмета, на который употреблен труд, точно так же как всякое уменьшение количества труда должно понижать ценность.
Но Адам Смит, который с такою точностью определил первоначальный источник меновой ценности и которому надлежало бы, для последовательности, настаивать, что все вещи бывают большей или меньшей ценности, смотря по большему или меньшему количеству труда, потраченного на их производство, установил тем не менее другое мерило ценности и говорит, что вещь имеет ее более или менее, смотря по тому, на большее или меньшее количество этого мерила она обменивается. Иногда говорит он о хлебе, иногда о труде, как о мериле ценности – не о том количестве труда, которое потрачено на производство предмета, но о том количестве, которое может быть куплено за предмет на рынке: точно будто то и другое выражение совершенно равнозначительные и будто если труд человека становится вдвое более успешным и человек может поэтому произвести вдвое больше товаров, то он необходимо и получит за свой труд вдвое больше, чем прежде.
Если бы действительно было так, если бы вознаграждение рабочего находилось всегда в соответствии с тем, что он производит, то количество труда, израсходованное на предмет, и количество труда, которое за этот предмет можно купить, были бы одинаковы, и каждое из них могло бы в точности измерять колебания других вещей; но они отнюдь не одинаковы: первое, при многих обстоятельствах, есть неизменное мерило, правильно указывающее на колебания цены других вещей; второе подвержено стольким же колебаниям, как и сами предметы, которые сравниваются с ним. Указав в высшей степени удачно на недостатки непостоянного мерила, каковы золото и серебро по отношению к определению изменений в ценности других вещей, Ад. Смит сам избрал не менее изменчивую меру, остановившись на хлебе или труде.
Нет сомнения, что ценность золота и серебра подвержена колебаниям вследствие открытия новых и более изобильных рудников; но такие открытия редки и действие их, хотя и значительное, ограничивается периодами сравнительно краткой продолжительности. Ценность их подвержена также колебаниям вследствие улучшений в эксплуатации и в машинах, которыми работают в рудниках, ибо действием таких улучшений большее количество может быть добыто с меньшим трудом. Ценность их подлежит далее колебаниям вследствие уменьшения количества руды, после того как рудник в течение целого ряда лет доставлял снабжение всемирному рынку. Но разве хлеб избегает хотя бы одной из этих причин колебаний? Не колеблется ли его ценность, во-первых, точно так же вследствие улучшений в земледелии, в машинах и в земледельческих орудиях, как и вследствие открытия новых пространств плодородной земли, которые могут поступить в обработку в других странах и подействовать на ценность хлеба на каждом рынке, куда допускается свободный ввоз? Не подлежит ли он, во-вторых, увеличению ценности вследствие запрещений ввоза, вследствие возрастания населения и богатства, вследствие возрастания затруднений при добывании большого снабжения добавочным количеством труда, которого требует обработка земель низшего качества? Разве не в такой же степени изменчива ценность труда? Не испытывает ли она не только, наравне со всеми прочими вещами, влияние соотношения между спросом и предложением, неизбежно изменяющееся при всякой перемене в общественной жизни, но также и колебаний в цене пищи и других предметов необходимости, на которые расходуется заработная плата?
В одной и той же стране может потребоваться в одну эпоху вдвое более труда на производство пищи и других необходимых предметов, чем в другую и более отдаленную эпоху; но вознаграждение рабочего, вероятно, может быть уменьшено лишь весьма незначительно. Если в прежнее время задельную плату рабочего составляло известное количество пищи и других предметов необходимости, то он, вероятно, не мог бы продолжать существовать, если бы это количество было уменьшено. Пища и другие необходимые предметы поднялись бы в этом случае на 100%, если оценивать возвышение по количеству труда, потребному на производство их, между тем как ценность их, измеряемая количеством труда, на которое они обмениваются, увеличилась бы лишь незначительно.
То же замечание может быть сделано относительно двух или более стран. В Америке и в Польше годичный труд известного числа людей производит гораздо больше продукта на почве, позже других поступившей в обработку, нежели на подобной же почве в Англии. Если теперь предположить, что все другие предметы необходимости одинаково дешевы в этих трех странах, то не будет ли большим заблуждением заключать, что количество хлеба, отпускаемое рабочему, должно в каждой из них находиться в соответствии с легкостью производства?
Если бы обувь и одежда рабочего, вследствие улучшения в машинах, стали производиться одной четвертью того труда, который тратится на них в настоящее время, то они, вероятно, упали бы на 75%; но насколько отсюда еще далеко до предположения, что благодаря таким условиям рабочий получил бы возможность потреблять четыре пары платья или обуви вместо одной, настолько же вероятно, что в непродолжительном времени действие соперничества и стимулов населения приравняли бы его задельную плату к новой ценности предметов необходимости, на которые она расходуется. Если бы такие улучшения распространялись на все предметы потребления рабочего, то мы, вероятно, нашли бы, что через несколько лет он стал бы располагать некоторой незначительной прибавкой к своему потреблению, хотя бы меновая ценность этих предметов, в сравнения с ценностью других, в производстве которых не произошло никаких подобных улучшений, понизилась бы весьма значительно, и хотя бы они стали продуктом гораздо меньших количеств труда.
Итак, нельзя согласиться с мнением Ад. Смита, что «так как за труд можно иногда купить больше, а иногда меньше благ, то изменяется при этом их ценность, а не ценность труда, за который они покупаются», и что, следовательно, «один только труд никогда не изменяется в своей ценности, что он есть единственное действительное мерило, посредством которого можно определять и сравнивать ценность всех товаров, везде и во всякое время»; но нельзя не разделять другого взгляда Ад. Смита, что «отношение между количествами труда, потребными на приобретение различных предметов, составляет, кажется, единственное условие, которое может установить некоторое правило для обмена одних товаров на другие», или, иными словами, что настоящую и прошедшую относительную ценность товаров определяет то сравнительное количество товаров, которое производится трудом, а не те сравнительные количества их, которые даются рабочему в обмен за его труд.
Относительная ценность двух товаров изменяется, и мы желаем узнать, в котором из них действительно произошло изменение. Если бы мы сравнили настоящую цену одного из них с башмаками, чулками, шляпами, железом, шаром и со всеми другими товарами, то нашли бы, что он обменивается за такое же точно количество всех этих других вещей, как и прежде. Если сравним с теми же товарами другой, то окажется, что отношение его к ним изменилось: мы можем в таком случае с большою вероятностью заключить, что колебание произошло в этом именно товаре, а не в тех, с которыми его сравнивали. Если, при еще более подробном рассмотрении всех обстоятельств, связанных с производством этих различных товаров, мы найдем, что точно такое же количество труда и капитала было необходимо на производство башмаков, чулок, шляп, железа, сахара и пр., но что на производство одного только товара, относительная ценность которого изменилась, потребно иное количество труда, чем прежде, то вероятность превратится в достоверность, и мы будем убеждены, что колебание произошло в одном только товаре: мы открываем в таком случае причину его изменения.
Если бы я заметил, что унция золота обменивается на меньшее количество всех перечисленных выше товаров, и если бы я сверх того нашел, что вследствие открытия новых и более изобильных рудников или вследствие употребления машин с большею выгодою данное количество золота может быть получено в обмен за меньшее количество труда, то я имел бы основание утверждать, что причина изменения ценности золота относительно других товаров состоит в большей легкости его производства или в уменьшении количества труда, потребного на добывание его. Подобным же образом если бы ценность труда по отношению ко всем другим предметам значительно упала и если бы я узнал, что ее падение составляет следствие обильного снабжения, поощряемого большею легкостью, с которою производятся хлеб и другие предметы необходимости для рабочего, то, полагаю, я имел бы право заключить, что ценность хлеба и других предметов необходимости упала вследствие уменьшения количества труда, необходимого на их производство, и что под влиянием этой легкости снабжения рабочего средствами для содержания цена труда также упала.
«Нет, – возражают на это Ад. Смит и Мальтус, – в примере относительно золота вы были правы, называя изменение его падением его ценности, потому что хлеб и труд в этом случае оставались без изменения, и так как золото стало бы располагать меньшим количеством их, чем прежде, точно так же как и всех прочих предметов, то было справедливо заключить, что все вещи остались без изменения и что изменилось только золото; но если падают труд и хлеб, вещи, избранные нами мерилом ценности, то, несмотря на все изменения, которым, как мы признаём, они подвергаются, было бы в высшей степени несоответственно заключать то же самое; напротив, следовало бы сказать, что хлеб и труд остались без изменения и что ценность всех прочих вещей возросла».
Но против этого-то способа выражаться я и протестую. Я нахожу, что точно так же, как и в примере относительно золота, причина изменения в пропорции между хлебом и другими предметами заключается в уменьшении количества труда, необходимого на производство хлеба, и что, след., рассуждая правильно, я должен назвать эти изменения падением ценности хлеба и труда, а не возвышением ценности вещей, с которыми их сравнивают. Если я нанял рабочего на неделю и вместо 10 шиллингов плачу ему только 8 и если при том не произошло никаких колебаний в ценности денег, то рабочий, пожалуй, приобретет на такой уменьшенный заработок больше пищи и других предметов необходимости, нежели прежде; но это следует приписать уменьшению ценности предметов, на которые расходуется заработная плата, а не возвышению действительной ценности заработной платы, как утверждали недавно Ад. Смит и Мальтус. Это две совершенно различные вещи. Тем не менее когда я называю это падением действительной ценности задельной платы, то говорят, что я ввожу новую, неупотребительную терминологию, несогласную с истинными началами науки. Что касается меня, то я полагаю, что именно мои противники выражаются неупотребительным и несоответствующим делу языком.
Допустим, что рабочий получает бушель хлеба за недельный труд в такое время, когда цена хлеба равняется 80 шилл. за квартер, и бушель с четвертью, когда цена понижается до 40 шилл. Допустим также, что он употребляет со своим семейством полбушеля хлеба в неделю, а излишек обменивает на другие предметы, напр. на топливо, мыло, свечи, чай, сахар, соль и пр.; если три четверти бушеля, которые остаются у него во втором случае, не могут доставить ему столько же перечисленных товаров, как полбушеля в первом, то повысилась бы или упала ценность его труда? Ад. Смит сказал бы, что труд повысился, потому что критериум его – хлеб, и рабочий получит за недельный труд более хлеба; но тому же Ад. Смиту следовало бы видеть в этом, напротив, понижение, «потому что ценность вещи зависит от покупной силы, которую дает обладание ею относительно других благ», труд же стал обладать уже меньшею покупною силою по отношению к другим благам.
Отделение второе
Труд различного качества вознаграждается неодинаково, но это не составляет причины колебаний в относительной ценности товаров.
Несмотря на то что я считаю труд источником всякой ценности, а его относительное количество мерилом, которое почти исключительно определяет меновую ценность товаров, не следует думать, что я не обращаю внимания на различные качества труда и на затруднение сравнивать между собою час или день труда в известной отрасли промышленности с трудом той же продолжительности в другой отрасли. Но оценка разнородных качеств труда приспособляется на рынке скоро и достаточно точно ко всем практическим требованиям и в значительной степени зависит от сравнительной ловкости рабочих и от напряженности их труда. Раз установившаяся сравнительная лестница подвергается лишь незначительным изменениям. Если день труда рабочего ювелира стоит более, чем день более простого рабочего, то это отношение давно уже определилось и заняло надлежащее место в ряду ценностей .
Итак, сравнивая ценность одного и того же товара в различные эпохи, едва ли нужно обращать внимание на сравнительную ловкость и напряженность труда, потребную для производства этого товара, потому что они оказывают одинаковое влияние в ту и в другую эпохи. Сравнивается между собою труд одного и того же рода, исполненный в различное время, и если одна десятая, пятая или четвертая часть труда прибавилась или убавилась, то в относительной ценности товара произойдет соответствующий причине результат.
Если штука сукна стоит в настоящее время две штуки полотна и если через 10 лет обыкновенная цена штуки сукна будет четыре штуки полотна, то мы вправе заключить, что или требуется более труда на изготовление сукна, или менее на производство полотна, или что обе эти причины действуют совместно.
Так как исследование, к которому я желал бы привлечь внимание читателя, относится к последствию изменений в относительной, а не в абсолютной ценности товаров, то было бы довольно маловажно вникать в сравнительную оценку различных родов человеческого труда. Мы смело можем продолжить, что каковы бы ни были первоначальные неравенства и как бы ни различались способность, ловкость или время, потребное для приобретения сноровки – неравенства остаются почти одни и те же из поколения в поколение, или, по крайней мере, колебания из года в год весьма незначительны, поэтому в кратковременные периоды они могут оказывать лишь маловажное действие на относительную ценность товаров.
«Отношение между различными уровнями заработной платы и прибыли в разных приложениях труда и капитала не находится, по-видимому, как мы уже заметили, в сильной зависимости от богатства или бедности, от общественного прогресса, неподвижного состояния или упадка. Такие перевороты в общественном благосостоянии должны действительно влиять на общий уровень задельной платы и прибыли, но в конце концов они оказывают одинаковое влияние как на ту, так и на другую во всевозможных промыслах. Их взаимное отношение должно, след., оставаться неизменным, и никакой общественный переворот не в силах изменить его, по крайней мере на продолжительное время».
(Wealth of Nations book chap. I, 10)
Отделение третье
На ценность товаров оказывает влияние не только труд, непосредственно употребленный на их производство, но и труд, посвященный на выделку орудий, машин и зданий, служащих производству.
Даже в том первобытном состоянии общества, о котором идет речь у Адама Смита, дикарю-охотнику нужен некоторый капитал, произведенный и накопленный, быть может, им самим и дающий ему возможность убивать дичь. Без какого-либо оружия нельзя убить ни бобра, ни дикой козы, а след., ценность этих животных определяется не только трудом, необходимым на то, чтобы убить их, но также и временем и трудом, потребными на доставление охотнику капитала, т. е. оружия, которое он употреблял для этого.
Положим, что производство оружия, которым можно убить бобра, потребовало гораздо более труда, нежели изготовление оружия для охоты за дикими козами, вследствие большей трудности приближаться к этим последним животным и, след., необходимости иметь в руках оружие более верное; в таком случае естественно, что бобр будет стоить больше, нежели две дикие козы, именно потому, что в общем счете требуется более труда, чтобы убить бобра. Или положим, что на производство того и другого оружия было необходимо одинаковое количество труда, но что они различаются долговечностью; на товар может быть перенесена лишь незначительная часть ценности более долговечного оружия, между тем как на товар, произведенный при помощи менее прочного оружия, перейдет гораздо более значительная часть ценности последнего.
Все орудия, необходимые для охоты на бобров и диких коз, могли бы также принадлежать одному классу людей, между тем как труд, употребляемый на охоту, предоставлялся бы другим классам; но сравнительная цена бобров и коз по-прежнему соответствовала бы как труду, потраченному на приобретение капитала, так и труду охоты на этих животных. Каковы бы ни были сравнительные размеры капитала и труда, как бы ни различалось количество пищи и других предметов, необходимых для поддержания человеческой жизни, во всяком случае, люди, доставившие капитал одинаковой ценности для того или для другого промысла, получили бы половину, четверть, одну восьмую произведенного товара, а остаток составил бы заработную плату, которая отдается тем, кто употребил в дело свой труд; но это разделение продукта не могло бы оказывать действия на относительную цену этих товаров, потому что увеличится ли или уменьшится прибыль, будет ли она составлять 50, 20 или 10%, будет ли высока задельная плата или пища – во всяком случае, оба промысла испытают одинаковое влияние.
Положим, что занятия общества более обширны, так что одни его члены доставляют суда и сети, необходимые для рыбной ловли, а другие – семена и грубые орудия, служащие для первоначальной обработки земли; и в этом случае точно так же справедливо будет сказать, что меновая ценность произведенных вещей соответствует труду, истраченному на их производство, и не только на производство непосредственное, но и на все орудия и машины, требуемые свойством тех видов труда, к которым они прилагаются.
Если мы представим себе такое состояние общества, когда сделаны еще более значительные улучшения, когда процветают искусства и торговля, то мы найдем, что колебания ценности товаров подчиняются тому же принципу: определяя, напр., меновую ценность бумажных чулок, мы увидим, что она зависит от совокупности труда, потребного для их производства и доставки на рынок. Во-первых, сюда войдет труд, потраченный на обработку земли, на которой был взращен хлопок; во-вторых, труд на перевозку хлопка в страну, где изготовляются чулки (тут подразумевается часть труда, израсходованного на сооружение корабля, перевозящего хлопок, которая вознаграждается из платы за провоз); в-третьих, труд прядильщика и ткача; в-четвертых, часть труда инженера, слесаря и плотника, строивших здания и машины, при помощи которых были произведены чулки; в-пятых, труд мелочного торговца и множества других лиц, относительно которых было бы бесполезно входить в дальнейшие подробности. Общая сумма всех этих разнородных работ определяет количество других предметов, на которое будут обменены чулки, и подобная же оценка различных количеств труда, употребленного на производство других предметов, определит то их количество, которое будет дано за чулки.
Чтобы убедиться, что именно здесь следует искать действительного основания ценности, предположим, что сделано большое усовершенствование, сокращающее труд в одной из различных операций, которым подвергается хлопок прежде, чем чулки могут быть доставлены на рынок для обмена на другие предметы, и обратим внимание на то, что произойдет из этого. Если бы потребовалось менее рук при производстве хлопка, если бы стало употребляться менее матросов на корабле, или менее плотников при сооружения корабля, который привез хлопок к нам, если бы менее людей было нанято при постройке зданий и машин, или если бы по сооружении их увеличилась производительность машин, то ценность чулок неизбежно упала бы и владелец их стал бы, след., располагать меньшим количеством других вещей. Они понизились бы, потому что на их производство стало бы требоваться меньше труда, и в обмен за них стали бы поэтому давать меньше других вещей, в производстве которых не было сделано подобного сбережения труда.
Сбережение труда всегда и неизбежно понижает относительную ценность товара – все равно, произошло ли оно в труде, необходимом на производство самого товара, или в труде, потребном на образование капитала, при помощи которого производится товар. Пусть потребуется менее белильщиков, прядильщиков и ткачей, занятых непосредственно производством чулок, или менее матросов, извозчиков, инженеров, кузнецов, занятых тем промыслом косвенно: и в том, и в другом случае цена чулок должна будет понизиться. В первом случае все сбережение труда будет отнесено к чулкам, потому что эта часть труда была посвящена всецело производству чулок; во втором – только часть этого сбережения может быть отнесена к чулкам; остальное же должно быть разложено на все прочие предметы, производству которых служили машины, здания и орудия перевозки.
Предположим, что в малоразвитом состоянии общества как луки и стрелы охотника, так и суда и орудия рыбака имеют одинаковую ценность и прочность, потому что и те, и другие составляют результат одинакового количества труда. При таком положении вещей ценность дикой козы – продукта труда одного дня охотника – будет в точности равна ценности рыбы, пойманной рыбаком также в течение одного дня. Отношение между ценностью рыбы и дикой козы будет всецело определяться количеством труда, заключенного в той и в другой, каково бы ни было количество каждого из продуктов, и независимо от более или менее высокого общего уровня задельной платы или прибыли. Если бы, напр., лодка и орудия рыбака имели 100 ф. ст. ценности и были бы рассчитаны на десятилетнюю службу, если бы он располагал трудом десяти людей, годовая задельная плата которых составляла бы 100 ф. ст. и труд которых доставлял бы 20 штук семги в день, если бы, с другой стороны, ценность оружия, принадлежащего охотнику, была также 100 ф. и оно было бы также прочно и если бы он также давал занятия 10 рабочим, задельная плата которых достигала бы 100 ф. ст., а труд которых доставлял бы ему 10 диких коз в день, то в таком случае естественную цену одной козы должны бы составлять две семги, как бы ни была велика или мала часть всего продукта, отданная рабочим. Размер того, что может быть дано в качестве задельной платы, есть дело величайшей важности для вопроса о прибыли, ибо очевидно, что она должна быть высока или низка, смотря по тому, насколько высока или низка задельная плата; но это ни в каком случае не может оказывать влияния на относительную ценность рыбы или дичи, так как размер платы находится на одном и том же уровне и в той, и в другой отрасли промышленности. Если бы охотник захотел заставить рыбака дать более рыбы за дичь, ссылаясь на то, что он истратил бóльшую часть своей дичи или ее стоимости на уплату своим рабочим, то рыбак ответил бы ему, что он и сам находится в совершенно таких же условиях; следовательно, пока труд одного дня будет доставлять тому и другому прежнее количество рыбы и дичи, естественный уровень мены будет тот, что за козу дадут две рыбы, каковы бы ни были при этом колебания задельной платы и прибыли и действие накопления капитала. Если бы прежний труд стал доставлять меньше рыбы или больше дичи, то ценность первой поднялась бы в сравнении с ценностью второй. Если бы, наоборот, прежнее количество труда стало давать менее дичи или более рыбы, то дичь вздорожала бы по отношению к рыбе.
Если бы существовал какой-нибудь другой товар, ценность которого оставалась бы неизменной, то, сравнивая с этою ценностью ценность рыбы и дичи, мы могли бы определить с точностью, какую долю этого колебания следует отнести к причине, изменяющей ценность рыбы, и какую к причине, изменяющей ценность дичи.
Предположим, что такой товар деньги. Если семга стоит 1 ф., а коза 2 ф., значит, стоимость козы составляют две семги. Но коза может приобрести ценность трех штук семги, во-первых, в том случае, когда требуется более труда на охоту за козами, во-вторых, когда нужно меньше труда на ловлю семги, в-третьих, когда обе эти причины действуют совместно. Если бы существовало подобное неизменное мерило, то было бы легко определить степень действия каждой из этих причин. Если бы семга продолжала продаваться по 1 ф., между тем как коза поднялась бы до 3 ф., то мы могли бы заключить, что требуется более труда на охоту за козами. Если бы цена козы оставалась 2 ф., между тем как семга понизилась бы до 13 шилл. 4 п., то мы могли бы быть уверены, что требуется менее труда на ловлю семги, и если бы коза поднялась до 2 ф. 10 шилл., а семга упала бы до 16 шилл. 8 п., то мы могли бы убедиться, что обе причины участвовали в изменении относительной ценности этих товаров.
Никакое изменение в задельной плате рабочего не могло бы произвести перемены в относительной ценности этих товаров, ибо если предположить даже, что она поднимется, то не большее количество труда потребуется на какой-либо из этих промыслов, а только труд будет оплачиваться дороже, и те же доводы, которые побуждали охотника и рыбака настаивать на возвышении ценности их рыбы и дичи, побудят владельца рудника возвысить ценность своего золота. Так как эти причины действовали бы с одинаковою силою на все три промысла, и относительное положение трех предпринимателей было бы одно и то же, как до увеличения задельной платы, так и после него, то и относительная ценность дичи, рыбы и золота не испытала бы никакой перемены. Задельная плата могла бы увеличиться до 20%, след., прибыль уменьшилась бы в большем или меньшем размере, не причиняя ни малейшего изменения в относительной ценности этих товаров.
Предположим теперь, что при помощи прежнего количества постоянного капитала можно добыть более рыбы, но не более золота или дичи; в таком случае относительная ценность рыбы понизилась бы в отношении к ценности золота или дичи. Если бы вместо двадцати рыб в течение одного дня добывалось двадцать пять, то цена каждой из них была бы 16 шилл. вместо одного фунта, и за одну козу давали бы две с половиною рыбы вместо двух; но цена коз продолжала бы оставаться 2 ф. Таким же точно образом сравнительная ценность рыбы возросла бы, если бы при прежнем капитале и труде получалось ее менее. Ценность рыбы, след., увеличивалась бы или уменьшалась бы единственно вследствие того, что требовалось бы более или менее труда для получения известного количества ее, но это повышение или погашение никогда не могло бы превзойти увеличение или уменьшение необходимого труда.
Если бы у нас было неизменное мерило, посредством которого мы могли бы определять колебания других товаров, то мы увидели бы, что крайний предел возвышения – если товары производятся при требуемых условиях – находится в соотношении с добавочным количеством труда, необходимого на их производство, и что если не требуется более труда на их производство, то они нимало не поднимутся. Возвышение задельной платы ничуть не увеличило бы ни денежной ценности товаров, ни ценности их относительно каких-либо других продуктов, производство которых не нуждалось бы в большем количестве труда при одинаковой пропорции капитала постоянного и оборотного или капитала постоянного одной и той же долговечности. Если бы производство одного из этих товаров потребовало бы большего или меньшего труда, то мы уже показали, что это причинило бы немедленное изменение в их относительной ценности; но это изменение произошло бы вследствие изменения в количестве необходимого труда, а не вследствие возвышения задельной платы.
Отделение четвертое
Употребление машин и другого постоянного и прочного капитала значительно изменяет начало, на основании которого относительная ценность товаров определяется количеством труда, употребленного на их производство.
В предыдущем отделении мы допустили, что снаряды и орудия, потребные для приобретения коз и семги, одинаково прочны и составляют результат одинакового количества труда. Мы признали в то же время, что изменения в относительной ценности коз и семги зависели единственно от различных количеств труда, посвященного на приобретение их; но во всех состояниях общества орудия, снаряды, здания, машины, употребляемые в различных приложениях, могут быть неодинаково прочны, и производство их может требовать различного количества труда. Таким же точно образом могут различаться между собою те пропорции, в которых входят в дело капиталы, оплачивающие труд, и капиталы, затраченные в форме орудий, машин, зданий. Это различие в степени прочности постоянного капитала и это непостоянство пропорций, в которых соединяются капиталы того и другого рода, служат новой причиной, которая, независимо от большего или меньшего количества труда, необходимого на производство товаров, способна определять изменения в их относительной ценности. Эта причина есть увеличение или уменьшение ценности труда.
Пища и одежда, потребляемые рабочим, здания, в которых он работает, орудия, облегчающие его труд, – всё это вещи, подлежащие уничтожению. Существует тем не менее громадная разница в количестве времени, в течение которого служат эти различные капиталы: паровая машина служит гораздо долее, чем корабль, корабль долее, чем платье рабочего, платье рабочего долее, нежели потребляемая им пища.
Смотря по тому, быстро ли исчезает и требует ли частого возобновления капитал или же он потребляется медленно, в нем различаются две категории: постоянный и оборотный капитал . Относительно пивовара, здания и машины которого имеют значительную ценность и прочность, утверждают, что он употребляет большое количество постоянного капитала; напротив того, относительно башмачника, капитал которого расходуется главным образом на задельную плату, дающую возможность рабочему приобрести себе пищу и платье – товары менее прочные, нежели здания и машины, – говорят, что он употребляет значительную часть своего капитала в форме капитала оборотного.
Следует также заметить, что оборотный капитал может оставаться в обращении или возвращаться к своему владельцу в течение весьма неодинаковых промежутков времени. Пшеница, которую фермер покупает для посева, – непостоянный капитал в сравнении с пшеницей, которую покупает булочник для приготовления хлеба. Первый вверяет его земле и выручает обратно не раньше как по истечении года; второй может обратить его в муку, продать потребителям в виде хлеба и в конце недели иметь его снова в готовности для возобновления того же предприятия или для обращения на другое.
Может, след., случиться, что в двух отраслях промышленности затрачена одинаковая сумма капитала, но этот капитал может быть подразделен весьма неодинаково на доли постоянную и оборотную. В одной из этих отраслей может быть употреблена лишь весьма незначительная часть капитала в форме капитала оборотного, иными словами, в форме заработной платы; главнейшая же часть может быть обращена в машины, орудия, здания – в предметы, предоставляющие капитал сравнительно постоянного и прочного характера. В другой отрасли, напротив того, точно такая же сумма капитала будет, быть может, посвящена оплате труда, и лишь остаток обратится в здания, орудия и машины. Возвышение задельной платы несомненно подействует неодинаковым образом на товары, произведенные при столь различных обстоятельствах.
Еще более, два предпринимателя могут употреблять одинаковую сумму капитала постоянного и капитала оборотного, и тем не менее прочность их постоянного капитала может быть весьма различна. У одного могут быть паровые машины, стоящие 10 000 ф. ст., у другого корабли той же ценности.
Если бы люди обходились в производстве вовсе без машин, а употребляли бы один только труд и если бы продолжительность труда, от начала производства до доставки товаров на рынок, была одинакова, то меновая ценность с товаров в точности соответствовала бы количеству затраченного труда. Точно так же, если бы они употребляли капитал одной и той же ценности и одной и той же прочности, то и в этом случае ценность произведенных товаров была бы одинакова и изменялась бы только под влиянием большего или меньшего количества труда, посвященного на их производство.
Но хотя товары, произведенные при сходных обстоятельствах, не будут подвергаться взаимным изменениям, зависящим от каких-либо других причин, кроме увеличения или уменьшения количества труда, потребного на производство того или другого из них, при сравнении их с другими товарами, которые не были произведены с помощью относительно одинакового количества постоянного капитала, они станут испытывать влияние другой причины, о которой я уже упоминал, – а именно возвышения ценности труда; и эта причина существовала бы даже в том случае, когда на производство каждого из них употреблялось бы труда не более и не менее. Ячмень и овес, каковы бы ни были изменения в задельной плате, всегда оставались бы в одинаковом отношении друг к другу. То же самое было бы с бумажными и суконными тканями, если бы и они производились при одинаковых обстоятельствах; но если бы произошло повышение или понижение задельной платы, то ячмень мог бы подняться или упасть относительно бумажных тканей, а овес относительно сукон.
Предположим, что каждое из двух лиц употребляет ежегодно по 100 человек на постройку машин и что третье лицо употребляет то же самое число рабочих на разведение хлеба: ценность каждой из машин будет в конце года столь же велика, как и ценность хлеба, потому что каждый из этих товаров будет произведен одинаковым количеством труда. Предположим теперь, что владелец одной из машин в течение следующего года употребляет ее при участии 100 рабочих на выделку сукна и что владелец другой машины изготовляет при ее помощи таким же числом рук бумажные материи, между тем как фермер продолжает по-прежнему употреблять труд 100 рабочих на возделывание хлеба. В течение второго года все они употребят одинаковую сумму труда; но товары и машины фабриканта бумажных материй, как и фабриканта сукон, составят результат труда двухсот человек, работавших один год, или скорее труда ста человек, работавших два года, между тем как хлеб будет произведен трудом ста рабочих в течение одного года; так что, если ценность хлеба равняется 500 ф., то ценность машин и продуктов фабриканта сукон будет равняться 1000 ф., а ценность машин и хлопчатобумажных товаров фабриканта бумаги также должна быть вдвое больше, нежели ценность хлеба. Но ценность всего этого будет превышать ценность хлеба не только вдвое, но более, так как прибыль с капитала обоих фабрикантов за первый год была бы присоединена к их капиталам, между тем как прибыль фермера была бы издержана или прожита. Итак, если взять в соображение бóльшую или меньшую прочность их капиталов или – что то же самое – тот промежуток времени, который должен пройти прежде, чем может быть доставлен на рынок известный сорт товаров, то ценность их не будет вполне соответствовать количеству труда, служащего для их производства. Ценность эта превзойдет несколько отношение 2 : 1, чтобы вознаградить за более продолжительное время, которое должно пройти, пока наиболее дорогой продукт может быть пущен в продажу.
Предположим, что труд каждого рабочего обходится ежегодно в 50 ф. или что употребляется 5000 ф. капитала; в таком случае при уровне прибыли в 10% ценность каждой машины, точно так же как и хлеба, будет на конец первого года равна 5500 ф. В течение второго года как фабриканты, так и фермер затратят снова по 5000 ф. каждый на заработную плату и продадут, след., свои товары за 5500 ф. Но, чтобы быть в равных условиях с фермером, фабриканты должны получить не только 5500 ф. взамен равного капитала в 5000 ф., употребленного на вознаграждение за труд, – им следует получить сверх того сумму в 550 ф. как прибыль на 5500 ф., истраченных на машины, а след., их товары должны быть проданы за 6050 ф. ст. Итак, ясно, что капиталисты могут посвящать ежегодно совершенно одинаковое количество труда на производство товаров, и тем не менее ценность этих товаров будет неодинакова вследствие того, что неодинаковы употребляемые ими количества постоянного капитала или накопленного труда. Ценность сукна и ценность бумажных материй не будут разниться между собою, потому что как то, так и другое составляют результат одного и того же количества труда и постоянного капитала; но ценность хлеба отличается от ценности этих товаров, потому что, в отношении к постоянному капиталу, хлеб производился при других условиях.
Но каким образом возвышение задельной платы может оказывать влияние на их относительную ценность? Очевидно, что отношение между ценностью сукна и бумажных материй не изменится, ибо, как мы предположили, то, что действует на один из этих товаров, точно так же действует и на другой; относительная ценность пшеницы и овса равным образом не потерпит никакого изменения, потому что оба эти товара произведены при одинаковых условиях по отношению как к постоянному, так и к оборотному капиталу; но отношение между хлебом и сукном или бумажными материями должно измениться под влиянием возвышения ценности труда.
Всякое увеличение ценности труда необходимо влечет за собою понижение прибыли. Так, если хлеб распределяется между фермером и рабочим, то чем больше достанется последнему, тем меньше придется на долю первого. Точно так же, если сукно и бумажные материи разделяются между хозяином и рабочим, то доля второго возрастает не иначе, как в ущерб доле первого. Предположим теперь, что благодаря увеличению заработной платы прибыль падает с 10 на 9%; вместо того чтобы присоединить к средней цене своих товаров (5500 ф.) в качестве прибыли на постоянный капитал сумму в 550 ф., фабриканты присоединили бы к ней в таком случае только 9% на эту сумму или 495 ф., так что цена была бы 5995 вместо 6050. Но так как цена хлеба оставалась бы прежняя, т. е. 5500 ф., то ценность мануфактурных продуктов, на которые требуется более постоянного капитала, понизилась бы относительно хлеба или всякого другого товара, на который затрачивается менее постоянного капитала. Степень изменения в относительной ценности товаров под влиянием увеличения или уменьшения задельной платы зависела бы от пропорции между постоянным капиталом и общею суммою затраченного капитала. Понизилась бы относительная ценность всех товаров, производимых более ценными машинами в дорогостоящих постройках, или тех, которые требуют много времени, прежде чем могут быть доставлены на рынок, между тем как повысилась бы относительная ценность тех товаров, которые производятся главным образом посредством труда и могут быть быстро доставлены на рынок.
Однако читатель может видеть, что эта причина оказывает сравнительно слабое влияние на ценность товаров. Увеличение задельной платы, которое повлекло бы за собою понижение прибыли на 1%, отозвалось бы на относительной ценности продуктов, произведенных при предположенных мною условиях, уменьшением только на 1%; ценность их при таком понижении прибыли упала бы с 6050 ф. ст. на 5995. Самое ощутительное действие, которое могло бы быть произведено возвышением задельной платы на относительные цены этих товаров, не могло бы превзойти 6 или 7%, потому что при каких бы то ни было обстоятельствах прибыль, вероятно, не допустила бы более значительного общего и долговременного понижения.
Не то следует сказать относительно другой великой причины колебаний в ценности товаров, а именно относительно увеличения или уменьшения количества труда, необходимого на производство их. Если бы на производство хлеба потребовалось 80 человек вместо 100, то ценность хлеба упала бы с 5500 ф. на 4400, т. е. на 20%; цена сукна понизилась бы, при том же предположении, с 6050 ф. на 4950. Всякое глубокое изменение в постоянном уровне прибыли зависит от причин, которые действуют только в течение целого ряда лет, между тем как изменения, происходящие в количестве труда, необходимого на производство товаров, суть явления повседневные. Каждое улучшение в машинах, орудиях, постройках и в производстве сырого материала сберегает труд, облегчает производство товара и, след., ведет к изменению его ценности. Итак, перечисляя здесь все причины, изменяющие ценность товаров, было бы несправедливо, без сомнения, совершенно пренебречь влиянием увеличения или уменьшения задельной платы; но также несправедливо было бы придавать ему и слишком большую важность. На этом основании если я и буду на следующих страницах случайно упоминать об этой причине изменения, то тем не менее все бóльшие колебания, которые испытывает относительная ценность товаров, я буду рассматривать как результаты увеличения или уменьшения количества труда, потребного на их производство.
Едва ли нужно прибавлять, что товары, на производство которых затрачены одинаковые количества труда, будут иметь различную меновую ценность, если они не могут быть доставлены на рынок в течение одного и того же времени.
Предположим, что я посвящаю в течение года 1000 ф. на производство товара и что в конце года я нанимаю на следующий год двадцать рабочих за новые 1000 ф. ст. с целью окончательной обработки и улучшения того же товара; при уровне прибыли в 10% мой товар, доставленный на рынок по прошествии двух лет, должен быть продан за 2310 ф., потому что в течение одного года я затратил на него капитал в 1000 ф. и в течение еще одного года капитал в 2100 ф. Другое лицо затрачивает совершенно такое же количество труда, но в течение одного первого года, оно платит 2000 ф. ст. задельной платы 40 рабочим и в конце первого года продает свой товар с прибылью в 10%, или за 2200 ф. ст. Итак, вот два товара, произведенные совершенно одинаковым количеством труда, и между тем один из них продается за 2310 ф. ст., а другой за 2200 ф. ст.
Этот последний случай, по-видимому, отличается от предыдущего, но, в сущности, он вполне с ним однороден. В обоих случаях более высокая цена товара зависит от большей продолжительности времени, которое должно пройти, прежде чем товар может быть привезен на рынок. В первой гипотезе ценность машины и сукна больше чем вдвое превышала ценность хлеба, хотя на них пошло только вдвое больше труда; во втором случае ценность одного товара превышает ценность другого, хотя сумма труда одна и та же. Различие в ценности товаров в том и в другом случае зависит от того, что прибыль накапливается в качестве капитала и составляет единственное справедливое вознаграждение за время, в течение которого она не расходовалась.
Из всего этого следует, что разделение капитала в разных пропорциях на постоянный и оборотный в различных отраслях промышленности вносит значительное ограничение в правило, применение которого универсально в тех случаях, когда производство требует почти исключительно труда. Это общее правило требовало, чтобы колебания ценности товаров зависели единственно от большего или меньшего количества труда, посвященного на их производство; но в этом отделении было показано, что без всяких изменений в количестве труда одно повышение задельной платы в состоянии произвести понижение в меновой ценности тех благ, на производство которых употреблен постоянный капитал; чем больше будет доля постоянного капитала, тем значительнее будет и понижение.

Отделение пятое
Закон, в силу которого ценность не изменяется под влиянием повышения или понижения задельной платы, терпит также ограничение вследствие неодинаковой прочности капитала и большей или меньшей быстроты, с которой возвращается он к предпринимателю.
В предыдущем отделении мы предположили, что два одинаковых капитала, затраченных в две различные отрасли промышленности, неравномерно подразделены на постоянный и оборотный капитал; предположим теперь, что это подразделение будет равномерно, но что прочность капиталов будет неодинакова. Чем быстрее капитал потребляется, тем более он приближается по природе своей к капиталам оборотным. Он сам уничтожается, ценность его воспроизводится в более короткий срок, и фабрикант выручает его снова. Мы только что видели, что при возвышении задельной платы ценность товаров, произведенных на мануфактурах, где преобладает постоянный капитал, показывается ниже в соразмерности с этим капиталом, чем ценность товаров, произведенных на мануфактурах, где преобладает капитал оборотный. Та же причина произведет те же следствия по отношению к меньшей прочности постоянного капитала и в соответствии с тем, насколько он по своей природе приближается к капиталам оборотным.
Если постоянный капитал недолговечен, то потребуется ежегодно много труда, чтобы поддержать его в первоначальном состоянии; но затраченный таким образом труд может рассматриваться как действительно израсходованный на производство товаров и должен пропорционально войти в состав их ценности. Если бы у меня была машина в 20 000 ф. ст., способная производить известные товары при самом слабом участии труда, и если бы постепенное повреждение этой машины было маловажно, а общий уровень прибыли простирался на 10%, то я удовольствовался бы прибавкой 2 000 ф. ст. к цене товаров в вознаграждение за употребление моей машины. Но если бы повреждение машины было велико, если бы для поддержки ее в исправном виде требовалось каждый год по пятьдесят человек, то я бы потребовал точно такой же прибавки к цене моих товаров, какую получал бы всякий другой фабрикант, у которого не было бы машин и который употреблял бы по пятьдесят человек на производство других товаров.
Но увеличение задельной платы действовало бы неодинаково на ценность товаров, произведенных при помощи машин, употребляемых быстро, и товаров, произведенных машинами долговечными. В производстве первых на продукт переносилась бы значительная доля труда, в производстве вторых труда переходило бы на продукт весьма мало. Поэтому всякое увеличение задельной платы или – что то же самое – всякое понижение прибыли ведет к уменьшению относительной ценности товаров, произведенных при помощи прочного капитала, и, наоборот, к соответственному возвышению ценности тех продуктов, которые произведены посредством капитала менее долговечного. Уменьшение задельной платы имело бы действие вполне противоположное.
Я уже сказал, что постоянный капитал может иметь бóльшую или меньшую долговечность. Предположим теперь, что машина, употребляемая в известной отрасли промышленности для замещения труда ста человек в год, разрушается в течение года. Положим, что машина стоит 5000 ф. ст. и что задельная плата ста рабочих в год составляет также 5000 ф. ст.: очевидно, что в таком случае фабриканту будет все равно, купить ли машину или употребить в дело сто человек. Но представим себе, что цена труда возвышается и достигает 5500 ф. ст.: тогда нет никакого сомнения, что фабриканту выгодно будет купить машину и сберечь таким образом 500 ф. ст. Но под влиянием возвышения заработной платы не возвысится ли и цена машины, не достигнет ли и она 5500 ф. ст.? Это и действительно случилось бы, если бы она не потребовала никаких предварительных затрат и если бы не нужно было платить строителю известную сумму прибыли. Если бы, например, ценность машины, бывшей произведением труда ста рабочих, занятых над нею в течение года и получающих по 50 ф. ст. каждый, была равна 5000 ф., то при возвышении заработной платы до 55 ф. ст. цена машины должна бы дойти до 5500 ф. ст.; но этого не может быть: или употребляется меньше ста рабочих, или машину нельзя было бы продавать за 5000 ф., ибо из суммы в 5000 ф. должна быть уплачена прибыль на капитал, истраченный на содержание рабочих. Итак, предположим, что только 85 человек были употреблены в дело с платою по 50 ф. ст. в год, т. е. всего за 4250 ф. в год, и что 750 ф. ст., доставляемые продажею машины за вычетом и сверх издержек на заработную плату, составляют прибыль строителя машины. При возвышении задельной платы на 10% последний был бы принужден употребить добавочный капитал в 425 ф. и, след., издержал бы вместо 4250 ф. сумму в 4675 ф., на каковой капитал он получал бы только 325 ф. прибыли, если бы продолжал продавать свою машину за 5000 ф.; но именно таково же положение всех других фабрикантов и капиталистов – возвышение заработной платы настигает их всех одинаково. Итак, след., если бы фабрикант машины возвысил цену последней под предлогом возвышения заработной платы, то на сооружение подобных машин стало бы затрачиваться необычайно значительное количество капитала, пока цена ее не возвратилась бы к обыкновенному уровню прибыли. Мы видим, таким образом, что повышение заработной платы не повлекло бы за собою увеличения ценности машин .
Тем не менее такой фабрикант, который среди всеобщего возвышения задельной платы располагал бы машиной, которая не увеличивала бы его издержек производства, необходимо воспользовался бы специальными выгодами, если бы мог продолжать продавать свои товары по прежней цене; но, как мы уже показали, он был бы принужден понизить цены, потому что в противном случае капитал стал бы притекать в его промысел до тех пор, пока прибыль не упала бы до общего уровня. Таким образом, общество пользуется введением машин: эти немые деятели всегда составляют продукт менее значительного труда, нежели тот, который замещается ими, даже в том случае, когда и тот, и другой имеют одинаковую денежную ценность. Благодаря их действию возрастание ценности средств существования, возвысившее задельную плату, настигает меньшее число людей. В приведенном выше примере это возрастание простирается только на 85 рабочих вместо 100, и вытекающая отсюда экономия в труде проявляется в уменьшенной цене произведенного товара. Ни машины, ни продукты, изготовленные с помощью машин, не возвышаются в действительной ценности; все товары, произведенные машинами, падают, и притом пропорционально прочности машин.
Итак, отсюда следует, что на первых ступенях общественной жизни прежде, нежели употребляется в дело большое количество машин или прочного капитала, товары, произведенные при помощи равных капиталов, имеют почти одинаковую ценность и поднимаются или падают единственно в отношении к большему или меньшему количеству труда, требуемого на их производство; но по введении этих дорогих и прочных орудий товары, произведенные посредством одинаковых капиталов, будут иметь весьма различную ценность, и хотя они постоянно будут стремиться к взаимному возвышению или понижению, смотря по тому, более или менее труда требуется на их производство, но они будут также подлежать другому, правда менее значительному, изменению под влиянием возвышения или понижения задельной платы и прибыли. Как только товары, которые продаются за 5000 ф. ст., могут составить продукт капитала, равного тому, который служит производству других товаров, продаваемых по 10 000 ф. ст., прибыль фабрикантов будет одинакова; но эта прибыль не была бы одинакова, если бы цена продуктов не изменялась вместе с возвышением или понижением уровня прибыли.
Ясно также, что пропорционально долговечности капитала, употребляемого на производство известных товаров, относительные цены тех товаров, на которые употребляется такой долговечный капитал, станут колебаться в обратном отношении к движению заработной платы: эта ценность поднимется в то время, когда понизится задельная плата; она упадет в тот момент, когда возрастет цена труда и, наоборот, ценность товаров, которые были произведены с помощью главным образом труда и незначительного количества постоянного капитала или, по крайней мере, с помощью постоянного капитала меньшей прочности, нежели мерило ценностей, – такая ценность понижается и возвышается в прямом отношении к заработной плате.
Отделение шестое
О неизменном мериле ценностей.
Так как товары изменяются в своей относительной ценности, то было бы желательно найти способ для определения того, каких именно товаров действительная ценность упала и каких возросла; но единственное для этого средство состояло бы в сравнении каждого из них с неизменной единицей, мерилом ценности, которое само было бы недоступно ни одному из колебаний, испытываемых другими товарами. Но найти такое мерило нет возможности, потому что нет товара, который не был бы сам подвержен всем таким же изменениям, как и предметы, ценность которых должна быть определена; иными словами, нет ни одного товара, производство которого не требовало бы то большего, то меньшего количества труда. Но если бы даже было возможно устранить эту причину колебаний ценности для одного определенного мерила, если бы было, например, возможно, чтобы производство наших денег всегда требовало одинаковой суммы труда, то и в таком случае они не могли бы быть совершенно точною единицею, неизменным мерилом ценности. Как я уже старался объяснить, такое мерило было бы подвержено относительным изменениям вследствие возвышения или падения задельной платы, если в производстве монеты и других предметов, изменения ценности которых должны быть определены, участие постоянного капитала было неодинаково. Сверх того, мерило может по той же причине подвергаться колебаниям, зависящим от большей или меньшей долговечности постоянного капитала, затраченного на производство как его, так и сравниваемых товаров, или же время, потребное для доставки на рынок одного товара, может быть продолжительнее или короче времени, потребного для доставки других предметов, колебания которых должны быть определены; все эти обстоятельства отнимают у всякого предмета, на котором можно бы остановиться для означенной цели, возможность служить совершенно точным мерилом ценности.
Так, напр., если бы мы приняли за мерило ценности золото, то очевидно, что оно является товаром, который получается при совершенно таких же условиях, как и всякий другой товар, и производство которого требует труда и постоянного капитала. Как при производстве других товаров могут быть введены улучшения, сберегающие труд в способах добывания золота, и, следовательно, относительная ценность его может упасть единственно под влиянием большей легкости его производства.
Если даже предположить, что эта причина колебания устранена и что требуется всегда одно и то же количество труда для добывания одного и того же количества золота, все-таки золото не могло бы служить точным мерилом ценности, посредством которого мы могли бы правильно определять колебания ценности всех других вещей, потому что могла бы, во-первых, разниться в производстве золота и других товаров комбинация постоянного и оборотного капитала; во-вторых, могла бы быть неодинакова долговечность постоянного капитала; в-третьих, доставка на рынок золота и других товаров требовала бы различных промежутков времени. Золото было бы отличным мерилом ценностей для всех предметов, произведенных при таких же точно условиях, как и оно само, но только для таких. Если бы, например, оно было добыто при тех же условиях, какие, согласно нашему предположению, требуются производством сукна и бумажных материй, то оно определяло бы весьма точно ценность этих предметов; но для хлеба, для угля, для других продуктов, добытых при посредстве большего или меньшего количества постоянного капитала, оно было бы не способно служить мерилом. В самом деле, мы уже показали, что всякое изменение в постоянном уровне прибыли оказывает некоторое влияние на относительную ценность всех товаров, независимо от количества труда, посвященного на их производство. Если бы золото было произведено при совершенно сходных условиях с производством хлеба, если бы даже эти условия никогда не изменялись, то по той же самой причине оно не могло бы во все времена служить точным мерилом ценности сукна и бумажных материй. Отсюда следует, что ни золото, ни какой-либо другой предмет не может служить точным мерилом ценности всех товаров; но я уже заметил, что изменения, происходящие в уровне прибыли, оказывают лишь слабое влияние на относительные цены вещей, что наиболее сильное действие принадлежит различным количествам труда, необходимым на производство: таким образом, если бы мы допустили, что эта важная причина изменения устранена, то мы, вероятно, приобрели бы критерий, столь близко подходящий к неизменному мерилу ценности, какой только можно пожелать в теории. В самом деле, нельзя ли смотреть на золото как на товар, произведенный при посредстве такой комбинации капиталов того и другого рода, какая наиболее приближается к среднему количеству, посвященному на производство большей части товаров? И нельзя ли предположить при этом, что эта комбинация равно удалена от обеих крайностей, т. е. как от случая, когда затрачено мало постоянного капитала, так и от другого, когда, напротив, требуется незначительное количество труда, и что она занимает именно средину между ними?
Если бы при всех этих условиях я мог считать себя обладателем мерила ценности, которое весьма близко к неизменному, то я имел бы ту выгоду, что мог бы говорить об изменениях других предметов, не заботясь беспрерывно о возможных колебаниях в ценности товара, служащего к измерению цен и ценности.
Чтобы облегчить предмет настоящего исследования, я буду считать золото постоянным мерилом, не переставая признавать, что монета, сделанная из этого металла, подвержена большей части тех изменений, которые постигают и другие предметы. Итак, все изменения цены я буду считать происходящими от некоторых колебаний в ценности того товара, который буду рассматривать.
Прежде, нежели я оставлю этот предмет, я считаю нужным заметить, что как Адам Смит, так и все последователи его, без всякого исключения, поддерживали ту мысль, что всякое повышение в цене труда имеет необходимым последствием возвышение цены товаров. Надеюсь, я успел доказать, что это мнение ни на чем не основано и что единственные предметы, способные к повышению, будут те, которые потребуют менее постоянного капитала, чем мерило, которым измеряются цены. Что же касается тех товаров, производство которых потребует его более, то цена их понижается по мере возвышения задельной платы. Противное этому будет иметь место в случае уменьшения задельной платы.
Необходимо заметить еще, что я не думал утверждать, будто ценность одного товара будет 1000 ф. ст., а другого 2000 ф. ст. на том основании, что на первый товар потребовалось такое количество труда, которое стоит 1000 ф. ст., а на второй такое, которое стоит 2000 ф. ст.; я просто сказал, что ценность их будет находиться в отношении 1 к 2 и что в таком отношении будут обмениваться эти товары. Справедливость моей теории нисколько не нарушается тем обстоятельством, что один из этих продуктов продается за 1100 ф., а другой за 2200 ф. ст., или один за 1500 ф. ст., а другой за 3000 ф. ст.; я даже не исследую теперь этого вопроса. Я утверждаю только, что относительная ценность этих товаров определяется относительными количествами труда, посвященного на их производство .
Отделение седьмое
О различных последствиях колебаний в ценности денег – орудия, служащего обыкновенно для выражения цен, – или колебаний в ценности товаров, которые покупаются за деньги.
Решившись, как уже объяснено, признавать за деньгами постоянную ценность, чтобы иметь возможность определять яснее причины изменений, которым подвергается ценность прочих товаров, я все-таки должен указать здесь на различные последствия, производимые колебаниями ценности благодаря указанным мною причинам, а именно вследствие различных количеств труда, потребного на производство товаров, и вследствие изменений в ценности самих денег.
Так как деньги суть товар непостоянный, то повышение денежной задельной платы должно часто иметь поводом понижение ценности денег. Увеличение задельной платы, происшедшее по этой причине, непременно должно сопровождаться соответственным повышением цены товаров; но в подобных случаях легко заметить, что труд и другие товары не потерпели взаимного изменения и что изменение касается только денег.
Деньги подвержены непрестанным колебаниям вследствие того, что представляют товар, получаемый из других стран, что они общее орудие мены между цивилизованными странами, что они распределяются между этими странами в пропорциях, изменяющихся постоянно под влиянием каждого улучшения в торговле и в машинах и каждого возрастания затруднений при добывании пищи и других предметов необходимости для возрастающего населения. Определяя начала, регулирующие меновую ценность и цены, нам придется проводить тщательное различие между такими изменениями, которые зависят от самих товаров, и такими, которые причиняются колебаниями орудия мены, служащего для определения ценности и для выражения цен.
Повышение задельной платы, происходящее от изменения ценности денег, оказывает вообще действие на цены и вследствие этого не имеет никакого действительного влияния на прибыль. Напротив того, повышение задельной платы, зависящее от того, что рабочему было дано более значительное вознаграждение, или от большей трудности добывания предметов необходимости, на которые расходуется задельная плата, за исключением некоторых случаев, не имеет следствием возвышения цен, но оказывает большее влияние на возвышение прибыли. В первом случае страна не посвящает более значительной доли труда на содержание рабочих, во втором – она посвящает ее. Судить о возвышении или падении ренты, прибыли и задельной платы мы можем по разделению всего продукта страны или продукта какой-либо отдельной фермы между тремя классами лиц – землевладельцем, капиталистом и рабочим; но невозможно судить об этом по ценности, какую имел бы этот продукт, если бы его сравнивали с мерилом, непостоянство которого считается доказанным.
Только по количеству труда, потребного на производство продукта, а не по абсолютному количеству продукта, достающегося каждому классу общества, можно судить точно об уровне прибыли, ренты и задельной платы. Улучшения в машинах или в земледелии могут удвоить количество продукта; но если задельная плата, рента и прибыль тоже удвоились, то они сохранят между собою прежнее отношение, и ни об одной из этих частей дохода нельзя будет сказать, что она относительно изменилась. Но если бы случилось, что задельная плата не увеличилась в том же размере, если бы вместо удвоения она увеличилась бы только на 50% и если бы рента возросла только на 75%, а остальное возрастание пришлось бы на долю прибыли, то в таком случае было бы, кажется, вполне правильно сказать, что рента и задельная плата понизились, между тем как прибыль возвысилась. Действительно, если бы мы имели неизменное мерило, посредством которого могли бы измерить ценность этого продукта, то мы бы увидели, что часть, доставшаяся рабочим и землевладельцам, уменьшилась, а часть, полученная капиталистом, увеличилась в сравнении с прежнею. Мы нашли бы, например, что хотя общее количество товаров и удвоилось, но они составляют в точности продукт прежней суммы труда. Если бы каждая сотня шляп, платья и квартеров хлеба распределялась предварительно в следующей пропорции:
Рабочим поступало бы 25
Землевладельцам 25
Капиталистам 50
100
и если бы, по удвоении количества товаров, из каждых ста единиц приходилось бы на долю:
Рабочих 22
Землевладельцев 22
Капиталистов 56
100
то я заключил бы из этого, что задельная плата и рента упали, между тем как прибыль, наоборот, увеличилась, хотя вследствие увеличения количества товаров доли рабочего и землевладельца и возросли во отношении 25 к 44. Задельную плату должно определять по ее действительной ценности, т. е. по количеству труда и капитала, посвященных на ее производство, а не по номинальной ее ценности – платью, шляпам, деньгам или хлебу. При только что предложенных мною условиях товары потеряли бы половину своей прежней ценности, и если бы ценность денег изменилась, то в половину своей прежней цены. Если бы денежная задельная плата понизилась, то при условии, что ценность денег не изменилась, это ни в каком случае не было бы действительным понижением, потому что новая задельная плата могла бы доставить рабочему более значительное количество дешевых товаров, нежели прежняя.
Но хотя бы изменение ценности денег и было велико, все-таки оно не имеет никакого влияния на уровень прибыли, ибо если предположим, что продукты фабриканта возвысились от 1000 ф. ст. до 2000 ф. ст., или на 100%, если его капитал, на котором точно так же отозвались бы колебания ценности денег, как и на ценности этих продуктов, если его машины, постройки и торговый капитал возвысились так же на 100%, то уровень его прибыли остался бы прежний и он был бы в состоянии располагать прежним количеством продуктов страны, ни больше ни меньше.
Если при капитале известной ценности он может посредством экономии в труде удвоить массу продуктов и понизить цены наполовину, то между капиталом и продуктом удержатся прежние отношения и, следовательно, уровень прибыли не изменится.
Если в то самое время, когда удваивается количество продукта при помощи прежнего капитала, а ценность денег под влиянием какого-нибудь события понижается наполовину, то денежная продажная цена этого продукта удвоится; но и денежная ценность капитала, посвященного на их производство, также увеличится вдвое, а след., и в этом случае отношение между ценностью продукта и ценностью капитала останется прежнее, и хотя количество продукта возрастет вдвое, но рента, прибыль и задельная плата будут следовать лишь тем изменениям, каким подвергаются пропорции, в которых этот двойной продукт распределяется между тремя классами.
ГЛАВА II. О ПОЗЕМЕЛЬНОЙ РЕНТЕ
Остается, однако, еще рассмотреть, не причиняет ли обращение в собственность земель и следующее за ним возникновение ренты каких-либо изменений в относительной ценности товаров, независимо от количества труда, необходимого на их производство. Чтобы хорошо понять эту часть нашего предмета, нужно изучить природу ренты и законов, которые управляют ее повышением и понижением.
Рента есть та часть земледельческого продукта, которая уплачивается землевладельцу за пользование первоначальными и неистощимыми свойствами почвы. Но ренту смешивают часто с процентом и с прибылью на капитал, а в обыкновенной речи под рентою разумеют весь годичный платеж фермера землевладельцу.
Представим себе две смежные фермы, равные по пространству и обладающие одинаково плодородною от природы почвой, из которых одна, снабженная всеми земледельческими постройками, хорошо осушена и унавожена и как следует огорожена изгородями, заборами и стенами, другая же ничего подобного не имеет. Естественно, что одна из них будет арендоваться дороже, нежели другая, но в обоих случаях рентой стали бы называть вознаграждение, уплачиваемое за них землевладельцу. Очевидно, однако, что только часть ежегодной арендной платы за улучшенную ферму будет дана за первоначальные и неистощимые свойства почвы; другая же будет заплачена за пользование капиталом, который был употреблен на улучшение качества земли и на сооружение построек, необходимых для сохранения продукта. Адам Смит иногда придает слову «рента» строгое значение, которым я хочу ограничить его, но чаще он употребляет его в том смысле, который придают ему в обыкновенной речи. Так, он говорит, что постоянно возрастающий спрос на строевой лес в более южных странах Европы, повысив цены, был причиной того, что стали платить ренту за леса в Норвегии, которые до тех пор не приносили ее. Не ясно ли, однако же, что те, которые согласились платить так называемую здесь ренту, не имели другой цели, как приобрести имеющий ценность товар, находившийся на участке, для того чтобы через продажу его выручить затраченные деньги с большею выгодою. И в самом деле, если бы и после срубки и своза деревьев продолжали платить собственнику вознаграждение за право возделывать участок для разведения ли новых деревьев или других продуктов ввиду нового спроса, то, конечно, это вознаграждение можно было бы назвать рентой, так как оно уплачивалось бы за производительные силы земли; но в случае, приведенном у Адама Смита, это вознаграждение уплачивалось за право своза и продажи леса, а никак не за право разводить новые деревья. Он говорит также о ренте, получаемой с каменноугольных копей и каменоломен, к которым применяется то же самое наблюдение, а именно что вознаграждение, уплачиваемое за них, представляет ценность угля и камня, добытого из них, и не имеет никакого отношения к первоначальным и неистощимым свойствам почвы. Это различие очень важно для исследования о ренте и прибыли, потому что, как увидим впоследствии, причины, которые имеют влияние на повышение ренты, совершенно отличны от тех, которые определяют увеличение прибыли, и редко действуют в одном и том же направлении. Во всех передовых странах вознаграждение, уплачиваемое ежегодно поземельному владельцу и принадлежащее в одно и то же время как к категории ренты, так и к категории прибыли, остается иногда неизменным под влиянием противодействующих причин, а иногда увеличивается или уменьшается, смотря по тому, преобладают ли те или другие причины. Поэтому я прошу читателя обратить внимание на то, что, когда я буду говорить на следующих страницах о ренте, этим словом я буду обозначать только то вознаграждение, которое уплачивает фермер владельцу за пользование первоначальными и неразрушимыми свойствами почвы.
Когда люди в первый раз населяют страну, в которой находится много богатой и плодородной земли, небольшого количества которой достаточно для прокормления существующего народонаселения, или где обработка требует не большего капитала, чем тот, которым владеет население, то ренты не существует, ибо никто не стал бы платить за право пользоваться землею, когда есть столько земли, никому не принадлежащей и, следовательно, такой, которую может обрабатывать каждый, кто хочет.
По общему закону спроса и предложения ренты за такую землю никто не платит, точно так же как не платят ее за право пользования воздухом, водою и всеми теми благами, которых количество не ограниченно. Посредством некоторого количества материалов и с помощью давления воздуха и упругости пара машины совершают известную работу и значительно облегчают человеческий труд; но ведь никто не платит за пользование этими неразрушимыми естественными деятелями, потому что количество их неистощимо и всякий может ими пользоваться. Точно так же пивовар, винокур, красильщик постоянно употребляют воздух и воду на производство своих продуктов; но так как источник этих деятелей неистощим, то и они не имеют цены. Если бы земля обладала повсюду одинаковыми свойствами, если бы пространство ее было безгранично, а качество однородно, нельзя было бы ничего требовать за пользование ею, за исключением разве таких местностей, где она по своему положению пользуется некоторыми преимуществами. Ренту начинают платить единственно потому, что количество земли ограниченно, а качество разнообразно и что с увеличением населения становится неизбежна обработка участков худшего сорта или расположенных менее удобно.
Когда при возрастании населения принимаются за обработку земель второстепенного плодородия, немедленно возникает рента для земель первостепенного плодородия, и размер ее зависит от различия в качестве земли этих двух категорий.
Когда поступает в обработку земля третьего сорта, то немедленно является рента на землях второстепенного качества и определяется, как и в предыдущем случае, различием в производительных свойствах той и другой почвы. Рента земель первого сорта в то же время возвышается, так как она должна быть постоянно выше ренты с земель второго сорта вследствие различия в количестве продуктов, которое производят эти участки при данной затрате капитала и труда. При всяком увеличении населения, побуждающем приниматься за земли низшего плодородия для увеличения количества пищи, рента за все более плодородные земли возрастает.
Предположим, что участки № 1, 2, 3 при одинаковой затрате капитала и труда дают чистый продукт в 100, 90 и 80 квартеров хлеба. В стране новой, где существует, пропорционально населению, множество плодородных участков и где, следовательно, достаточно обработать участок № 1 для прокормления народонаселения, весь чистый доход поступит в распоряжение земледельца и составит прибыль на затраченный им капитал. Как только народонаселение возрастет до такой степени, что сделается необходимым приступить к обработке № 2, приносящего, за вычетом содержания рабочих, 90 квартеров хлеба, то для № 1 возникнет рента: это произойдет на основании той альтернативы, что или должно существовать два уровня прибыли на земледельческий капитал (что невозможно), или же из продукта № 1 должны быть вычтены 10 кварт или их эквивалент для какого-нибудь другого употребления. Землевладелец ли или другое лицо занимается обработкой № 1, эти 10 квартеров одинаково составят ренту, так как лицо, ведущее обработку № 2, получило бы со своего капитала одну и ту же выручку, как в том случае, когда оно берется за возделывание № 1, с уплатою 10 кварт хлеба в виде ренты, так и в том, когда оно продолжало бы обработку № 2, не платя ренты. Подобным же образом может быть показано, что когда поступает в обработку № 3, то рента № 2 должна равняться 10 квартерам, или ценности 10 квартеров, тогда как рента № 1 возрастет до 20 квартеров, ибо лицо, возделывающее № 3, получало бы одинаковую прибыль, все равно, приходится ли ему платить 20 кварт ренты с № 1, 10 кварт ренты с № 2 или же возделывать № 3, не платя ренты.
Случается часто, и даже бывает обыкновенно, что прежде, нежели поступают в обработку № 2, 3, 4, 5 или почва низшего качества, капитал может быть употребляем с большею производительностью на тех участках земли, вторые уже состоят в обработке. Может оказаться, что при удвоении первоначального капитала, затраченного на № 1, продукт можно если не удвоить, не увеличить до 100 квартеров, то все же довести до 85 кварт. и что это количество превосходит то, которое можно было бы получить через употребление того же капитала на почве № 3.
В этом случае капитал был бы затрачен преимущественно на старом участке и также доставлял бы ренту, так как рента всегда представляет разность между количествами продукта, полученными от употребления двух равных количеств капитала и труда. Если при помощи капитала в 1000 ф. фермер получает с земли 100 кварт пшеницы и если, затратив второй капитал в 1000 ф., он получает 85 кварт добавочной выручки, то землевладелец имел бы возможность по истечении срока аренды обязать его платить 15 кварт или соответственную им ценность в виде дополнительной ренты, так как не может существовать двух различных уровней прибыли. Если фермер соглашается на уменьшение выручки со своего второго капитала в 1000 ф. ст. на 15 кварт, то потому только, что не может найти более выгодной затраты для своего капитала. Таков был бы общий уровень прибыли, и если бы прежний фермер не принял этого условия, то явился бы вскоре другой, готовый уплатить землевладельцу весь излишек над уровнем прибыли, которую он мог бы извлечь из земли.
В этом случае, как и в предыдущем, последний употребленный в дело капитал не дает ренты. Фермер платит 15 кварт ренты за более производительную силу первых 1000 ф. ст., но за употребление вторых 1000 ф. он не платит ренты. Если бы он затратил на ту же землю еще 1000 ф. и получил бы 75 кв. больше, то стал бы платить на второй капитал в 1000 ф. ренту, равную разности между продуктом этих двух капиталов, т. е. 10 квартеров, и в то же время рента первых 1000 ф. возросла бы от 15 до 25 квартеров, между тем как последние 1000 ф. совсем не платили бы ренты.
Если бы, след., земель хорошего качества было гораздо больше, чем требуется возрастающим населением, или если бы можно было в течение неопределенного времени употреблять капитал без уменьшения выручки на старых землях, то рента вовсе не могла бы возрастать, потому что она постоянно возникает вследствие употребления большего количества труда с относительно меньшею выручкою.
Наиболее плодородные и всех лучше расположенные земли обрабатываются прежде других, и меновая ценность их продуктов, подобно ценности других товаров, определяется по количеству труда, необходимого в различных формах, как на их производство, так и на провоз к месту сбыта. Когда поступает в обработку земля низшего качества, меновая ценность сырого продукта возвышается, потому что требуется более труда на производство его.
Наименьшее количество труда, достаточное на производство товара, будь то произведение мануфактуры, земли или рудника, при обстоятельствах наиболее благоприятных, которыми пользуются те, в чьем распоряжении находятся особенно легкие способы производства, никогда не определяет меновой ценности. Она определяется, напротив, наибольшим количеством труда, какое вынуждены употреблять те, в чьем распоряжении не имеется подобных легких способов; те, кто для производства товара должен бороться с самыми неблагоприятными обстоятельствами; под наиболее неблагоприятными обстоятельствами мы подразумеваем самые неблагоприятные из тех, под влиянием которых добывается необходимое количество продукта.
Так, в благотворительных учреждениях, где заставляют бедных работать при помощи пожертвований, общая цена товаров, составляющих продукт такого труда, будет определяться не теми особыми преимуществами, какими пользуются эти рабочие, но обыкновенными и естественными затруднениями, которые должно преодолеть всякому другому промышленнику. Фабрикант, не пользующийся такими выгодами, был бы вытеснен с рынка, если бы эти рабочие, подавленные в особенно благоприятное положение, могли удовлетворить всем потребностям общества, так как если бы он продолжал свой промысел, то это произошло бы лишь при таких условиях, что он мог бы извлекать из него обычный или общий уровень прибыли на капитал; но для этого ему абсолютно необходимо продавать свои товары по цене, пропорциональной количеству труда, потраченному на их производство .
В самом деле, лучшие участки продолжали бы давать прежний продукт на прежний труд, но ценность этого продукта возрастала бы вследствие того, что с менее плодородных участков на новый труд и капитал получалось бы меньше продукта. Итак, несмотря на то, что преимущества плодородного участка перед другим менее плодородным не были бы никогда утрачены, но были бы только перенесены с лица, возделывающего почву, или с потребителя на землевладельца, тем не менее, как только явилась бы потребность в обработке земель низшего сорта более значительным трудом и как только добавочное снабжение сырья стало бы доставляться исключительно почвою этого сорта, то относительная ценность этого сырья начала бы непрерывно возвышаться над своим прежним уровнем и выражаться в большем количестве шляп, башмаков, платья и т. п., для производства которых не требовалось добавочного количества труда.
Таким образом, причина возвышения ценности естественного произведения лежит в необходимости приложить к земле, позже других поступившей в обработку, излишнее количество труда, а не в том, что землевладельцу платится рента. Ценность хлеба определяется количеством труда, употребленного на его производство на участках такого качества или при помощи той части капитала, которые не платят ренты. Хлеб становится дороже не вследствие того, что платится рента; напротив, рента платится вследствие того, что хлеб дорожает, и даже было правильно замечено, что ценность пшеницы не понизилась бы и в том случае, если бы землевладельцы отказались от ренты. Следствием подобной меры было бы только то, что некоторые фермеры стали бы жить господами, но нисколько не уменьшилось бы количество труда, необходимое для производства сырых продуктов на участках менее всего плодородных.
Нет мнения более распространенного, чем то, что земледелие приносит бóльшие выгоды, нежели всякий другой источник полезного производства, и это вследствие того, что земля дает излишек под видом ренты. Тем не менее в ту эпоху, когда земли наиболее плодородны, наиболее изобильны, ренты не платят вовсе, и уже в то время, когда плодородие уменьшается, когда на прежний труд возвращается меньше продукта, начинают уделять часть продукта участков более плодородных на уплату ренты. Странно, что это свойство земли, которое должно бы было считаться убыточным, в сравнении с пособием природы в фабричном деле, тем не менее признавалось за особенное ее преимущество. Если бы воздух, вода, упругость пара и давление атмосферы имели разные свойства и находились в ограниченном количестве, если бы они могли быть обращаемы в собственность, то они давали бы, подобно земле, ренту, которая возрастала бы по мере поступления в пользование различных качеств их. Чем более ухудшалось бы качество, тем более возвышалась бы ценность продуктов, в производстве которых участвовали эти деятели, потому что знаковые количества труда были бы менее производительны. Человек работал бы более в поте своего лица, природа делала бы меньше, и земля не пользовалась бы преимуществом, основанным на ограниченности ее сил.
Если излишек продукта, составляющий ренту, есть действительно преимущество, то остается пожелать, чтобы вновь сооружаемые каждый год машины были менее производительны, нежели прежние. Это, несомненно, увеличивало бы ценность товаров, произведенных не только при помощи таких машин, но и посредством других машин страны, и тогда стали бы платить ренту всем, кто обладал бы машинами более производительными .
Возвышение ренты всегда составляет следствие увеличения народного богатства и затруднений при снабжении пищей возрастающего населении. Рента – признак, но не причина богатства, потому что часто богатство возрастает очень быстро при неподвижном состоянии или даже при уменьшении ренты! Рента возвышается наиболее быстро по мере того, как находящаяся в распоряжении земля становится менее производительною. Богатство возрастает всего быстрее там, где находящиеся в распоряжении земли наиболее плодородны, где всего менее ограничен ввоз, где, вследствие улучшений в земледелии, можно увеличивать производство, без пропорционального увеличения количества труда, и где, след., возрастание ренты идет медленно.
Если бы высокая цена хлеба была следствием, а не причиною ренты, то цена колебалась бы, смотря по возвышению или понижению ренты, и рента была бы составною частью цены. Но как регулятор цены хлеба есть тот хлеб, в который производится наибольшим количеством труда, то и рента в последнем счете не представляет и не может представлять составной части цены хлеба . Итак, Ад. Смит не прав, когда он предполагает, что первоначальное правило, определявшее меновую ценность товаров, т. е. сравнительное количество труда, необходимого для их производства, может совершенно быть изменено обращением земель в собственность и платежом ренты. В состав почти всех товаров входит некоторая часть земледельческих продуктов, но ценность этого сырья, точно так же как и хлеба, определяется производительностью последней части капитала, затраченного на обработку земли, которая не приносит ренты; след., рента никак не может входить составною частью в цену произведений.
До сих пор мы рассматривали действие естественного возрастания богатства и населения на ренту в такой стране, где земля неодинакова по производительным силам, и мы видели, что при каждом прибавлении капитала, который становилось необходимым употребить на обработку с менее производительной выручкою, рента возрастала. Отсюда же вытекает, что если бы вследствие некоторых изменений в обществе стало бесполезным употреблять прежнюю сумму капитала на земледелие и последние части затраченного таким образом капитала сделались бы более производительными, то рента понизилась бы. Всякое значительное уменьшение капитала страны, влекущее за собою существенное уменьшение фонда, назначенного на содержание труда, естественно, имело бы те же последствия. Население соразмеряется с фондом задельной платы и, след., всегда возрастает или уменьшается в соответствии с увеличением или уменьшением капитала. За каждым уменьшением капитала непременно следует уменьшение спроса на хлеб, понижение цен и сокращение обработки. Уменьшение капитала понижает ренту действием, противоположным тому, каким накопление капитала увеличивает ее. Земля наименее плодородная будет постепенно покидаться, меновая ценность продукта упадет, и в конце концов будут возделываться только самые плодородные земли, которые, вследствие этого, не будут платить ренты.
То же самое, однако, произошло бы и в том случае, когда возросло бы богатство и население страны, и это возрастание сопровождалось бы столь значительными улучшениями в земледелии, что точно так же не было бы надобности возделывать участки меньшего плодородия или издерживать прежнюю сумму капитала на обработку наиболее плодородных участков.
Предположим, что известное население для своего прокормления нуждается в миллионе квартеров пшеницы, которые и дают участки № 1, 2, 3; если впоследствии делается усовершенствование, при помощи которого участки № 1 и 2 могут доставлять надлежащее количество пшеницы без помощи № 3, то очевидно, непосредственным следствием должно быть понижение ренты, потому что вместо № 3 будет возделываться № 2, не платя ренты, а рента № 1 вместо того, чтобы представлять разность между продуктом № 1 и 3, будет только разностью между № 1 и 2. При одном и том же населении не может быть спроса на прибавочное количество хлеба; капитал и труд, употребляемые на обработку № 3, будут затрачены на производство других полезных для общества предметов и будут способствовать возвышению ренты только в таком случае, если первоначальный материал, из которого они сделаны, может быть приобретен лишь при менее прибыльном употреблении земледельческого капитала, а в этом случае снова поступил бы в обработку № 3.
Без сомнения, справедливо, что понижение относительной цены сырых продуктов вследствие улучшений в земледелии, или, лучше сказать, вследствие уменьшения количества труда, необходимого на их производство, должно повлечь за собою значительное увеличение накопления, ибо прибыль на капитал сильно возрастет. Это накопление капитала будет иметь следствием значительный спрос на труд, увеличение задельной платы, увеличение народонаселения, возрастание спроса на земледельческий продукт и расширение обработки. Но только после увеличения населения рента может достигнуть своего прежнего уровня, т. е. после того, как поступят в обработку участки № 3. До этого пройдет значительный промежуток времени, в течение которого рента будет низка.
Но земледельческие улучшения бывают двух родов: одни увеличивают производительную силу земли, другие дают нам возможность путем улучшения наших машин получить прежний продукт при помощи меньшего количества труда. Те и другие стремятся понизить цену естественных произведений; те и другие действуют на ренту, но неодинаковым образом. Если бы они не понижали цены естественных произведений, то они не составляли бы улучшений, потому что существенное свойство улучшений состоит в том, что они уменьшают количество труда, которое требовалось прежде на производство продукта, а такое уменьшение не могло бы иметь места без соответствующего понижения цены или относительной ценности продукта.
Улучшения, которые увеличивают производительную силу земли, представляют, напр., или более выгодный севооборот, или лучшего качества удобрение. Эти усовершенствования дают нам исключительную возможность добывать то же самое количество продукта на меньшем пространстве земли. Если посредством введения в севооборот репы я могу прокормить своих овец, не увеличивая количества хлеба, то участок, который служил прежде для прокормления овец, останется бесполезным, и, таким образом, я получу прежнее количество сырых произведений с меньшего числа участков. Если я открою такое удобрение, благодаря которому можно будет на одном и том же участке земли производить на 20% более хлеба, то я могу извлечь часть капитала из наиболее непроизводительной части моей фермы. Но, как я уже заметил, нет необходимости для понижения ренты оставлять без обработки землю; для этого достаточно затрачивать последовательно капитал на ту же самую землю с различной выручкой и извлекать ту часть капитала, которая дает наименьшую выручку. Если посредством введения в хозяйство возделывания репы или употребления более сильного удобрения я могу получить то же количество продукта на меньший капитал, не нарушая разности, существующей между производительной силой последовательных частей капитала, то я понижу ренту, так как в этом случае иная и более производительная часть будет служить мерою для определения всех прочих. Предположим, напр., что последовательные части капитала дают 100, 90, 80 и 70: пока я буду употреблять эти четыре части, моя рента будет 60 или разность между

Пока я буду расходовать эти части, рента останется без изменения, хотя продукт каждой из них подвергнется одинаковому возрастанию. Если от 100, 90, 80, 70 продукт возрастет до 125, 115, 105, 95, рента все-таки останется 60, что составляет разность между

Но при таком увеличении продукта без возрастания спроса не было бы повода посвящать земле столько капитала: часть его была бы извлечена, и, след., последняя часть капитала принесла бы 105 вместо 95, а рента понизилась бы до 30 или до разности между

между тем как спрос составлял бы только 340 кварт. Но есть улучшения, которые могут понизить относительную ценность продукта и денежную ренту, не понижая хлебной поземельной ренты. Такие улучшения не увеличивают производительных сил земли, но способствуют получению прежнего количества произведений ее с меньшим трудом. Они направлены скорее на образование капитала, прилагаемого к почве, нежели на самую обработку земли. Усовершенствования в земледельческих орудиях, каковы, напр., плуг и молотилка, экономия в числе лошадей, употребляемых в хозяйстве, и более обширные сведения в ветеринарном искусстве принадлежат к числу таких усовершенствований. Земле посвящается менее капитала или, что одно и то же, менее труда; но, чтобы получить прежний продукт, нужно возделывать больше земли. Оказывают ли, однако, улучшения этого рода какое-нибудь влияние на хлебную ренту или нет, должно зависеть от того, увеличивается, уменьшается или остается без изменения разность между продуктами, получаемыми при употреблении различных частей капитала. Если земле посвящается четыре части капитала – 50, 60, 70 и 80 – и каждая дает одинаковую выручку и если вследствие какого-нибудь улучшения в устройстве этого капитала можно извлечь обратно по 5 из каждой части, так что останется 45, 55, 65 и 75, то хлебная рента не испытывает никакого изменения; но если бы улучшения были такого рода, что позволяли бы сберечь всю часть капитала, употребленную наименее производительно, то хлебная рента немедленно понизилась бы, так как была бы уменьшена разность между всего более и всего менее производительными капиталами, а эта-то разность и составляет ренту.
Я не стану увеличивать числа примеров и надеюсь, что сказал довольно, чтобы доказать, что все, что уменьшает неравенство между продуктами, полученными посредством употребления последовательных частей капитала на одном и том же, или на новых участках земли, стремится понизить ренту, между тем как все, что увеличивает это неравенство, необходимо производит противоположное действие и стремится возвысить ее.
Говоря о ренте землевладельца, мы рассматривали ее более в ее отношении к продукту, получаемому при помощи известного капитала на известном участке земли, не обращая ни малейшего внимания на меновую ценность ее; но так как одна и та же причина, т. е. трудность производства, возвышает меновую ценность естественных произведений, увеличивая также пропорционально ту часть их, которая отдается землевладельцу в уплату его ренты, то ясно, что последний извлекает двойную выгоду из трудности производства. В самом деле, он получает, во-первых, более значительную, чем другие, часть, и, во-вторых, ему платят припасами, ценность которых более высока.
ГЛАВА III. О РЕНТЕ С РУДНИКОВ
Металлы, как и всякие другие предметы, добываются трудом. Правда, природа их производит, но добывает их из недр земли и приготовляет для нашего употребления труд человека.
Подобно земле, рудники дают своему владельцу ренту. Точно так же как и поземельная, рента эта есть следствие, а не причина высокой цены произведений рудника.
Если бы существовало множество одинаково богатых рудников, которые каждый мог бы обратить в свою собственность, то они не приносили бы ренты. Ценность их продукта зависела бы единственно от количества труда, необходимого для добывания металла из рудника и для доставки на рынок.
Но рудники бывают разного качества и при одном и том же количестве труда дают весьма неодинаковую выручку. Металл, добытый из рудника самого бедного между всеми находящимися в обработке рудниками, должен по меньшей мере иметь ценность не только достаточную для уплаты за одежду, пищу и другие предметы, необходимые на содержание тех, кто занимается добыванием с доставкой металлов на рынок, но также и для доставления средней или обыкновенной прибыли тому, кто затратил на предприятие необходимый капитал. Выручка на капитал из самого бедного рудника, такого, который не приносит никакой ренты, должна бы определять размер ренты всех других более производительных рудников. Предполагается, что этот рудник приносит обыкновенную прибыль на капитал. Все, что производят сверх того другие рудники, будет необходимо уплачено владельцу в качестве ренты. Так как это начало совершенно тождественно с изложенным нами выше относительно земли, то и нет необходимости распространяться о нем долее.
Достаточно будет заметить, что то же самое общее правило, которое определяет ценность сырых произведений и мануфактурных товаров, одинаково применяется и к металлам. Их ценность зависит не от уровня прибыли и задельной платы, не от ренты с рудников, а от совокупности труда, необходимого на добывание металла и на его доставку.
Ценность металлов, как и всех других товаров, подвергается изменению. В орудиях и машинах, употребляемых для добывания руды, могут быть сделаны улучшения, посредством которых сокращается труд; могут быть открываемы новые более производительные рудники, которые при том же количестве труда дают более металла, или может возрасти легкость доставки металла на рынок. Во всех этих случаях ценность металлов понизится, и они будут вымениваться на меньшее количество других предметов. И наоборот, если бы трудность добывания металлов увеличилась или от необходимости добывать их из большей глубины, или от выкачивания воды, или по другому какому-нибудь случаю, то ценность их относительно ценности других предметов могла бы значительно повыситься.
Итак, справедливо было замечено, что серебряная и золотая монета, с какой бы точностью ни соответствовала она монетной единице, постоянно подвергается колебаниям ценности, не только случайным и временным, но продолжительным и естественным, подобно всем другим товарам.
Открытие Америки и богатых рудников, которыми она изобилует, произвело значительное влияние на естественную ценность драгоценных металлов. Есть люди, которые думают, что это действие продолжается до сих пор. Тем не менее все действие, произведенное открытием Америки на ценность металлов, вероятно, давно уже окончилось, и если в продолжение последних лет ценность драгоценных металлов испытала некоторое понижение, то это следует приписать улучшениям в способах обработки рудников.
Но от каких бы причин оно ни зависело, известно, что действие было так медленно и постепенно, что не ощущалось почти никаких практических затруднений для приема золота и серебра в качестве общего орудия для определения ценности всех других товаров. Хотя нет сомнения, что они представляют непостоянную меру ценности, тем не менее, вероятно, не существует другого товара, подверженного меньшим изменениям. Это преимущество, так же как и прочность, ковкость, делимость и многие другие свойства драгоценных металлов, обеспечили за ними по справедливости то предпочтение, которое оказывают им все цивилизованные страны, употребляя их в виде ходячей монеты.
Если бы посредством равных количеств труда и постоянного капитала получались одинаковые количества золота из тех рудников, которые не платят ренты, то золото очень близко подходило бы к неизменному мерилу, каким мы могли бы только, по природе вещей, обладать. Количество его, без сомнения, возрастало бы с увеличением спроса, но ценность его оставалась бы без изменения, и оно необыкновенно хорошо приспособлялось бы к выражению изменений ценности всех других предметов.
В первой главе этой книги я уже предположил, что золото одарено таким единообразием ценности, и в следующей главе я буду продолжать придерживаться этого предположения. Итак, когда я стану говорить об изменениях цены, то это изменение всегда будет относиться к товару, а не к орудию, служащему для выражения ценности.
ГЛАВА IV. О ЕСТЕСТВЕННОЙ И РЫНОЧНОЙ ЦЕНЕ
Мы рассматривали труд как основание ценности предметов, а сравнительное количество труда, необходимого на их производство, как правило, определяющее взаимные количества товаров, которые должны обмениваться друг на друга; но мы не думали отрицать, что существуют некоторые случайные и временные уклонения фактической, или рыночной, цены товаров от этой первоначальной и естественной цены.
При обыкновенном ходе вещей нет продуктов, предложение которых в течение известного времени оставалось бы в точности таким, как оно требуется нуждами и желаниями людей, а след., нет и таких, цены которых не подвергались бы случайным и кратковременным изменениям. Только вследствие подобных изменений распределяются капиталы в точности, в требуемом количестве, и не более того, между производством различных товаров, на которые возникает усиленный спрос. Смотря по возвышению или понижению цен, прибыль поднимается или падает над своим общим уровнем, и это обстоятельство то поощряет капиталы к затратам в той отдельной отрасли, где произошло возвышение цены, то предостерегает их не оставаться в ней долее.
Каждый, кто свободно распоряжается своим капиталом, естественно, станет искать такого употребления для него, какое наиболее выгодно; само собою разумеется, что он не удовольствуется 10% прибыли, когда при перемещении своего капитала он может получить 15%. Это беспокойное желание, свойственное всем капиталистам, оставлять менее прибыльное дело для более прибыльного имеет сильное стремление приводить прибыль повсюду к одному уровню или приспособлять таким образом размеры ее, чтобы возмещались те выгоды, какие, по мнению заинтересованных сторон, действительно или по-видимому, имеет одна из них в сравнении с другой. Быть может, было бы довольно затруднительно описать тот способ, при помощи которого происходит эта перемена в промышленности; она происходит, вероятно, таким образом, что фабрикант не абсолютно меняет свои занятия, а только уменьшает часть затраты капитала, находящегося в данном помещении. Во всех богатых странах есть известное число людей, образующих так называемый денежный класс; люди эти не занимаются никаким производством, а живут процентами со своих денег, которые или употребляются на учет векселей, или отдаются взаймы более промышленной части общества. Банкиры также употребляют немаловажную часть капитала на подобного рода операции. Деньги, получившие такое назначение, составляют значительный свободный капитал и употребляются в большем или меньшем количестве во всех отраслях промышленности страны. Быть может, не существует ни одного фабриканта, как бы богат он ни был, который ограничивал бы свои операции теми размерами, какие допускаются одними собственными его средствами. Он всегда располагает частью этого свободного капитала, которая то увеличивается, то уменьшается, смотря по живости спроса на его произведения. Когда спрос на шелковые ткани возрастает, а на суконные уменьшается, то фабрикант сукон не переводит своего капитала в производство шелковых материй; он увольняет только некоторых рабочих и перестает занимать деньги у банкиров и капиталистов. Фабрикант шелковых тканей находится между тем в совершенно противоположных обстоятельствах: ему необходимо употреблять более рабочих, след., возрастают для него и поводы к займам; он занимает более, и капитал переходит из одного помещения в другое таким образом, что устраняется необходимость для фабриканта прекращать свое обычное занятие. Если мы бросим взгляд на рынки больших городов и обратим внимание, с какой правильностью они снабжаются внутренними и иностранными товарами в таком количестве, в каком заявляется спрос на них при всевозможных обстоятельствах непостоянного спроса, возрастающего под влиянием капризов вкуса или изменения в числе народонаселения, и что при этом не составляют частого явления ни загромождение рынка вследствие слишком большого снабжения, ни чрезвычайная высота цен вследствие недостаточности снабжения по отношению к спросу, – то мы должны сознаться, что закон точного приспособления размеров капитала к каждой отрасли промышленности оказывает более значительное влияние, чем обыкновенно полагают.
Капиталист, ищущий прибыльного помещения для своего капитала, естественно, должен взвесить все преимущества одного рода промышленности перед другим. Он может, след., пожелать отказаться от части прибыли на свои деньги ввиду большей безопасности, чистоты, спокойствия или какой-нибудь другой действительной или воображаемой выгоды, какими пользуется одно употребление в сравнении с другим.
Если бы в соответствии с такими обстоятельствами прибыль с капитала установилась так, что в одной отрасли промышленности составляла бы 20, в другой – 25, в третьей – 30%, то прибыль, вероятно, постоянно продолжала бы сохранять эту относительную разность, с тем только различием, что если бы под влиянием какой-нибудь причины прибыль одной из этих отраслей возвысилась на 10%, то или возвышение это было бы только временным и прибыль быстро возвратилась бы к своему обычному состоянию или прибыль в других отраслях возвысилась бы в той же пропорции.
Настоящее время кажется одним из исключений по отношению к справедливости этого замечания. Окончание войны произвело такой беспорядок в распределении занятий, существовавшем до сих пор в Европе, что ни один капиталист не нашел еще себе места в новом распределении, которое сделалось необходимым.
Предположим, что все товары продаются по естественной цене и что, след., уровень прибыли с капитала остается один и тот же во всех затратах или различается лишь настолько, чтобы, по мнению заинтересованных лиц, вознаграждать за некоторую действительную или воображаемую выгоду, которую они оставляют за собою или покидают. Предположим далее, что перемена моды увеличивает спрос на шелковые материи и уменьшает спрос на шерстяные; естественная цена их – количество труда, необходимое на их производство, – оставалась бы без изменения, но рыночная цена шелковых материй возвысилась бы, а шерстяных упала бы; след., прибыль фабриканта шелковых материй оказалась бы выше, а фабриканта шерстяных ниже общего и обыкновенного уровня прибыли. И не только прибыль, но и задельная плата рабочих потерпела бы изменение в этих отраслях. Но это возрастание спроса на шелковые ткани, вероятно, было бы вскоре удовлетворено посредством перевода капитала и труда из шерстяной в шелковую промышленность, и тогда рыночная цена шелковых и шерстяных материй снова приблизилась бы к естественной ценности и, след., фабриканты этих товаров стали бы получать обыкновенную прибыль.
Итак, стремление каждого капиталиста переводить капитал из одного употребления в другое, более выгодное, препятствует рыночной ценности товаров оставаться долго значительно выше и значительно ниже естественной цены. Именно это соперничество так приноравливает меновую ценность товаров, что, по уплате вознаграждения за труд, необходимый на их производство, и за вычетом всех других расходов, потребных для того, чтобы сохранить затраченный капитал в его первоначальной годности к производству, остаток ценности или излишек находятся в каждом промысле в соответствии с ценностью затраченного капитала.
В главе VII «Богатства народов» все, что имеет отношение к этому вопросу, рассматривается с большим талантом! Что касается до нас, то, признавая вполне временное действие, которое может быть произведено на цены товаров в отдельных приложениях, точно так же как на задельную плату и на прибыль с капитала, случайными причинами, которые оставляют без изменения общую цену товаров, признавая, повторяю, эти явления, одинаково действующие на всех ступенях общественной жизни, – мы можем вполне пренебречь ими при рассмотрении законов, определяющих естественные цены, естественную задельную плату и естественную прибыль – явления, совершенно независящие от этих случайных причин. Итак, говоря о меновой ценности товаров или покупной силе, которою обладает тот или другой товар, мы всегда разумеем ту способность, которою товар обладал бы, если бы этому не мешали временные и случайные причины, и которая представляет естественную цену его.
ГЛАВА V. О ЗАДЕЛЬНОЙ ПЛАТЕ
Труд, так же как и все другие вещи, которые продаются и покупаются и количество которых может быть увеличиваемо или уменьшаемо, имеет цену естественную и рыночную. Естественная цена труда есть та, которая вообще необходима для доставления рабочим средств к существованию и к продолжению своего рода, как без возрастания, так и без уменьшения.
Средства, которыми располагает рабочий для содержания себя и своего семейства, необходимого для сохранения числа рабочих, зависят не от количества денег, какие он может получать в виде задельной платы, а от количества пищи и других предметов необходимого удобства, потребление которых вошло у него в привычку и которые он может купить на эти деньги. Естественная цена труда зависит, след., от цены пищи и других предметов необходимости и удобства, потребных для содержания рабочего с его семейством. Естественная цена труда возрастает в соответствии с увеличением цены на пищу и на другие необходимые предметы; она падает в соответствии с понижением этой цены.
По мере общественного развития естественная цена труда всегда стремится к повышению, потому что один из главнейших товаров, определяющих естественную цену труда, становится все более и более дорог вследствие возрастания затруднений к его производству. Но так как улучшения в земледелии, открытие новых рынков, откуда можно получать жизненные припасы, могут в продолжение известного времени противодействовать стремлению к повышению цены предметов необходимости и даже могут причинить понижение естественной их цены, то те же причины производят соответствующее действие на естественную цену труда.
Естественная цена всякого товара, за исключением сырых произведений и труда, стремится к понижению по мере возрастания богатства и населения, ибо хотя, с одной стороны, их действительная ценность возвышается вследствие увеличения естественной цены сырых произведений, из которых они изготовляются, но это вздорожание более чем уравновешивается усовершенствованием машин, лучшим разделением и распределением труда и постоянно возрастающей ловкостью производителей как в науке, так и в искусствах.
Рыночная цена труда есть та, которая действительно платится рабочему, под естественным влиянием отношения спроса к предложению; труд дорог, когда его мало, и дешев, когда он предлагается в изобилии. Как бы ни было велико уклонение рыночной цены труда от естественной цены его, но, подобно цене продуктов, она имеет стремление сообразоваться с этой последней.
Когда рыночная цена труда превосходит естественную его цену, положение рабочего становится счастливым и цветущим, он может располагать большим количеством предметов необходимости и наслаждений и, след., воспитать здоровую и многочисленную семью. Но благодаря высокой цене труда число рабочих возрастает, задельная плата понижается снова до естественной цены его, иногда же действие реакция бывает такова, что она падает еще ниже.
Когда рыночная цена труда ниже естественной цены его, тогда участь работ наиболее плачевна, потому что бедность не позволяет им располагать теми удобствами жизни, которые привычка сделала абсолютною необходимостью. Только тогда, когда вследствие лишений число рабочих сокращается или возрастает спрос на руки, текущая цена труда поднимается до естественной цены его и рабочий начинает пользоваться умеренными удобствами, которые доставляет естественный уровень его задельной платы.
Несмотря на стремление задельной платы сообразоваться с естественным уровнем ее, рыночная цена труда может тем не менее под влиянием общественных улучшений в продолжение неопределенного времени постоянно держаться гораздо выше; ибо едва толчок, данный спросу на рабочих увеличением капитала произведет свое действие, как новое увеличение может повлечь за собою тот же самый результат; и, таким образом, если это возрастание капитала будет идти постепенно и постоянно, то потребность в рабочих руках будет продолжать служить поощрением увеличению народонаселения.
Капитал есть та часть богатства страны, которая затрачена на производство и состоит из пищи, из одежды и орудий, сырых материалов, машин и прочих вещей, необходимых для того, чтобы сделать труд производительным.
Капитал может увеличиваться одновременно в количестве и в ценности. Народ может иметь более съестных припасов и одежды и в то же время может требоваться более труда, чем прежде, на производство этого добавочного количества; в таком случае возрастут не только размеры, но также и ценность капитала.
Или же может увеличиваться количество капитала и в то же время ценность его оставаться без изменения или даже уменьшаться; не только может увеличиться в стране количество пищи и одежды, но увеличение это может произойти вследствие употребления машин, без всякого увеличения и даже при абсолютном уменьшении в относительном количестве труда, необходимого на их производство. Масса капитала может возрастать, между тем как ценность и целого, и частей может быть не выше или даже ниже прежнего.
В первом случае естественная цена задельной платы повысится, так как она всегда определяется ценою пищи, одежды и других необходимых вещей. Во втором она останется без изменения или понизится; но как в том, так и в другом случае рыночная цена задельной платы должна подняться, потому что в соответствии с увеличением капитала увеличится и спрос на труд. Чем больше будет работы, тем больше будет спрос на тех, кто исполняет ее.
В обоих случаях рыночная цена труда повысится над естественной ценой его, и в обоих случаях она будет стремиться соответствовать ей; но в особенности в первом случае быстро наступит это совпадение цен. Положение рабочего улучшится, но лишь отчасти, потому что увеличение цены пищи и других необходимых предметов поглотит значительную часть его задельной платы, хотя бы она и была выше прежнего. Следовательно, небольшое предложение труда или едва заметное увеличение народонаселения скоро приведут рыночную цену труда к естественной цене его, уровень которой при этом поднимется.
Во втором случае положение рабочего улучшится значительно; он будет получать большую денежную задельную плату и вместе с тем будет иметь возможность покупать предметы потребления для себя и своей семьи по прежней и даже, быть может, по более низкой цене; только значительное увеличение народонаселения в состоянии будет снова понизить рыночную цену труда до естественной цены его, которая при этом упадет.
Таким-то образом всякое улучшением в обществе и всякое увеличение капитала возвышают рыночную цену задельной платы; но стойкость этого повышения зависит от того, возрастает ли одновременно и естественная цена труда, а это возрастание, в свою очередь, зависит от увеличения естественной цены тех предметов необходимости, на покупку которых расходуется задельная плата.
Не следует думать, что естественная цена труда, даже по отношению к съестным припасам и другим предметам необходимости, вполне неподвижна и постоянна. Она изменяется в различные эпохи в одной и той же стране и весьма значительно различается в разных странах. Различие это зависит главным образом от нравов и обычаев народа . Английский рабочий считал бы свою задельную плату ниже естественного уровня и недостаточною для содержания своей семьи, если бы она не давала ему возможности покупать другую пищу, кроме картофеля, и жить в лучшем помещении, чем землянка; но столь скромное удовлетворение потребностей природы показалось бы достаточным в тех странах, где жизнь человека дешева и где потребности человека удовлетворяются легко. Многие из тех удобств, которыми в настоящее время располагает жилище английского рабочего, считались бы предметами роскоши в отдаленные времена нашей истории.
Так как по мере общественного развития цена фабричных произведений непрерывно падает, а сырых – непрерывно возвышается, то в их относительной ценности возникает наконец такая несоразмерность, что в богатых странах, жертвуя лишь весьма незначительною частью своей пищи, рабочий может удовлетворить сполна всем остальным своим потребностям.
Независимо от изменений в ценности денег, которые оказывают неизбежное влияние на задельную плату, но действие которых мы оставляли до сих пор в стороне, предполагая, что ценность денег неизменна, – из предыдущего следует, что задельная плата может подвергаться повышению или понижению под влиянием двух причин:

1. Предложения и спроса на труд.
2. Цены припасов, на покупку которых рабочий расходует свою заработную плату.
   На различных ступенях общественного развития накопление капитала или средств для содержания труда происходит более или менее быстро и должно всегда зависеть от производительной силы труда. Производительность труда бывает вообще всего более значительна при изобилии плодородных земель: в такие эпохи накопление бывает часто до того быстро, что возрастание предложения рабочих не имеет возможности догнать капитал.
   Было вычислено, что при благоприятных обстоятельствах народонаселение может удваиваться в 25 лет. Но при столь же благоприятных обстоятельствах народный капитал мог бы удвоиться за более короткое время. В таком случае задельная плата в продолжение всей этой эпохи, стремилась бы к повышению, потому что число рук было бы постоянно недостаточно в сравнении с существующей потребностью.
   В новых поселениях, где вводятся искусства и знания стран более передовых, капиталы, по всей вероятности, стремятся возрастать быстрее, чем народонаселение; и если бы более населенные страны не пополняли недостатка в рабочих, то это стремление значительно возвысило бы цену труда. Но по мере увеличения народонаселения в этих странах и по мере того, как поступает в обработку земля худшего качества, наклонность капитала к возрастанию уменьшается, потому что излишек произведений, остающийся за удовлетворением потребностей населения, должен находиться в соответствии с легкостью производства, т. е. с меньшим числом лиц, которое в нем участвуют. Итак, хотя весьма вероятно, что при самых благоприятных обстоятельствах производительная сила постоянно превышает способность к размножению народонаселения, но долго продолжаться это не может; так как пространство земли ограниченно, а качество неодинаково, то при всякой новой затрате капитала уровень производства будет понижаться, между тем как способность к увеличению народонаселения будет оставаться прежняя.
   В тех странах, где плодородных земель очень много, но где обитатели по своему невежеству, лени и варварству подвергаются всем бедствиям нужды и голода и где, можно сказать, народонаселение ведет борьбу за средства существования, – следует употреблять совершенно другие средства исцеления, нежели в странах, которые заселены давно и где уже обнаружились все несчастия чрезмерного населения в качестве последствия уменьшения в снабжении сырыми продуктами. В первом случае причины зла заключаются в дурном управлении, в отсутствии гарантий для собственности, в недостатке образования во всех слоях народонаселения. Чтобы сделать такой народ более счастливым, достаточно было бы улучшить правительство, распространить просвещение, и увеличение капитала неизбежно превзошло бы возрастание народонаселения. Никакое увеличение народонаселения не может быть слишком велико, когда производительная сила еще более значительна. Во втором случае народонаселение возрастает быстрее, чем средства к его содержанию. Всякое усилие промышленности, если оно не сопровождается уменьшением роста населения, только увеличивает зло, так как производство не может идти столь же быстро, как и рождаемость.
   Для страны, где ведется борьба за средства существования, единственные способы исцеления суть или уменьшение народонаселения, или более быстрое накопление капитала. В странах богатых, где все плодородные земли уже обработаны, последнее средство не очень годно и не весьма желательно, потому что при слишком усердном его применении следствием было бы одинаковое обнищание всех классов общества. Но в бедных странах, где существуют громадные средства производства, скрытые в плодородной и необработанной еще земле, это единственный успешный и верный способ для уничтожения зла потому особенно, что он произвел бы значительное улучшение в положении всех классов общества.
   Друзья человечества должны желать, чтобы рабочие классы повсюду имели потребность в удобствах и наслаждениях и чтобы они были поощряемы к доставлению их себе всеми законными средствами. Невозможно придумать лучшего средства против излишнего населения. В тех краях, где бедные классы имеют менее потребностей и довольствуются самой дешевой пищей, народ подвергается величайшим превратностям и нищете. Он не имеет никакой защиты от бедствий; он не может искать себе убежища даже в более скромном положении; он и без того уже достиг такой низкой ступени, что не может опуститься еще ниже. Для замены главного продукта, служащего для поддержания их жизни, существует лишь весьма незначительное количество других вещей, и дороговизна этих вещей сопровождается для них почти всеми бедствиями голода.
   При естественном движении общества задельная плата стремится к понижению, насколько она определяется предложением и спросом, ибо предложение рабочих продолжает возрастать в одной и той же прогрессии, между тем как спрос возрастает в прогрессии менее быстрой. Если бы, напр., задельная плата сообразовалась с возрастанием капитала по 2% в год, то она бы понизилась, когда капитал накоплялся бы не более как на 11/2%. Она понизилась бы еще более, когда это возрастание не превышало бы 1 или 1/2%, и понижение это продолжалось бы до тех пор, пока не остановилось бы возрастание капитала; задельная плата тоже пришла бы в таком случае в неподвижное состояние, и ее было бы достаточно только что на содержание существующего населения. Я утверждаю, что при подобных обстоятельствах задельная плата должна была бы понизиться, если бы она определялась единственно предложением и спросом на рабочих: но не должно забывать, что задельная плата зависит также от цены товаров, на которые она расходуется.
   По мере того как возрастает народонаселение, эти предметы необходимости все будут возвышаться в цене, так как будет требоваться все более и более труда на их производство. Если бы в подобном случае упала и денежная задельная плата, между тем как все товары, на покупку которых она расходуется, возвысились бы, то положение рабочего ухудшилось бы вдвойне, и в непродолжительном времени он совершенно лишился бы средств существования. Вследствие этого вместо понижения денежная задельная плата, напротив, возросла бы, но не настолько, чтобы дать рабочему возможность покупать такое же количество необходимых и полезных вещей, какое он приобретал до вздорожания этих товаров. Если его годичная задельная плата состояла вначале из 24 ф., или из 6 кварт хлеба, когда цена хлеба была 4 ф. за квартер, то он, вероятно, получил бы не более как эквивалент 5 кварт при возвышении цены хлеба до 5 ф. за квартер. Но эти 5 кв. стоили бы 25 ф., он получил бы, след., прибавку к своей денежной плате, но этой прибавки недостало бы ему на то, чтобы купить такое же количество хлеба и других товаров, какое потреблял он с семьей прежде.
   Но несмотря, однако же, на то, что труд рабочего действительно оплачивался бы хуже, все-таки это увеличение задельной платы необходимо уменьшало бы прибыль фабриканта, потому что он не мог бы продавать свои товары дороже, несмотря на увеличение расходов по производству. Мы возвратимся, однако, к этому предмету при исследовании законов, определяющих прибыль.
   По-видимому, та же причина, которая возвышает ренту, возвышает и задельную плату, а именно возрастающая трудность добывания прибавочного количества пищи посредством прежнего относительного количества труда, и, след., если бы деньги имели неизменную ценность, то как рента, так и задельная плата постоянно стремились бы к повышению вместе с увеличением богатства и народонаселения.
   Но между увеличением ренты и увеличением задельной платы есть существенная разница. Повышение денежной ценности ренты сопровождается возрастанием доли продукта; не только денежная рента землевладельца, но также и хлебная его рента становятся больше; он получит более хлеба, и каждую меру этого хлеба он обменяет на большее количество всех других товаров, ценность которых не возвысилась. Судьба рабочего будет менее счастлива; правда, он получит более значительную денежную плату, но его хлебная задельная плата уменьшится, и не только количество хлеба, поступающее в его распоряжение, уменьшится, но его общее положение ухудшится во всех отношениях вследствие большей для него трудности поддерживать рыночный уровень задельной платы выше естественного ее уровня. Когда цена хлеба поднимется на 10%, задельная плата возвысится, во всяком случае, в меньшем размере, а рента, напротив, в более значительном; положение рабочего вообще ухудшится, положение землевладельца, наоборот, будет постоянно улучшаться.
   Предположим, что когда цена и хлеба простирается до 4 ф. ст. за квартер, задельная плата рабочего составляет 24 ф. в год, или ценность, равная 6 кварт хлеба, и предположим еще, что половина задельной платы издерживается на покупку хлеба, а другая половина, или 12 ф., на другие предметы. В таком случае рабочий получил бы:

При такой задельной плате он мог бы жить так же хорошо, но не лучше, чем прежде; потому что при цене хлеба в 4 ф. за квартер он издерживал

При цене хлеба в 4 ф. 4 шилл. 8 п., квартера, которые

По мере того как хлеб становится дороже, хлебная задельная плата уменьшается, но денежная постоянно возрастает; благосостояние же рабочего, по предыдущему предположению, остается без изменения. Но так как цена других предметов возвысится в пропорции вошедших в их состав сырых произведений, то рабочему придется платить за некоторые из них дороже. Если чай, сахар, мыло, свечи и наем жилища и не будут, вероятно, стоить ему больше, зато сало, сыр, масло, белье, обувь и одежда обойдутся ему дороже, и, след., несмотря на увеличение задельной платы, его положение сравнительно ухудшится. Мне могли бы, однако, возразить, что я рассматриваю действие задельной платы на цены, исходя из того предположения, что золото или металл, из которого чеканится монета, составляет произведение той страны, где происходят изменения задельной платы, и что выведенные мною заключения плохо согласуются с действительным положением вещей, потому что золото есть металл, приходящий к нам из-за границы. Но из того, что золото есть продукт иностранный, еще не следует, что аргумент теряет часть своего веса, так как нетрудно доказать, что последствия были бы, в конце концов и даже непосредственно, совершенно одинаковы как в том случае, когда золото добывается внутри страны, так и в том, когда оно ввозится из-за границы. Когда возвышается задельная плата, то это вообще доказывает, что увеличение богатства и капитала увеличивает спрос на труд, за чем непременно должно последовать более значительное производство товаров. Чтобы пустить в обращение это прибавочное количество товаров даже по прежней цене, потребуется более денег, более того иностранного товара, из которого чеканится монета и которого нельзя добыть иначе, как посредством ввоза. Всякий раз, что спрос на какой-нибудь предмет становится значительнее, его относительная ценность возвышается в сравнении с другими предметами, за которые он покупается. Если бы стало требоваться больше шляп, их цена возвысилась бы и в обмен за них давали бы более золота. Если бы спрос был значительнее на золото, то золото возвысилось бы, а шляпы понизились бы в цене, потому что понадобилось бы больше шляп и других вещей, чтобы купить прежнее количество золота. Но сказать в предположенном случае, что товары возвышаются вследствие возвышения задельной платы, было бы явным противоречием: ибо мы говорим, что золото возвышается в относительной ценности под влиянием спроса, а другой раз, что его относительная ценность должна понизиться вследствие возвышения цен, – эти два явления вообще несовместимые. Сказать, что цена товаров возвышается, – значит сказать, что относительная ценность денег понижается, потому что именно товары определяют относительную ценность золота. Если бы, след., цены всех товаров возросли, то иностранное золото не явилось бы на внутренний рынок для покупки таких дорогих вещей; но оно, наоборот, ушло бы из страны для приобретения сравнительно более дешевых заграничных товаров. Таким образом, ясно, что повышение задельной платы не увеличило бы цены товаров, как в том случае, когда денежный металл производится дома, так и в том, когда он производится за границей. Цены всех товаров не могут возрастать одновременно без увеличения количества монеты; этого прибавочного количества нельзя было бы произвести внутри страны, как мы уже это показали, и так же точно нельзя было бы привезти из-за границы. Для того чтобы иметь возможность купить за границей большее количество золота, необходимо, чтобы наши товары были дешевы, а не дороги. Ввоз золота и повышение цен всех других местных произведений, за которые куплено золото или которыми за него уплачено, суть явления абсолютно несовместимые. Сильно распространенное употребление бумажных денег ничуть не изменяет этого вопроса, так как бумажные деньги соответствуют или должны соответствовать ценности золота, и, след., ценность их находится под влиянием только таких причин, которые действуют и на ценность этого металла.
Итак, вот законы, определяющие задельную плату и управляющие судьбой наиболее значительной части каждого общества. Подобно всем прочим договорам, задельная плата должна зависеть от свободного и равномерного рыночного соперничества и никогда не должна подвергаться вмешательству законодателя.
Явное и непосредственное стремление законодательства о бедных находится в прямом противоречии с этими очевидными началами. Законы о бедных не только не отвечают благодетельному желанию законодателя улучшить положение одних, но, напротив того, одинаково ухудшают жизненные условия как богатых, так и бедных; вместо обогащения бедняка они рассчитаны на разорение богача, и пока наши настоящие законы будут в силе, весьма естественно, что суммы, предназначенные на содержание бедных, будут постепенно возрастать, пока не поглотят весь чистый доход страны, или, по крайней мере, все то, что правительство может нам из него оставить, за удовлетворением своих собственных неотложных потребностей в расходах на общественные цели .
Пагубное стремление этих законов уже не составляет тайны с тех пор, как ее разоблачило искусное перо г. Мальтуса, и все друзья бедных должны горячо желать их уничтожения. К несчастью, они установлены так давно и бедные до такой степени привыкли к их действию, что потребовалось бы много предусмотрительности и ловкости, чтобы безвредно устранить их из вашей политической системы. Все, кто относится наиболее дружелюбно к уничтожению этих законов, соглашаются в том, что нужно действовать чрезвычайно постепенно, если хотят предупредить наиболее тягостные бедствия тех, в чью пользу они были первоначально изданы.
Довольство и благосостояние бедных могут получать прочное обеспечение лишь тогда, когда под влиянием собственных или стараний, или некоторых усилий со стороны законодательства возрастание числа бедных подвергнется ограничениям и ранние и непредусмотрительные браки сделаются менее многочисленными, – это составляет истину, не допускающую сомнения. Система законодательства о бедных действовала в совершенно противоположном смысле. Она сделала всякое воздержание излишним и оказывала поощрение предусмотрительности, предлагая ей часть вознаграждения, принадлежащего благоразумию и трудолюбию .
Природа бедствия указывает на средство исцеления. Ограничивая постепенно круг действия законов о бедных, внушая бедным понятия о значении независимости, показывая им, что они не должны более рассчитывать на помощь систематической или случайной благотворительности и что благоразумие и предусмотрительность не только полезны, но и выгодны, можно будет постепенно достигнуть более прочного и полезного порядка вещей.
Всякое изменение закона о бедных, не имеющее последней целью его уничтожения, не заслуживает ни малейшего внимания, и тот, кто укажет для этого самые верные и наименее насильственные средства, будет лучшим другом бедных и человечества. Нельзя уменьшить зло, возвышая каким-нибудь отличным от настоящего способом размер суммы для содержания бедных. Если бы величина фонда возросла или если бы он был взят в виде общего налога со всей страны, как это недавно предлагали, то это не только не было бы улучшением, но еще более увеличило бы бедствия, от которых мы хотим избавиться. Нынешний способ взимания и употребления этого фонда способствовал смягчению его пагубных последствий. Каждый приход взимает отдельную сумму для содержания своих бедных. При таком порядке вещей является более интереса в уменьшении уровня налога, и цель эта оказывается более достижимою, чем было бы при взимании общего фонда со всего королевства для вспомоществования бедным. Приход гораздо более заинтересован в бережливом взимании и бережливой раздаче сбережений, так как всякое сбережение есть прямая выгода его, чем если бы сотни других приходов разделяли его с ним.
Именно этой причине следует приписать то обстоятельство, что законы о бедных не поглотили еще всего чистого дохода страны: только строгости, с какою исполняются эти законы, мы обязаны тем, что они не сделались притеснительными свыше меры. Если бы закон обеспечивал каждому бедному средства содержания и если бы вспомоществований было достаточно для доставления достаточно удобной жизни, то на основании теории можно было бы ожидать, что все прочие налоги, взятые вместе, стали бы легки в сравнении с одним налогом для бедных. Закон тяготения не имеет большей достоверности, чем положение, что законы о бедных стремятся превратить богатство и силу в бедность и слабость, заставить человека отказаться от всякого труда, который не имел бы единственною целью доставить пропитание, уничтожить всякие умственные различия и занять ум единственно заботою об удовлетворении потребностям тела, пока наконец все классы не сделались бы добычею всеобщей бедности. К счастью, эти законы были в силе в эпоху возрастающего благоденствия, в продолжение которой капитал для содержания труда увеличивался правильно и когда возрастание и народонаселения имело естественный стимул. Но если бы наши успехи сделались медленнее, если бы мы достигли неподвижного состояния, от которого, я надеюсь, мы еще очень далеки, тогда гибельная природа этих законов стала бы более явственна и опасна; и в этом случае уничтожение их встретило бы еще более препятствий и затруднений.
ГЛАВА VI. О ПРИБЫЛИ
Показав, что прибыль с капитала сохраняет известное соотношение в различных отраслях и имеет стремление изменяться в одинаковой степени в одном и том же направлении, мы должны еще рассмотреть, в чем состоят причины постоянных изменений в уровне прибыли и соответствующих им постоянных изменений в уровне процентов.
Мы видели, что цена хлеба определяется количеством труда, потребным на его производство, вместе с тем количеством капитала, которое не приносит ренты. Мы видели также, что цены всех мануфактурных товаров возвышаются или падают, смотря по большему или меньшему количеству труда, необходимому на их производство. Как фермер, обрабатывающий тот разряд почвы, который установляет цену, так и фабрикант, производящий товары, не жертвуют ни малейшею частью своего продукта в пользу ренты. Вся меновая ценность их произведений распадается только на две части: одна образует прибыль на капитал, другая – вознаграждение за труд.
Если предположить, что хлеб и мануфактурные товары продаются всегда по одной и той же цене, то прибыль будет высока или низка смотря по тому, будет ли высока или низка задельная плата. Но если бы хлеб возвысился в цене вследствие увеличения количества труда на его производство, то эта причина не увеличила бы цены мануфактурных товаров, на производство которых не требуется прибавочного труда. Если поэтому задельная плата продолжает оставаться без изменения, то и прибыль фабрикантов не изменится; но если задельная плата возвышается совместно с возрастанием цены хлеба, что составляет неизбежное явление, то прибыль их необходимо упадет.
Если фабрикант продает свои товары всегда по одной и той же цене, напр. по 1000 ф., то прибыль его зависит от цены труда, необходимого на их производство. Прибыль его будет менее значительна, когда задельная плата поднимется до 800 ф., нежели в том случае, когда она составит только 600 ф. Итак, в том отношении, в каком возвышается задельная плата, падает прибыль. Но когда возвышается цена сырых произведений, то можно спросить, не получает ли фермер, в конце концов, прежней прибыли, хотя бы расход его на задельную плату и возрастал? Разумеется, нет, так как не только наравне с фабрикантом он выдает более значительную задельную плату каждому из рабочих, которых употребляет в дело, но он принужден, сверх того, или платить ренту, или давать занятия прибавочному числу рабочих, чтобы получить прежнее количество продукта; и возвышение цены сырых произведений будет соответствовать лишь этой ренте или этому прибавочному числу рабочих и не вознаградит фермера за возвышение задельной платы.
Если как фабрикант, так и фермер располагали трудом 10 рабочих за годичную плату, которая возросла бы от 24 до 25 ф., то вся сумма, которую израсходует каждый из них, составят 250 ф. вместо 240. Такова, однако, вся совокупность излишних издержек, которые должен нести фабрикант для получения прежнего количества продуктов; но фермер новой земли будет, вероятно, поставлен в необходимость нанять одним рабочим более и, след., заплатить лишних 25 ф. задельной платы, а фермер старой земли, быть может, принужден будет заплатить точно такой же излишек в 25 ф. в виде ренты; ибо без такой прибавки труда не возвысится хлеб и не возрастет рента. Итак, один из них заплатит 275 ф. одной задельной платы, другой столько же ренты и задельной платы вместе; каждый израсходует 25 фунтами больше, нежели фабрикант: за эти добавочные 25 ф. фермер вознаграждается возвышением цены своих произведений; и поэтому прибыль его остается в соответствии с прибылью фабриканта. Так как это предположение очень важно, то я постараюсь еще более выяснить его.
Мы показали, что на первых ступенях общественного развития как доля землевладельца, так и доля рабочего в меновой ценности произведений земли весьма незначительна и что она увеличивается по мере возрастания богатства и увеличения затруднений при снабжении пищей. Мы показали также, что хотя ценность доли рабочего увеличивается вследствие возвышения ценности средств существования, но что в действительности доля его уменьшается, между тем как доля землевладельца не только возвышается в ценности, но увеличивается и в количестве.
Количество произведений почвы, остающееся за удовлетворением землевладельца и рабочего, необходимо принадлежит фермеру и составляет прибыль в его капитал. Но можно утверждать, что хотя, по мере успехов общества, относительная доля фермера в произведениях и уменьшается, однако же, в соответствии с возвышением ценности произведения, он тем не менее должен получать, подобно землевладельцу и рабочему, более значительную ценность.
Могут, напр., сказать, что когда хлеб поднимается от 4 до 10 ф., то 180 квартеров, полученные с почвы лучшего качества, должны быть проданы за 1800 ф. вместо 720 и что поэтому, хотя и нетрудно доказать, что землевладелец и рабочие приобретут больше ценности в виде ренты и задельной платы, но что тем не менее и ценность прибыли фермера должна также возрасти. Но это невозможно, как я сейчас постараюсь доказать.
Прежде всего, цена хлеба возвышается только в соответствии с увеличением затруднений при добывании его на почве худшего качества.
Было уже замечено, что если труд 10 человек на почве известного качества доставляет 180 квартеров пшеницы и ценовая ценность ее простирается до 4 фунтов за квартер, т. е. всего до 720 ф., и если труд других, прибавочных 10 рабочих на той же самой или на другой почве даст лишь 170 лишних квартеров, то пшеница поднимется от 4 ф. до 4 ф. 4 шилл. 8 п., так как 170 : 180 = 4 ф.; 4 ф. 4 шилл. 8 п. Иными словами, так как в одном случае для получения 170 кварт, необходим труд 10 человек, а в другом только труд 9,44, то возвышение должно быть в пропорции 9,44 : 10, или 4 ф. : 4 ф. 4 ш. 8 п. Тем же путем может быть показано, что если бы труд 10 прибавочных рабочих произвел только 160 кварт, хлеба, то цена поднялась бы до 4 ф. 10 шилл.; если бы только 150, то она достигла бы 4 ф. 16 шилл. и т. д.
Но когда с почвы, не платящей ренты, получается 180 квартеров и когда цена квартера 4 ф., то хлеб продается за 720 ф.
А когда из почвы, не приносящей ренты, извлекается 170 кварт и когда цена квартера достигает 4 ф. 4 шилл. 8 п., то хлеб все-таки продается за 720 ф.
Точно так же 160 квартеров по 4 ф. 10 шилл. дадут 720 ф. 150 квартеров по 4 ф. 16 шилл. принесут те же 720 ф. Теперь очевидно, что если из этой одинаковой суммы фермер в одну эпоху обязан уплачивать такую задельную плату, которая определяется ценою хлеба в 4 ф., а в другую эпоху – более высокими ценами, то уровень его прибыли уменьшается в соответствии с увеличением хлебных цен.
Итак, мне кажется, в этом случае показано ясно, что увеличение цены хлеба, возвышающее денежную надельную плату рабочего, понижает денежную ценность прибыли фермера.
Но и положение фермера старой и лучшей почвы нисколько не различается от упомянутого; он точно так же станет расходовать больше на задельную плату, и, как бы ни была высока цена его произведений, он ни в каком случае не получит более 720 ф. для раздела с прежним числом своих рабочих; и так, в той же пропорции, в какой последние получат больше, он удержит в свою пользу меньше.
Когда цена хлеба была 4 ф., то 180 кварт сполна принадлежали земледельцу и он продавал их за 720 ф. Когда хлеб возвысился до 4 ф. 4 шилл. 8 п., то из 180 кварт он должен был платить эквивалент 10 кварт в виде ренты, след., остальные 170 квартеров приносили ему не более 720 ф. Когда хлеб поднялся затем до 4 ф. 10 шилл., он уплачивал в качестве ренты 20 кварт, или их ценность, и, следовательно, оставлял за собою только 160 кварт, которые приносили ему ту же сумму – 720 ф.
Отсюда можно видеть, что, каково бы ни было возвышение цены хлеба вследствие необходимости употреблять больше труда и капитала для получений прибавки к существующему количеству произведений, ценность такого увеличения всегда будет покрываться увеличением ценности ренты или употребленного в дело труда, так что продается ли хлеб по 4 ф., по 4 ф. 10 шилл. или по 5 ф. 2 шилл. 10 п., во всяком случае, фермер за уплатой ренты получит одну и ту же действительную ценность. Мы видим, таким образом, что составляет ли продукт, принадлежащий фермеру, 180, 170, 160 или 150 квартеров, он всегда получает за него одну и ту же сумму – 720 ф., так как цена возрастает в обратном отношении к количеству.
Таким образом, ясно, что ренту всегда уплачивает потребитель и никогда – фермер: если бы последний получал постоянно 180 кв. с нанимаемой им земли, то при возвышении цены он удерживал бы в свою пользу ценность меньшего количества и отдавал бы своему землевладельцу ценность большего количества; но вычет должен быть таков, чтобы фермеру всегда оставалась одна и та же сумма – 720 ф.
Мы видим, сверх того, что между прибылью и задельной платой постоянно должна быть распределяема одинаковая сумма – 720 ф. Если ценность сырых произведений почвы превосходит эту сумму, то излишек, как бы он ни был велик, принадлежит ренте. Если нет вовсе такого излишка, то нет и ренты. Возвышаются или падают задельная плата или прибыль, во всяком случае, и та, и другая выплачиваются из суммы 720 ф. С одной стороны, прибыль никогда не может подняться так высоко, чтобы поглотить такую часть этих 720 ф., что не останется достаточного количества для снабжения рабочих необходимыми предметами потребления; с другой стороны, никогда не может подняться так высоко задельная плата, что не останется никакой части из этой суммы на долю прибыли.
Итак, и сельскохозяйственная, и мануфактурная прибыль уменьшается одинаково вследствие увеличения цен сырых произведений, если оно сопровождается возвышением задельной платы . Если фермер не получает прибавочной ценности за хлеб, остающийся у него за вычетом ренты, если не получает большей ценности фабрикант за свои произведения и если как тот, так и другой должны выплачивать более значительную ценность в качестве задельной платы, то может ли быть яснее доказано какое-нибудь положение, чем то, что прибыль должна падать при возвышении задельной платы?
Тем не менее для фермера существует решительная выгода удерживать на низком уровне ренту, или скорее естественную цену произведений, хотя сам он не платит ренты землевладельцу, так как она всегда установляется ценою произведений и неизменно падает на потребителя. В качестве потребителя сырых произведений и таких предметов, в состав которых входят сырые произведения, подобно всем прочим потребителем, он имеет выгоду в поддержании низкой цены. Но высокая цена хлеба, называющая влияние на задельную плату, касается его всего более. С каждым возвышением цены хлеба он должен выплачивать из одной и той же неизменной суммы – 720 ф. – прибавочную часть в качестве задельной платы тем 10 рабочим, которых, согласно нашему предложению, он постоянно употребляет в дело. Мы видели в главе о задельной плате, что последняя неизменно возвышается при возрастании цены естественных произведений. Приняв в основание приведенный там расчет, мы видим, что при цене хлеба в 4 ф. за квартер задельная плата составляла бы 24 ф. в год.

Из неизменной суммы в 720 ф., подразделяемой между рабочими и фермерами,

а если предположить, что первоначальный капитал фермера был 3000 ф., то прибыль его, будучи равна 480 ф., в первом случае составит 16%. При понижении прибыли до 473 ф. она достигнет 15,7%.

Но уровень прибыли должен понизиться еще более, потому что, как следует помнить, капитал фермера состоит большею частью из сырых произведений, каковы запасы хлеба и сена, несмолотые пшеница и ячмень, лошади и коровы, которые возвысятся в цене при увеличении цены продуктов. Прибыль его сама по себе понизится от 480 до 445 ф. 15 шилл.; но если по причинам, которые я только что изложил, капитал его увеличился от 3000 до 3200 ф., то уровень прибыли его при цене хлеба в 5 ф. 2 шилл. 10 п. был бы ниже 14%.
Если бы мануфактурист употребил также 3000 ф. на фабрику, то вследствие возвышения задельной платы капитал его должен увеличиться, чтобы дело могло продолжаться. Если прежде товар его продавался по 720 ф., то и впредь он будет сбываем по той же цене; но задельная плата, достигавшая прежде 240 ф., возвысится до 274 ф. 5 шилл., когда хлеб будет продаваться по 5 ф. 2 шилл. 10 п. В первом случае фабрикант будет иметь 480 ф. прибыли с 3000 ф., во втором же только 445 ф. 15 шилл. прибыли с более значительного капитала, и, след., прибыль его будет соответствовать изменившемуся уровню прибыли фермера.
Существует лишь незначительное количество продуктов, на которое вовсе не распространялось бы возвышение цен сырых произведений, потому что в состав большей части их входит сырой материал почвы. Хлопчатобумажные продукты, холст и сукно поднимаются в цене вместе с хлебом; но они поднимаются в цене вследствие увеличения количества труда, обращенного на сырой материал, из которого они изготовлены, а отнюдь не вследствие того, что фабрикант должен был больше заплатить рабочим, которых употребил в дело при их производстве.
Продукты всегда возвышаются потому, что на них тратится больше труда, а не потому, что возвышается ценность затраченного на них труда. Бриллианты и продукты из железа, платины или меди не возвысились бы именно потому, что в производство их вовсе не входят сырые произведения почвы.
Могут сказать, что я принял за доказанное, будто вместе с ценами сырых произведений возвышается и денежная задельная плата, но что это отнюдь не представляет необходимого последствия, ибо рабочие могут довольствоваться и меньшим достатком. Справедливо, что задельная плата могла находиться сначала на высоком уровне и подвергнуться затем некоторому понижению. Если это так, то упадок прибыли должен быть затруднен; но невозможно понять, как может денежная цена труда падать или оставаться без изменения при постепенно вырастающей цене предметов необходимости: поэтому можно принять за правило, что при обыкновенных обстоятельствах в цене необходимых предметов не может произойти никакого прочного возвышения без того, чтобы за ним не последовало или ему не предшествовало возвышение задельной платы.
Действие на прибыль оставалось бы то же самое или почти то же самое, если бы произошло какое-нибудь возвышение цены тех или других предметов необходимости, за исключением пищи, на которые расходуется задельная плата. Необходимость, в которую поставлен рабочий, уплачивать более высокую цену на такие предметы принудила бы его требовать большего вознаграждения; а то, что возвышает задельную плату, неизбежно уменьшает прибыль. Но если возвышается цена шелковых товаров, бархата, мебели и других продуктов, в которых рабочий не нуждается, и возвышается вследствие увеличения количества труда, затраченного на них, то разве это не коснется прибыли? Разумеется, нет, потому что на прибыль, кроме возвышения задельной платы, ничто не может оказывать влияния; шелковые товары и бархат не потребляются рабочим и поэтому не могут возвышать задельной платы.
Следует помнить, что я говорю о прибыли вообще. Я заметил уже, что рыночная цена товара может превзойти естественную или необходимую цену его настолько, насколько продукт произведен в меньшем количестве, чем это требуется новым спросом. Но это, однако же, не более как временное явление. Высокая прибыль с капитала, обращенного на производство этого продукта, естественно привлечет в эту отрасль другой капитал, и как скоро он будет доставлен в требуемом количестве и количество продукта достаточно возрастет, то цена его понизится и прибыль этой отрасли станет соответствовать общему уровню прибыли. Понижение всеобщего уровня прибыли отнюдь не бывает несовместимо с частичным возвышением прибыли в отдельной отрасли. Именно неравенство прибыли и перегоняет капитал из одного предприятия в другое. В то время как общая прибыль находится в периоде упадка вследствие возвышения задельной платы и увеличения трудности снабдить предметами потребления возрастающее население, прибыль фермера может стоять в течение непродолжительного промежутка времени выше прежнего уровня. Точно так же может быть на известное время дан какой-нибудь необыкновенный толчок какой-либо отдельной отрасли иностранной или колониальной торговли. Но допущение этого явления ни в каком случае не уменьшает значения теории, что прибыль зависит от высокой или низкой задельной платы, задельная плата – от цены необходимых предметов потребления, а цена предметов потребления главным образом от цены пищи, потому что все остальные вещи могут большей частью возрастать безгранично.
Следует также заметить, что рыночная цена беспрерывно изменяется, и главным образом в соответствии со сравнительным состоянием спроса и предложения. Хотя сукно предлагается по 40 шилл. за ярд и может при этом давать обыкновенную прибыль, но оно может подняться до 60—80 шилл. благодаря общей перемене моды или по какой-нибудь другой причине, внезапно и неожиданно возвышающей спрос или уменьшающей предложение его. Производители сукна будут получать в течение известного времени необыкновенно большую прибыль, но капитал естественно станет притекать в эту отрасль до тех пор, пока спрос и предложение опять не придут в свое обычное равновесие, когда цена сукна снова упадет до 40 шилл. – естественной и необходимой цены его. Таким же образом хлеб может до того возвышаться при каждом увеличении спроса, что станет приносить фермеру прибыль больше обыкновенной. Если есть при этом в запасе много плодородной земли, то цена хлеба снова упадет до первоначального своего размера, после того как будет употреблен в дело потребный на его производство капитал и прибыль снова будет не больше прежней; но если нет излишка плодородной земли, если на производство лишней потребности в хлебе необходимо более чем обыкновенно капитала и труда, то цена хлеба не понизится до своего предыдущего уровня. Естественная цена его возвысится, и вместо того чтобы продолжать получать более значительную прибыль, фермер увидит себя в необходимости довольствоваться низшим уровнем ее, что составляет неизбежное последствие возвышения задельной платы, причиненного возрастанием цен предметов необходимости.
Итак, прибыль имеет естественное стремление понижаться, потому что при прогрессивном движении богатства и общества требуемая прибавка пищи получается посредством пожертвования все большего и большего количества труда. Этому стремлению, этому тяготению прибыли препятствуют, к счастью, от времени до времени улучшения в устройстве машин, употребляемых в производстве предметов необходимости, точно так же как и открытия в сельскохозяйственной науке, которые дают нам возможность уменьшать на известную часть необходимый прежде труд и, след., понижать цену предметов первой необходимости для рабочего. Возвышение цены предметов необходимости и задельной платы имеет, однако, также свои границы, ибо, коль скоро задельная плата становится равна (см. предыдущий пример) всей выручке фермера – 720 ф., – то прекращается и накопление капитала, так как при подобных условиях ни один капитал не может давать никакой прибыли и не будет требоваться увеличения труда, а след., и население достигнет своего высшего пункта. В действительности уже задолго до этой эпохи низкий уровень прибыли остановит всякое накопление капитала и почти весь продукт страны, за вычетом платы рабочим, станет собственностью землевладельцев, сборщиков десятины и налога.
Таким образом, принимая предыдущий весьма неточный расчет за основание новых вычислений, мы видим, что как скоро хлеб продается по 20 ф. за квартер, весь чистый доход страны поступает в распоряжение землевладельца, так как при подобных условиях на производство 30 квартеров необходимо столько же труда, сколько первоначально было нужно на производство 180 кварт, ибо 20 ф. : 4 ф. = 180 : 36. Итак, фермер, производивший 180 квартеров (при том условии, что существовало бы нечто подобное, так как старый и новый капитал, израсходованные на почву, слились бы между собою до такой степени, что было бы совершено невозможно провести между ними различие), продал бы причем не остается больше ничего на долю прибыли. Я принимаю, что по цене в 20 ф. каждый из рабочих продолжал бы ежегодно потреблять
3 квартера, т. е. всего на сумму… 60 ф.
и что на другие предметы он расходовал бы… 12 ф.
след., на каждого рабочего приходилось бы… 72 ф.
а десять рабочих обошлись бы в год… 720 ф.
Всеми этими вычислениями я желал лишь уяснить основной закон, и едва ли необходимо замечать, что все цифры взяты мною совершенно случайно и единственно в качестве примерных. Результаты получились бы в сущности те же самые, хотя и отличные по размерам, если бы я самым точным образом определил различие в числе рабочих, которое необходимо для получения последовательных количеств хлеба, требуемых возрастающим населением, количество, потребляемое семейством рабочего и т. д., и т. д. Цель моя состояла в упрощении предмета, и потому я оставил также без внимания возвышение цен других потребностей, кроме пищи рабочих, возвышение, которое должно быть следствием увеличения ценности сырого материала, входящего в них составною частью, и которое с течением времени еще более возвышало бы задельную плату и понижало бы прибыль.
Я сказал уже, что задолго до того, как это состояние цен сделалось бы постоянным, не осталось бы никакого побуждения к накоплению капитала, ибо никто не накопляет иначе, как в видах производительного употребления своих накоплений, и только в этом применении капитал оказывает влияние на прибыль. Без такого побуждения не может происходить никакого накопления капитала, и, след., никогда не будет иметь место такое состояние цен. Фермер и фабрикант столь же мало могут прожить без прибыли, как рабочий без задельной платы. Их побуждения к накоплению капитала станут уменьшаться со всяким уменьшением прибыли и совершенно исчезнут, когда прибыль сделается столь мала, что не принесет им достаточного вознаграждения за труд и риск, которые необходимо падают на них при производительном употреблении их капитала.
Но я должен также заметить, что уровень прибыли понижался бы гораздо быстрее, чем допущено в моем расчете, ибо при такой ценности произведений, какую я допустил при упомянутых обстоятельствах, ценность всего капитала фермера должна сильно возвыситься, потому что он непременно состоит из многих произведений, ценность которых возросла. Прежде чем хлеб поднялся от 4 до 12 ф., ценность всего капитала фермера, вероятно, удвоилась, и он стал обладать вместо 3000 ф. ценностью в 6000 ф. Если бы поэтому прибыль его составляла 180 ф. или 6% с первоначального капитала, то в действительности уровень ее был бы в это время не выше 3%, так как 6000 ф. по 3% дают 180 ф., и только при таких условиях мог бы новый фермер с 6000 ф. денег в кармане приняться за фермерство.
Некоторые отрасли промышленности извлекли бы из того же источника известные более или менее значительные выгоды. Пивовар, винокур, фабрикант сукон и фабрикант шерстяных материй были бы вознаграждены отчасти за уменьшение прибыли возвышением ценности своих капиталов, состоящих из сырого и обработанного материала; но производитель железных и стальных ювелирных и равных других изделий, равно как и те, капиталы которых вообще состоят в деньгах, подчинились бы вполне понижению уровня прибыли без всякого вознаграждения.
Мы должны были бы также ожидать, что как бы ни понижался уровень прибыли с капитала вследствие накопления его в почве и возвышения задельной платы, но что тем не менее возрастала бы общая сумма прибыли. Предположив, что при каждом последующем накоплении капитала в 100 000 ф. уровень прибыли падает от 20 до 19, до 18, до 17% и т. д.; в таком случае мы должны рассчитывать, что общая сумма прибыли, получаемая этими следующими друг за другом владельцами капитала, будет становиться все больше и больше; что она должна быть больше, когда капитал простирается на 200 000, нежели когда он достигает 100 000; еще больше, когда он составляет 300 000 и т. д.; что она должна возрастать при каждом увеличении капитала, несмотря на понижение уровня прибыли. Но эта прогрессия верна только для известного периода времени; так 19% с 200 000 больше, нежели 20% со 100 000 и 18% с 300 000 больше, нежели 19% с 200 000; но после того как капитал накопился на большую сумму и прибыль упала, дальнейшее увеличение общей суммы прибыли уменьшается. Так, предположим, что накопление достигает 1 000 000 ф. и что уровень прибыли будет равен 7%, след., общая сумма – 70 000; если теперь к этому миллиону присоединится еще прибавка во 100 000 ф. и уровень прибыли понизится до 6%, то владельцы капитала получать 66 000 или на 4000 ф. меньше, чем прежде, хотя общая сумма капитала и возрастет от 1 000 000 до 1 100 000 ф.
Но пока капитал приносит еще хоть какую-нибудь прибыль, не может происходить такого накопления капитала, которое не сопровождалось бы немедленным увеличением как количества, так и ценности произведений. Вследствие употребления в дело 10 000 ф. прибавочного капитала ни одна из частей первоначального капитала не сделается менее производительной. Продукт почвы и труд страны увеличатся, и ценность их возрастет не только в соответствии с увеличением ценности прибавки, присоединенной к прежнему количеству продукта, но также и в соответствии с новой ценностью, которая придается всему продукту страны вследствие увеличения количества труда при обработке участков худшего качества. Тем не менее когда накопление капитала становится менее значительным, то, несмотря на это увеличение ценности, продукт распределится таким образом, что на долю прибыли придется меньшая, нежели прежде, а на долю ренты и задельной платы, напротив того, большая часть его. Так, под влиянием последовательного присоединения к капиталу 100 000 ф. при понижении уровня прибыли от 20 до 19, 18 и 17% количество годичного продукта увеличится и превзойдет всю совокупность добавочной ценности, производство которой ожидается от дополнительного капитала. От цифры 20 000 ф. продукт возвысится до 39 000 ф. с лишним, затем до 57 000 с лишним, и когда затраченный капитал составит, по нашему предположению, 1 000 000, то, по присоединении к нему еще 100 000, доход страны увеличится более нежели на 6000, хотя общая сумма прибыли и будет меньше, нежели прежде; но увеличение это коснется той части дохода, которая принадлежит землевладельцам и рабочим; они получат более, нежели сколько составляет прибавочный продукт, и по своему положению они будут даже в состоянии присвоить себе прежнюю прибыль капиталиста.
Так, предположим, что квартер хлеба стоит 4 ф., и что, след., как мы уже рассчитывали, из каждых 720 ф., остающихся фермеру за уплатой ренты, он сохранит в свою пользу 480 ф., отдавая 240 ф. своим рабочим. Когда хлеб поднимется до 6 ф. за кв., то фермер заплатит 300 ф. рабочим и удержит за собою в качестве прибыли только 420 ф., – он должен будет заплатить рабочим столько, чтобы дать им возможность потреблять прежнее количество необходимых предметов, но не более. Предположим теперь, что затраченный капитал достаточно велик, чтобы принести сто тысяч раз 720 ф. или 72 000 000 ф.; общая сумма прибыли будет в таком случае 48 000 000 при цене хлеба в 4 ф.; если же вследствие употребления более значительного капитала получится 105 000 раз 720 ф. при цене хлеба в 6 ф., т. е. 75 600 000 ф., то прибыль понизится тогда от 48 000 000 до 44 100 000 ф. или до 420 ф., взятых 105 000 раз, между тем как задельная плата возвысится от 24 000 000 до 31 500 000. Задельная плата должна подняться, потому что потребуется больше рабочих сравнительно с капиталом. Каждый рабочий получит более денег, но положение его, как мы уже показали, будет менее благоприятно в том отношении, что он будет в состоянии доставить себе лишь меньшее количество продуктов страны. Одни только землевладельцы действительно выиграют от такого положения вещей; они получат более значительную ренту, во-первых, потому, что ценность продуктов будет более высока, и, во-вторых, потому, что им достанется этих продуктов больше.
Хотя ценности будет производиться больше прежнего, но зато бóльшая часть того, что остается из этой ценности за уплатой ренты, будет потребляться производителями, а между тем только эта часть определяет прибыль. Пока земля производит припасы в изобилии, задельная плата может на время возвышаться и производители могут иметь средства потреблять более, нежели обыкновенно; но то поощрение, которое будет дано этим обстоятельством приращению народонаселения, в скором времени принудит рабочих возвратиться к своему обычному потреблению. Но когда принимаются за обработку малоплодородных земель или когда более капитала и труда посвящается старым участкам с меньшею выручкою продукта, тогда действие должно сделаться постоянным. Более значительная часть той доли продукта, которая остается за уплатой ренты для раздела между владельцами капитала и рабочими, поступит в распоряжение последних. Каждый из них может и, вероятно, действительно получит абсолютно меньше продукта, чем прежде; но так как будет больше употреблено в дело рабочих сравнительно с общим итогом продукта, который удерживается фермером, то задельная плата поглотит ценность большей части всего продукта, а след., ценность относительно меньшей части продукта останется на долю прибыли. Поставляя границы производительной силе почвы, законы природы необходимо превратят эти явления в постоянные.
Итак, мы пришли к тому же самому заключению, которое делали выше, а именно что во всех странах и во всякое время прибыль зависит от количества труда, расходуемого на доставление рабочим предметов первой необходимости на такой почве и при помощи той доли капитала, которые не приносят ренты. Но последствия накопления бывают неодинаковы в различных странах и зависят главным образом от плодородия почвы. Как бы ни была обширна страна, но если почва ее недостаточно плодотворна, а ввоз в нее предметов потребления запрещен, то самое умеренное накопление капитала причинит в ней громадное уменьшение в уровне прибыли и быстрое возрастание ренты; и наоборот, в стране небольшой, но плодородной, может иметь место значительное накопление капитала, не сопровождаемое значительным понижением уровня прибыли или значительным возвышением ренты, и особенно в том случае, когда допускается свободный ввоз предметов существования.
В главе о задельной плате я старался доказать, что денежная цена товаров не может возрастать вследствие дороговизны ручного труда, все равно, будет ли золото – постоянное денежное мерило – продуктом страны или же предметом привоза из-за границы. Но если бы было иначе, если бы товары постоянно возвышались вследствие возвышения задельной платы, то все-таки было бы справедливо, что дороговизна задельной платы постоянно настигает и лишает части действительной прибыли тех, кто дает занятия рабочим. Если фабрикант шляп, торговец чулками и башмачник будут принуждены каждый уплачивать своим рабочим на 10 ф. больше за производство известного количества предметов и если цена шляп, чулок и башмаков также увеличится для возмещения хозяевам этих 10 ф., то положение их не станет лучше, чем было до этого возвышения. Если чулочный торговец продает свои чулки за 110 ф. вместо 100, то денежная прибыль его будет совершенно одинакова с прежней; но так как в обмен за эту сумму он получил бы на одну десятую меньше шляп, башмаков и др. вещей и так как он был бы в состоянии на прежнюю сумму своих сбережений содержать меньшее число более дорогих теперь рабочих и покупать менее сырого материала по более высокой цене, то положение его было бы не лучше, чем в том случае, когда его денежная прибыль уменьшается, но цены всех вещей остаются без изменения. Итак, я старался доказать:
1) что возвышение задельной платы не может возвысить цены товаров, но что оно должно постоянно уменьшать прибыль;
2) что если бы даже цена всех товаров и возросла, то действие на прибыль было бы точно такое же, и что в действительности понизилась бы ценность одного только орудия, служащего для измерения цен и прибыли.
ГЛАВА VII. О ВНЕШНЕЙ ТОРГОВЛЕ
Как бы ни расширялась внешняя торговля, она не могла бы внезапно увеличить сумму ценностей в стране, хотя она сильно способствует возрастанию кассы полезных вещей и, след., увеличению размера удовлетворения потребностей, так как ценность всякого иностранного товара определяется количеством продукта нашей почвы и нашего труда, которое дается за него в обмен, то мы не приобрели бы больше ценностей, если бы в обмен за данное количество своих товаров получили на вновь открытых рынках двойное количество иностранных товаров.
Если негоциант, купив английских товаров на 1000 ф. ст., может получить за них такое количество иностранных продуктов, какое он продает на английском рынке за 1200 ф., то он приобретет, посредством такого употребления своего капитала, 20% прибыли, но ни выигрыш его, ни ценность ввезенных товаров не возрастут и не уменьшатся вследствие того, что будет получено больше или меньше иностранных продуктов. Если, напр., он ввезет 25 или 50 бочек вина, то прибыль его нисколько не пострадает, если в две различные эпохи 25, как и 50 бочек принесут ему одинаково 1200 ф. Как в первом, так и во втором случае прибыль будет ограничиваться 200 ф. или 20% на его капитал, и в обоих же случаях одинаковая ценность будет ввезена в Англию.
Если эти 50 бочек будут проданы дороже, чем 1200 ф., то прибыль этого купца превзойдет общий уровень прибыли и капитал естественно начнет притекать в такой выгодный промысел до тех пор, пока понижение цены на вино не приведет все вещи к прежнему уровню.
Было, правда, высказываемо предположение, что более значительная прибыль, которая получается иногда некоторыми отдельными купцами, ведущими иностранную торговлю, увеличивает общий уровень прибыли в стране и что извлечение капитала из других помещений, в видах участия в новой и более выгодной иностранной торговле, должно вообще возвышать цены, а след., и увеличивать прибыль. Высокий авторитет был того мнения, что вследствие необходимого уменьшения капитала, затраченного на производство хлеба, сукна, шляп, башмаков при одном и том же спросе на эти товары цена их возрастет до такой степени, что увеличится как прибыль фермера, фабрикантов сукна, шляп и башмаков, так и торговцев иностранными товарами (Ад. Смит. Воок I, сhар. 9).
Те, кто придерживается этого предположения, согласятся со мною, что прибыль от различных употреблений капитала стремится к сближению между собою, к общему возвышению и понижению. Мы не согласны лишь в одном: они полагают, что равенство прибыли представляет результат общего возвышения ее, я же держусь мнения, что прибыль благоприятной отрасли торговли должна быстро понизиться до общего уровня.
Прежде всего, я не признаю, чтобы было употреблено непременно меньше капитала на производство хлеба, на выделку сукна, шляп, башмаков и т. д., если только не уменьшится спрос на эти вещи, да если бы это и было так, то цена их не возросла бы. На покупку иностранных товаров нужно употребить или столько же, как прежде, или больше, или меньше продуктов почвы и труда Англии. Если употребляется прежнее количество, то спрос на сукно, башмаки, хлеб и шляпы останется тот же, и то же количество капитала будет затрачено на их производство. Если, вследствие более дешевой цены иностранных товаров, на покупку их тратят меньшую часть ежегодного продукта почвы и промышленности Англии, то останется больше на покупку других предметов. Если возрастет спрос на шляпы, башмаки, хлеб и т. д., что и может случиться, то потребители иностранных товаров будут свободно располагать прибавочною частью своего дохода, след., освободится капитал, который расходовался прежде на иностранные товары большей ценности; так что с увеличением спроса на хлеб, башмаки и т. д. явятся и средства к доставлению более значительного снабжения, и, след., ни цены, ни прибыль не станут продолжать возвышаться. Если будет употреблено больше продукта почвы и труда Англии на покупку иностранных товаров, то меньше будет употреблено на покупку других вещей, и, след., уменьшится спрос на шляпы, башмаки и т. д. В то же самое время как освобождается капитал из производства башмаков, шляп и т. д., должно быть употреблено его больше на изготовление тех товаров, за которые покупаются иностранные продукты, и, след., во всяком случае, спрос на иностранные и домашние товары вместе, что касается меновой ценности, ограничивается доходом и капиталом страны. Если возрастает спрос на одни из этих товаров, то должен уменьшиться спрос на другие. Если удвоится количество вина, ввозимого в обмен за прежнее количество английских товаров, то английский народ будет в состоянии потреблять или более чем прежде вина, или прежнее количество вина, но зато больше английских товаров. Если из дохода в 1000 ф. я трачу ежегодно по 100 ф. на покупку бочки вина и 900 ф. на известное количество английских товаров, то при понижении цены вина до 50 ф. за бочку я могу сберечь 50 ф. или на покупку лишней бочки вина, или на приобретение большего количества английских товаров. Если бы я и все другие любители потребляли больше вина, то в конце концов иностранная торговля не потерпела бы никаких нарушений; прежнее количество английских товаров вывозилось бы в обмен за вино, и мы получали бы вдвое больше вина, хотя и не вдвое больше по ценности. Но если бы мы ограничились потреблением прежнего количества вина, то стало бы вывозиться меньше английских товаров и потребители вина могли бы потреблять или те товары, которые прежде вывозились, или какие-либо другие, смотря по своим наклонностям. Капитал, потребный для их производства, был бы пополнен тем, который освободился бы из внешней торговли.
Капитал увеличивается двояким способом: сбережение его может составлять результат или увеличения дохода, или уменьшения потребления. Если прибыль моя возросла от 1000 до 1200 ф., между тем как мой расход остался без изменения, то я накопляю 200 ф. в год более чем прежде. Если я сберегаю на своих издержках 200 ф., тогда как прибыль моя остается прежняя, то я достигаю того же результата и прибавляю ежегодно к своему капиталу 200 ф. Негоциант, который ввез вино после того, как прибыль возросла от 20 до 40%, заплатит за английские товары всего 857 ф. 2 шилл. вместо 1000 ф., а вино, полученное им из-за границы в обмен за эти товары, он будет продавать по-прежнему за 1200 ф., или если бы он продолжал покупать свои английские товары за 1000 ф., то цене его вина следовало подняться до 1400 ф., и он получил бы, таким образом, вместо двадцати 40% прибыли на свой капитал; но если бы вследствие дешевизны всех товаров, на которые он расходует свой доход, как он сам, так и другие потребители могли бы сберечь по 200 ф. на каждые 1000 ф. прежних расходов, то они еще более существенно увеличили бы действительное богатство страны; в одном из этих случаев сбережение произошло бы вследствие увеличения дохода, в другом – вследствие уменьшения расхода.
Если вследствие введения машин ценность всех тех товаров, на которые затрачен мой капитал, понизилась на 20%, то я сберегу столько же, сколько сберег бы и в том случае, когда мой доход увеличивается на 20%; но в первом случае уровень прибыли остается без изменения, а во втором – повышается на 20%. Если бы вследствие ввоза дешевых иностранных товаров я мог сберечь на своих издержках 20%, то результат был бы в точности такой же, как если бы издержки производства уменьшились при помощи машин, но прибыль не возросла бы.
Итак, уровень прибыли возрастает не вследствие расширения рынка, хотя такое расширение может чрезвычайно способствовать возрастанию массы полезностей и, след., давать нам возможность увеличивать размеры фонда, предназначенного на содержание труда и материалов, при помощи которых употребляется труд. Для благосостояния рода человеческого совершенно одинаково важно, возрастает ли размер наших потребностей при посредстве лучшего распределения труда, что достигается при производстве каждою страною таких полезностей, которые наиболее соответствуют ее положению, климату и другим естественным и искусственным выгодам ее, и при обмене этих полезностей на полезности других стран – или же при помощи возвышения уровня прибыли.
Я старался показать в течение этого труда, что уровень прибыли возрастает единственно вследствие понижения задельной платы и что не может происходить постоянного упадка задельной платы, за исключением случая, когда понижаются цены предметов необходимости, на которые она расходуется. Итак, если вследствие расширения внешней торговли или вследствие механических улучшений пища и другие предметы потребления рабочего могут быть доставляемы на рынок по более низкой цене, то прибыль возрастет. Если вместо увеличения размера домашнего производства хлеба или домашней фабрикации одежды и других необходимых рабочему предметов мы открываем новый рынок, который может снабжать нас этими товарами по более дешевой цене, то задельная плата понизится, а прибыль возрастет; но если приобретенные нами товары – более дешевые вследствие расширения внешней торговли или вследствие механических улучшений – составляют исключительно предмет потребления людей богатых, то в уровне прибыли не произойдет никаких изменений. Уровень задельной платы не будет изменен, хотя вино, бархат, шелк и другие предметы роскоши упадут на 50%, а след., прибыль будет оставаться без изменения.
Итак, хотя внешняя торговля в высшей степени выгодна для страны, потому что увеличивает количество и разнообразие предметов, на которые можно расходовать доход, и дешевизной и изобилием товаров дает толчок сбережению и накоплению капитала, но торговля эта не имеет стремления возвышать прибыль на капитал, если только предметы ввоза не принадлежат к той категории вещей, на которые расходуется задельная плата.
Замечания, сделанные относительно внешней торговли, одинаково применяются и к внутренней. Уровень прибыли никогда не возрастает вследствие лучшего распределения труда, механических изобретений, устройства дорог и каналов или вследствие каких бы то ни было способов сокращения труда как в производстве, так и в перевозке товаров. Причины эти действуют на цены и всегда приносят громадные выгоды потребителям, потому что дают им возможность при помощи прежнего труда или в обмен за ценность продуктов прежнего труда получать гораздо больше товара, в производстве которого сделано улучшение; но на прибыль они никакого влияния не имеют. С другой стороны, всякое уменьшение в задельной плате увеличивает прибыль, но не оказывает никакого действия на цены товаров. Одно выгодно для всех классов, потому что все классы – потребители; другое благоприятно единственно для производителей, которые выигрывают больше, хотя цены всех вещей остаются прежние. В первом случае они выигрывают столько же, как и прежде, но уменьшается меновая ценность каждой вещи, на которую расходуется их выручка.
Но правило, определяющее относительную ценность товаров в одной стране, не служит для определения ценности тех товаров, которыми обмениваются между собою две страны или более.
При системе безграничной свободы торговли каждая страна естественно посвящает свой капитал и свой труд такому употреблению, которое наиболее для нее выгодно. Удивительно, как это преследование индивидуальной пользы связано с общим благом всех. Поощряя промышленность, вознаграждая изобретательность, в высшей степени успешно пользуясь отдельными силами природы, оно способствует наиболее выгодному и экономическому распределению труда: увеличивая в то же время общую массу произведений, оно распространяет всеобщее благосостояние и посредством общих уз интереса и сообщений связывает между собою в одно универсальное целое народы всего цивилизованного мира. Именно в силу этого принципа вино производится в Испании и в Португалии, хлеб в Америке и в Польше, а железные и другие мануфактурные товары в Англии.
В одной и той же стране, говоря вообще, прибыль всегда находится на одном и том же уровне, или она различается лишь настолько, насколько известное употребление капитала может быть более или менее безопасно или приятно. Но не так бывает в отношении к различным странам. Если прибыль с капитала, употребляемого в Йоркшире, превосходит прибыль с капитала, помещенного в Лондоне, то капитал быстро передвинется из Лондона в Йоркшир и равенство прибыли восстановится. Но если вследствие уменьшения уровня производства на почве Англии от возрастания капитала и населения задельная плата возрастет, а прибыль уменьшится, то отсюда не следует, что капитал необходимо уйдет из Англии в Голландию, Испанию или Россию, где прибыль может быть выше.
Если бы Португалия не находилась ни в каких коммерческих сношениях с другими странами, то вместо употребления своего капитала и своей промышленности на производство вин, за которые она покупает у других стран железные товары и сукна для своего собственного употребления, она была бы принуждена посвящать часть своего капитала на производство этих товаров и, вероятно, получала бы их вследствие этого и меньше, и худшего качества.
Количество вина, которое она дает в обмен за английское сукно, не определяется относительными количествами труда, затрачиваемыми на производство того и другого, как было бы в том случае, если бы оба товара производились или только в Англии, или только в Португалии.
Английские условия могут быть таковы, что на производство сукна станет требоваться годичный труд 100 человек, а если бы Англия попыталась производить вино, то потребовался бы годичный труд 120 человек. При таких обстоятельствах Англия нашла бы для себя выгодным ввозить вино и уплачивать за него вывозом сукон.
Производство вина в Португалии может потребовать годичного труда только 80 человек, а для производства сукна в ней, быть может, нужен годичный труд 90 человек. Вследствие этого Португалии может быть выгодно вывозить вино в обмен за сукна. Такой обмен может иметь место, несмотря даже на то, что товар, ввозимый в Португалию, производился в ней при помощи меньшего труда, нежели в Англии. Хотя она и могла бы производить сукно трудом 90 человек, но она ввозила бы его из страны, где требуется на его производство труд 100 человек, потому что для нее может быть более выгодным употребить свой капитал предпочтительно на производство вина, за которое она получила бы из Англии больше сукна, чем произвела бы сама, переведя часть своего капитала из виноделия в суконную мануфактуру.
Итак, Англия давала бы продукт труда 100 человек в обмен за продукт труда 80 человек. Подобного рода мена не могла бы иметь места между отдельными лицами одной страны. Невозможно труд 100 англичан обменять на труд 80 других англичан, но продукт труда 100 англичан может быть обменен на продукт труда 80 португальцев, 60 русских или 120 ост-индцев. Легко объяснить причину разницы, которая существует в этом отношении между одной страной и многими: она зависит от живости, с которою капитал постоянно переходит из одной провинции в другую в одной и той же стране для отыскания более выгодного употребления, и от затруднений, встречающихся при перемещении капитала из одной страны в другую .
Капиталистам Англии и потребителям обеих стран, без сомнения, было бы выгодно, если бы как вино, так и сукно, производились бы при таких обстоятельствах в Португалии и если бы, след., английские капиталы и искусство, употребляемые на производство сукна, перешли для этой цели из Англии в Португалию. В таком случае относительная ценность этих двух товаров определялась бы тем же правилом, как если бы один из них был произведением Йоркшира, а другой – Лондона; и во всех других случаях, если капитал свободно притекает в ту страну, где находит более выгодное употребление, не может быть никакой разницы в уровне прибыли и никакой другой разницы в действительной или выраженной в труде цене товаров, кроме той, которая происходит от прибавочного количества труда, необходимого для доставки их на различные рынки, где им предстоит поступить в продажу.
Опыт, однако, учит, что выходу капитала препятствуют следующие причины: воображаемая или действительная опасность, предстоящая капиталу, который перестает находиться под непосредственным контролем своего владельца, и естественное отвращение, которое чувствуют все люди к оставлению своей родины и связей и к подчинению себя со всеми своими застарелыми привычками иноземному правительству и новым законам. Эти ощущения, ослабления которых я не желал бы быть свидетелем, побуждают большую часть людей, обладающих собственностью, охотнее довольствоваться низким уровнем прибыли в их собственной стране, нежели искать более выгодного употребления своего богатства в других странах.
После того как золото и серебро были избраны всеобщим орудием обращения благодаря торговому соперничеству, они распределились между различными странами мира в таких пропорциях, которые соответствовали бы естественной цене, какая имела бы место, если бы никаких подобных металлов не существовало и если бы международная торговля была простою меновою торговлею.
Так, сукно не могло бы ввозиться в Португалию, если бы не продавалось там за большее количество золота, нежели сколько стоило оно в стране, вывозящей его; точно так же вино не может ввозиться в Англию, если оно не продается здесь дороже того, что стоит в Португалии. Если бы эта торговля была простою меновою торговлею, то она продолжалась бы лишь до тех пор, пока Англия могла бы производить сукна столь дешево, что, занимаясь этим делом, получала бы за данное количество труда более вина, чем занимаясь виноделием, а также и до тех пор, пока португальская промышленность давала бы противоположные результаты. Предположим теперь, что в Англии открыли такой способ виноделия, что ей стало более выгодным разводить виноград самой, чем ввозить вино; в этом случае Англия, естественно, перевела бы часть капитала из иностранной торговли во внутреннюю; она перестала бы производить сукно для вывоза, а приготовляла бы вино для своего потребления. Денежная цена этих товаров определялась бы соответственно этому. Вино в Англии понизилось бы, а сукно оставалось бы в прежней цене, между тем как в Португалии не наступило бы никакого изменения в цене как того, так и другого товаров. Сукно продолжали бы в течение некоторого времени вывозить из Англии в Португалию, потому что цена его продолжала бы оставаться там более высокою, нежели в Англии; но португальцы платили бы за него не вином, а деньгами до тех пор, пока накопление денег в Англии и уменьшение их количества за границей не подействовали бы так на относительную ценность сукна в обеих странах, что вывоз его из Англии перестал бы быть выгодным. Если бы улучшение в виноделии было весьма значительно, то для обеих стран стало бы более выгодным поменяться занятиями: Англии – производить все количество вина, а Португалии – сукно для потребления обеих стран; но это могло бы произойти только вследствие нового распределения драгоценных металлов, которое возвысило бы цену сукна в Англии и понизило бы ее в Португалии. Относительная цена вина понизилась бы в Англии вследствие действительных выгод от улучшения в производстве, иными словами – поднималась бы естественная цена его; но относительная цена сукна повысилась бы в этой стране вследствие накопления денег. Так, предположим, что до открытия улучшенного способа виноделия в Англии вино продавалось здесь по 50 ф. за бочку и что цена известного количества сукна была 45 ф., тогда как в Португалии то же количество вина продавалось по 45 ф., а то же количество сукна по 50 ф.; в таком случае вино вывозилось бы из Португалии с прибылью в 5 ф., а сукно из Англии с такою же прибылью. Предположим также, что после введения улучшения вино падает в Англии до 45 ф., сукно же остается в прежней цене. Всякая торговая сделка есть сделка свободная. Пока негоциант имеет возможность купить сукно в Англии за 45 ф. и продать его с обыкновенною прибылью в Португалии, он будет продолжать вывозить его из Англии. Все дело его состоит лишь в покупке английского сукна и в уплате за него векселем, который куплен им на португальские деньги. Что станется с этими деньгами, до этого ему нет дела, ибо, сделав перевод векселя, он рассчитался со своим долгом. Сделка его, без сомнения, регулируется теми условиями, при которых он может получить этот вексель; но он знает их своевременно и не обращает никакого внимания на причины, которые могут оказать влияние на рыночную цену векселей или на вексельный курс.
Если рыночные условия благоприятствуют вывозу вина из Португалии в Англию, то негоциант, вывозящий вино, будет продавцом векселя, который будет куплен или негоциантом, ввозящим сукно из Англии, или тем лицом, которое продало ему вексель; таким образом, негоцианты двух стран, вывозящие товары, получают за них плату, не имея надобности переводить монету из одной страны в другую. Деньги, израсходованные в Португалии лицом, ввозящим сюда сукно, будут уплачены лицу, вывозящему из Португалии вино, помимо всяких прямых сношений между ними, и при помощи того же векселя лицо, вывозящее сукно из Англии, будет уполномочено получить его ценность от негоцианта, ввозящего вино.
Но если бы цены вина были таковы, что вино не могло бы вывозиться в Англию, то купец, ввозящий сукно, точно так же купил бы вексель; но цена этого векселя была бы выше вследствие того, что продавец его знал бы, что на рынке нет обратного векселя, посредством которого можно было бы окончательно уравнять платежи между двумя странами; продавец векселя мог бы знать, что серебряная или золотая монета, которую он получит в обмен за свой вексель, должна быть действительно препровождена к его корреспонденту в Англию, чтобы дать ему возможность уплатить по тому требованию, которое он, продавец, уполномочит предъявить ему, и, след., он мог бы внести в цену своего векселя все издержки, которые ему предстоит понести вместе со справедливою или обыкновенною своею прибылью. Итак, если эта премия на английский вексель равняется прибыли от ввоза сукна, то ввоз с течением времени прекратится; но если она будет не выше 2%, если для того, чтобы иметь возможность уплатить 100 ф. долгу в Англии, необходимо отдать 102 ф. в Португалии, между тем как сукно, стоящее 45 ф., продавалось бы за 50, то сукно будет ввозиться, векселя будут продаваться и монета будет вывозиться до тех пор, пока уменьшение денег в Португалии и накопление их в Англии не произведут такого состояния цен, что станет невыгодным продолжать далее эту торговлю.
Но уменьшение количества монеты в одной стране и увеличение его в другой действуют на цену не только одного товара, но всех, след., как вино, так и сукно поднимутся в цене в Англии, тогда как в Португалии понизится и то, и другое. Сукно, которое стоило в Англии 45, а в Португалии 50 ф., понизилось бы в последней стране до 49 или 48 ф., а в Англии поднялось бы до 46 или до 47 ф., и, по уплате премии за вексель, цена его не представляла бы достаточной выгоды, которая могла бы побудить какого-нибудь купца ввозить этот товар.
Итак, вот каким образом количество денег в каждой стране установляется в такой пропорции, какая необходима для регулирования выгодной меновой торговли. Англия вывозила сукно в обмен за вино, потому что вследствие этого промышленность ее становилась более производительною; она имела более сукна и более вина, нежели сколько могла сама произвести того и другого для собственного потребления; что касается Португалии, то она ввозила сукно и вывозила вина, потому что португальская промышленность нашла в производстве вина занятие более выгодное для той и для другой страны. Но если бы производство сукна в Англии или производство вина в Португалии встретили более затруднений или если бы для Англии увеличилась легкость производить вино, а для Португалии – производить сукно, то эта торговля немедленно прекратилась бы.
Положим даже, что в Португалии вещи остаются без всякого изменения, но что Англия находит, что в виноделии она может употреблять свой труд более выгодно: и в этом случае меновая торговля между этими двумя странами тотчас же изменится. И не только приостановится вывоз вина из Португалии, но произойдет новое распределение драгоценных металлов, которое предупредит ввоз сукна в Португалию.
И та, и другая страна нашли бы, может быть, выгодным производить для собственного употребления и вино, и сукно; но это повлекло бы за собою следующие результаты: в Англии подешевело бы вино, но вздорожало бы сукно, и потребители как вина, так и сукна могли бы покупать эти товары по более дешевой цене. Цена возросла бы в той стране, где было сделано улучшение. Там же, где не произошло никакого изменения, но где пришлось лишиться выгодной отрасли иностранной торговли, цены упали бы.
Однако эта выгода для Португалии только кажущаяся, ибо все количество вина и сукна, производимого в этой стране, уменьшилось бы, тогда как те же продукты увеличились бы в Англии. Ценность денег в известной степени изменилась бы в обеих странах: в Англии она понизилась бы, а в Португалии повысилась бы. Выраженный в деньгах весь доход Португалии уменьшился бы, между тем как определенный таким же способом весь доход Англии увеличился бы.
Итак, ясно, что улучшение в мануфактуре какой-либо одной страны ведет к перемене и распределению драгоценных металлов между различными странами мира; оно стремится увеличить количество товаров и в то же время вообще увеличивает цены в стране, где сделано было улучшение.
Для упрощения вопроса я предполагал доселе, что торговля двух стран ограничивается двумя предметами – вином и сукном, хотя каждый знает, что предметами ввоза и вывоза служит множество разнообразных товаров. Вследствие отвлечения денег от одной страны и накопления их в другой цена всех товаров изменяется: это благоприятствует вывозу множества других предметов, кроме денег, и тем делает менее чувствительным то действие на ценность денег в обеих странах, какого можно бы ожидать в другом случае.
Кроме усовершенствования в искусствах и машинах множество разных других причин постоянно оказывает влияние на естественный ход торговли и нарушает равновесие и относительную ценность денег. Премии за ввоз или вывоз, новые налоги на товары оказывают иногда непосредственное, иногда косвенное действие на меновую торговлю и делают необходимым ввоз или вывоз денег для приспособления цен к естественному ходу торговли, и такой результат наступает не только в стране, в которой возникла противодействующая причина, но, с большею или меньшею силою, во всех странах торгового мира.
Это до некоторой степени объясняет разницу в ценности денег в различных странах и показывает нам, почему в тех странах, где мануфактуры процветают, домашние товары и товары большого объема, хотя сравнительно и малоценные, независимо от других причин бывают дороги. Из двух стран с совершенно одинаковым населением, с одинаковым количеством земель одинакового плодородия и одинаковыми земледельческими сведениями цены сырых произведений будут выше в той, которая будет употреблять лучшие машины и выкажет больше искусства в фабрикации товаров, назначенных для вывоза. Уровень прибыли, вероятно, будет различаться лишь незначительно, потому что задельная плата, или действительное вознаграждение рабочего, может быть одинакова; но задельная плата, как и земледельческие продукты, получит более дорогую денежную оценку в той из двух стран, которая, соответственно превосходству своих машин и большему искусству своих рабочих, приобретет много денег в обмен за свои товары.
Если бы каждая из этих стран обладала преимуществом в особенной отрасли мануфактур, то драгоценные металлы не могли бы стекаться в одну страну более, нежели в другую; но если одна из двух стран значительно превосходит другую, то этот результат бывает неизбежен.
В предыдущей части этого сочинения мы допустили предположение, что деньги постоянно сохраняют одну и ту же ценность; в настоящее время мы стараемся показать, что, кроме обыкновенных колебаний в ценности денег и тех, которые свойственны всему торговому миру, существуют еще и такие частные колебания, которым деньги подвергаются в отдельных странах. И действительно, ценность денег никогда не бывает одинакова в двух каких-либо странах, что зависит от различия в податной системе, от промышленного искусства, от преимуществ климата, богатства сил природы и многих других причин.
Но хотя деньги подвергаются таким беспрерывным колебаниям, и, след., цены тех товаров, которые производятся во многих странах, весьма различны между собою, однако ни прилив, ни отлив денег не производят ни малейшего действия на уровень прибыли. Капитал не возрастает вследствие того, что увеличивается количество орудия обращения. Если рента, которую платит фермер своему землевладельцу, и задельная плата его рабочих будут на 20% выше в одной стране, чем в другой, и если в то же время номинальная ценность капитала фермера будет также выше на 20%, то уровень его прибыли останется совершенно одинаковым, хотя он и будет поставлен в необходимость продавать свой сырой продукт на 20% дороже.
Прибыль – и это следует повторять бессчетное число раз – зависит от задельной платы, не от номинальной, но от реальной задельной платы, не от числа фунтов, которое может быть ежегодно уплачиваемо рабочему, но от числа дней труда, необходимого для получения этих фунтов. Таким образом, задельная плата может быть совершенно одинакова в двух странах; она может, сверх того, сохранять совершенно одинаковую пропорцию к ренте и ко всему продукту, извлекаемому из почвы, хотя в одной из этих стран рабочий получал бы 10 шилл., а в другой 12 шилл. в неделю.
На первых ступенях общественного развития, когда мануфактурная промышленность сделала еще мало успеха и когда продукты всех стран приблизительно одинаковы и состоят из товаров большего объема и наиболее употребительных, ценность денег в разных странах регулируется главным образом расстоянием их от рудников, которые доставляют драгоценные металлы; но по мере усовершенствования в искусствах и новых способах производства и по мере того, как известные нации начинают отличаться в тех или других отраслях промышленности, ценность драгоценных металлов начинает регулироваться всего более превосходством в таких отраслях, хотя и расстояние продолжает входить в счет.
Предположим, что все страны занимаются единственно производством хлеба, скота и грубого сукна и что только посредством вывоза этих товаров может быть получено золото из тех стран, где оно производится или в чьем распоряжении оно находится; естественно, что золото было бы дороже в Польше, чем в Англии, вследствие больших издержек на пересылку такого объемистого товара, как хлеб, в более отдаленную местность, а также вследствие больших издержек на препровождение золота в Польшу.
Это различие в ценности золота или – что то же самое – различие в цене хлеба в двух странах продолжало бы существовать, хотя бы легкость производства в Англии была бы гораздо более значительна, чем в Польше, вследствие большого плодородия почвы и превосходства в искусстве и в орудиях рабочего.
Но если бы Польша первая улучшила свои мануфактуры, если бы она приобрела преимущество в производстве товара общей потребности и заключающего большую ценность в малом объеме или если бы на ее долю выпало исключительное обладание каким-нибудь естественным продуктом общего спроса, то она получила бы прибавочное количество золота в обмен на этот продукт, что подействовало бы на цену ее хлеба, скота и грубого сукна. Невыгода большого расстояния, по всей вероятности, была бы более чем возмещена преимуществом обладания предметом вывоза большей ценности, и ценность денег была бы постоянно ниже в Польше, чем в Англии. Если бы, наоборот, преимущество ловкости и машин принадлежало Англии, то к прежней причине – то, что золото в Англии дешевле, чем в Польше, и что скот, хлеб и сукно дороже в первой стране, – присоединилась бы еще одна.
Вот, по моему мнению, те две единственные причины, которые регулируют ценность денег в различных странах мира, ибо хотя система налогов и нарушает равновесие денег, она производит это, лишая страну, где она существует, некоторых из преимуществ, сопряженных с ловкостью, промышленностью и климатом.
Я особенно старался установить различие между низкою ценностью денег и высокою ценностью хлеба или всякого иного товара, на который обмениваются деньги. Обыкновенно предполагается, что эти два явления совершенно тожественны. Тем не менее очевидно, что если хлеб возвышается от 5 до 10 шилл. за бушель, то это может быть приписано или падению ценности денег, или возвышению ценности хлеба. Так, напр., мы видели, что, вследствие необходимости последовательно обращаться к почве все худшего да худшего качества, для того чтобы прокормить возрастающее население, ценность хлеба должна подняться относительно других вещей. Если бы, след., деньги продолжали сохранять свою прежнюю ценность, то хлеб обменивался бы за большее количество денег – иными словами, он поднялся бы в цене. Точно такое же возвышение цены хлеба произошло бы вследствие такого улучшения машин и мануфактур, которое дало бы нам возможность производить товары, обладающие особенными преимуществами: ибо следствием этого был бы прилив денег, ценность их упала бы, и, таким образом, они стали бы обмениваться на меньшее количество хлеба. Но результаты, производимые тою высокою ценою хлеба, которая происходит вследствие возвышения ценности хлеба, и тою, которая порождается упадком ценности денег, совершенно различны между собою. В обоих случаях денежная цена задельной платы поднимется; но когда это произойдет вследствие упадка ценности денег, то не только возвысятся задельная плата и хлеб, но и все вообще товары.
Если бы фабриканту пришлось расходовать больше на задельную плату, то он стал бы получать больше за свои мануфактурные товары и уровень прибыли остался бы без изменения. Но если возвышение цены хлеба есть следствие затруднений в производстве, то прибыль упадет, потому что фабрикант будет принужден платить более высокую задельную плату и не будет иметь возможности вознаградить себя возвышением цены своего мануфактурного товара.
Всякое улучшение в обработке рудников, благодаря которому драгоценные металлы могут производиться меньшим количеством труда, понижает ценность денег вообще. Они начинают обмениваться на меньшее количество товаров в других странах; но если какая-нибудь отдельная страна отличается в мануфактурном производстве, так что прилив денег в нее усиливается, то цена денег понижается и цены хлеба и труда становятся относительно выше в этой стране, чем в какой-либо другой. Эта более высокая цена денег не может быть указана вексельным курсом; векселя по-прежнему могут обмениваться al pari, хотя цена хлеба и труда и будет на 10, 20 и 30% выше в одной стране, чем в другой. При предположенных нами обстоятельствах такая разность в ценах – естественный порядок вещей, и вексельный курс тогда только может стать al pari, когда в страну, отличающуюся мануфактурами, введено количество денег, достаточное для возвышения цен ее хлеба и труда. Если бы чужие страны могли запретить вывоз денег и могли бы достигнуть повиновения такому закону, то они действительно могли бы предупредить возвышение цен хлеба и труда в мануфактурной стране, ибо подобное возвышение может иметь место единственно после прилива драгоценных металлов, предполагая, что бумажные деньги не находились бы в употреблении; но они не могли бы предупредить весьма неблагоприятного для себя вексельного курса. Если бы Англия была такою мануфактурной страной, если бы было возможно помешать ввозу денег, то вексельный курс на Францию, Голландию и Испанию мог бы на 5, 10 и 20% упасть для этих стран.
Когда течение денег насильственно приостанавливается и когда деньгам препятствуют сохранять свой правильный уровень, тогда не существует границ возможным колебаниям вексельного курса. Результаты наступают те же, какие последовали бы в том случае, если бы в обращение насильственно были введены бумажные деньги, неразменные на монету по предъявлению. Подобное орудие обращения необходимо ограничивается пределами страны, в которой сделан выпуск: оно не может, если бывает выпущено в слишком большом количестве, разойтись по другим странам. Уровень обращения нарушен, и вексельный курс неизбежно станет неблагоприятен для страны, где существует излишек обращения; совершенно таковы же были бы последствия и металлического обращения, если бы посредством насильственных мер, законов, которые нельзя было бы обойти, деньги были бы удержаны в стране в то время, когда течение торговли давало бы им толчок по направлению к другим странам.
Когда в каждой стране находится в точности такое количество денег, в каком она нуждается, то деньги не будут в действительности иметь повсюду одинаковую ценность: в отношении ко многим товарам разница может простираться до 5, 10 и даже до 20%, но вексельный курс будет стоять al pari. За 100 ф. в Англии, или за количество серебра, заключающееся в 100 ф., будет покупаться вексель в 100 ф., или равное количество серебра во Франции, Испании или Голландии.
Рассуждая о вексельном курсе и о сравнительной ценности денег в различных странах, мы не должны иметь в виду ценность денег, выраженную в товарах каждой страны. Вексельный курс никогда не приводится в известность посредством выражения ценности денег в хлебе, в сукне или в каком-либо другом товаре, но посредством переложения орудий обращения (currency) одной страны на орудия обращения в другой.
Итак, он может быть приведен в известность посредством сравнения его с каким-нибудь мерилом, общим для обеих стран. Если вексель на Англию во 100 ф. покупает такое же количество товаров во Франции и в Испании, какое купил бы вексель на Гамбург на ту же сумму, то вексельный курс между Гамбургом и Англией находится al pari; но если вексель на Англию к 130 ф. покупает не более чем вексель на Гамбург в 100 ф., то в последнем курс будет на 30% против Англии.
Сто фунтов в Англии покупают вексель или право на получение 101 ф. в Голландии, 102 ф. во Франции и 105 в Испании. В таком случае говорят, что вексельный курс на Англию на 1% против Голландии, на 2 против Франции и на 5 против Испании. Это указывает, что уровень обращения выше, чем должен быть в этих странах, и что сравнительная ценность их обращения и обращения английского немедленно возвратятся к курсу al pari при уменьшении количества их орудия обращения и при увеличении этим путем английского.
Те, которые утверждают, что наше орудие обращения было обесценено в течение последних 10 лет, когда вексельный курс колебался от 20 до 30% и против нашей страны, никогда не настаивали, как их в том обвиняли, что деньги не могли иметь большей ценности в одной стране, нежели в другой, в сравнении с различными товарами; но они утверждали, что 130 ф. не могли бы быть удержаны в Англии, за исключением случая обесценения, когда, будучи выражены в деньгах Гамбурга или Голландии, эти 130 ф. имели бы не более ценности, чем слиток в 100 ф.
Пославши в Гамбург 130 полновесных английских фунтов и даже издержавши на пересылку 5 ф., я мог бы стать здесь обладателем 125 ф. Что в таком случае заставило бы меня дать 130 ф. за вексель, который отдал бы в мое распоряжение 100 ф. в Гамбурге, кроме того что мои фунты не были бы полновесны? Они были бы истерты, внутренняя ценность их была бы ниже гамбургских фунтов, и, будучи посланы туда с издержкой в 5 ф., они могли бы быть проданы там всего за 100 ф. Нет сомнения, что, если бы мои 130 ф. были металлом, они доставили бы мне 125 ф. в Гамбурге, но за бумажные фунты ст. я могу получить не больше 100 ф., а между тем утверждалось, что бумажные 130 ф. имели ценность, равную 130 ф. золота или серебра.
Более основательно утверждали некоторые, что 130 ф. бумаги не имели ценности, равной 130 ф. в металлических деньгах; но они говорили, что изменилась ценность металлических денег, а не бумажных. Они желали ограничить значение слова «обесценение» действительным упадком ценности, а не сравнительною разностью между ценностью денег и тем мерилом, единицей, которая определена для них законом. Сто ф. ст. английских денег имели прежде одинаковую ценность со 100 ф. ст. гамбургских денег, и за них можно было купить такую сумму; во всякой другой стране вексель на Англию и на Гамбург мог купить совершенно одинаковое количество товаров. Но впоследствии, чтобы приобрести одну и ту же вещь, я должен был давать за нее 130 ф. английских денег, в то время как житель Гамбурга мог получить ее за 100 ф. гамбургских денег. Если при этом ценность английских денег осталась прежняя, значит, ценность гамбургских должна была возрасти. Но где доказательства на это? Как можно удостовериться в том, упали ли английские деньги или поднялись гамбургские? Не существует мерила для определения этого. Это положение, не допускающее никаких доказательств, оно не может быть ни положительно утверждаемо, ни положительно отрицаемо. Народы мира еще прежде, чем выбрали орудие обращения, которое казалось им вообще менее изменчивым, чем какой-нибудь другой товар, должны были убедиться, что в природе не существует такого мерила ценности, к которому можно было бы обращаться безошибочно.
С этим-то мерилом должны мы согласоваться до тех пор, пока не изменится закон и пока не открыт другой товар, употребляя который, мы получим мерило более совершенное, нежели установленное нами. Пока золото остается исключительным мерилом этой страны, деньги будут обесценены, когда 1 ф. не составляет суммы равной 5 драхмам и 3 гранам золотой единицы – все равно, поднимается ли или падает общая ценность золота.
ГЛАВА VIII. О НАЛОГАХ
Налоги представляют ту часть произведений почвы и труда страны, которая поступает в распоряжение правительства; в конце концов, она всегда уплачивается или из капитала, или из дохода страны.
Мы уже показали, что капитал страны бывает или оборотный, или постоянный, смотря по большей или меньшей его прочности. Трудно определить в точности, где начинается граница между оборотным и постоянным капиталом, потому что степеней прочности капитала существует почти бесчисленное множество. Пища страны потребляется и воспроизводится по крайней мере раз в течение каждого года; платье рабочего, вероятно, не потребляется и не воспроизводится раньше двух лет, между тем как прочность его дома и домашней утвари рассчитаны не менее как на 10—20-летний период.
Когда годичный продукт страны более нежели возмещает годичное потребление, то говорят, что капитал ее возрастает; когда годичное ее потребление даже не вполне возмещается ее годичным производством, говорят, что капитал ее уменьшается. След., капитал может возрастать или вследствие увеличения производства, или вследствие уменьшения непроизводительного потребления.
Если потребление правительства, возрастая вследствие увеличения налогов, будет иметь источником или увеличение производства, или уменьшение потребления народа, то налоги упадут на доход и народный капитал останется неприкосновенным; но когда не происходит никакого увеличения в производстве или уменьшения в непроизводительном потреблении народа, то налоги необходимо упадут на капитал – иными словами, они коснутся фонда, назначенного на производительное употребление .
В той пропорции, в какой капитал страны уменьшается, количество продуктов также необходимо уменьшается, и, след., если продолжаются прежние непроизводительные расходы как народа, так и правительства, между тем как ежегодное воспроизведение постоянно уменьшается, то ресурсы народа и государства станут упадать с ужасающей быстротой и последуют нищета и разорение.
Несмотря на громадные расходы английского правительства в течение последних 20 лет, не может быть ни малейшего сомнения, что возрастание производства народа более чем возместило их. Народный капитал не только остался неприкосновенным, но он даже значительно возрос, и годичный доход народа, даже за вычетом налогов, вероятно, превышает в настоящее время тот же доход за какой-нибудь прежний период нашей истории.
Чтобы доказать это, мы могли бы сослаться на возрастание населения, на расширение земледелия, на увеличение кораблестроения и мануфактур, на постройку домов, на открытие множества каналов и на другие ценные предприятия; все это указывает на возрастание и капитала, и годичного производства.
Тем не менее достоверно, что при отсутствии налогов это возрастание капитала было бы еще значительнее. Не существует налогов, которые не имели бы стремлением уменьшать способность к накоплению. Всякий налог падает либо на капитал, либо на доход. Если он упадает на капитал, то он соответственно этому всегда уменьшает тот фонд, расширением которого всегда регулируется расширение производительной промышленности страны; если же он берется из дохода, то он или уменьшает накопление, или принуждает плательщиков сберечь весь размер налога на соответственном уменьшении своего прежнего непроизводительного потребления необходимых и приятных жизненных предметов. Некоторые из налогов производят это действие гораздо в большей степени, нежели другие; но великое зло налогов должно искать не столько в выборе того или другого предмета обложения, сколько в общем размере их действий, взятых в общей сложности.
Налог не должен быть необходимым налогом на капитал, если он возлагается на капитал, или налогом на доход, потому что облагается доход. Если из годового дохода в 1000 ф. мне следует уплатить 100 ф., то налог в действительности будет налогом на доход, если я удовольствуюсь расходованием остальных 900 фунтов; но он будет налогом на капитал, если я буду продолжать издерживать 1000 ф.
Капитал, служивший источником моего дохода в 1000 ф., может простираться на ценность 10 000 ф.; налог в 1% с такого капитала составит 100 ф.; но капитал мой остался бы неприкосновенным, если бы по уплате этого налога я точно так же удовольствовался бы расходованием 900 ф.
Свойственное каждому человеку желание сохранить свое положение в жизни или удержать свое богатство на той высоте, которой оно раз достигло, влечет за собою то, что большая часть налогов, будут ли обложены ими капитал или доход, выплачивается из дохода, и, след., по мере увеличения налогов или по мере увеличения расходов правительства, годичное пользование народа должно уменьшаться, если только он не в состоянии увеличивать соответственно свой капитал или доход. Политика правительств должна бы состоять в поощрении расположения к этому в народе и в воздержании от таких налогов, которые неизбежно упадут на капитал; потому что, поступая иначе, правительство коснется фондов, назначенных на содержание труда, и, след., уменьшит будущее производство страны.
В Англии пренебрегали политикой этого рода, введя налог на явку завещаний, на наследство и вообще налоги на переход собственности от умерших лиц к живым. Если наследство в 1000 ф. подвергается налогу в 100 ф., то в глазах наследника оно составляет всего 900 ф., и он не ощущает никакого особенного повода сберечь 100 ф. на своих расходах; таким образом, капитал страны уменьшается; но если бы он в действительности получил 1000 ф. и от него потребовалась бы уплата 100 ф. в качестве налога на доход, на вино, на лошадей или на прислугу, то он, вероятно, уменьшил бы и, по крайней мере, не увеличил бы своего расхода на эту сумму и капитал страны остался бы неприкосновенным.
«Налоги на переход собственности от умерших к живым, – говорит Ад. Смит, – падают окончательно и непосредственно на те лица, в чье владение перешла собственность. Налоги на продажу земли всегда падают на продавца. Продавец почти всегда находится в необходимости продать и должен, след., взять такую цену, какую может получить. Но покупателю не всегда необходимо купить, и, след., он может дать лишь такую цену, какую захочет, он обращает внимание на то, во сколько обойдется ему земля вместе с налогом. Чем больше следует ему уплатить за налог, тем менее он будет расположен дать за самую землю. Итак, подобные налоги почти всегда падают на лицо, находящееся в стеснительном положении, и потому они должны быть весьма жестоки и отяготительны».
«Гербовые пошлины и пошлины с договоров и обязательств по ссудам всегда падают на должника и действительно постоянно уплачиваются им. Такого же рода пошлины на производство дел в судебных местах падают на истца. Они уменьшают для обеих сторон ценность капитала, составляющего предмет иска. Чем более требуется издержек на приобретение собственности, тем меньшую представляет она чистую ценность по ее приобретении. Все налоги на переход какой бы то ни было собственности, насколько они уменьшают основную ее ценность, стремятся уменьшить фонд, назначенный на содержание труда. Все они суть более или менее неэкономические налоги, увеличивающие доход суверена, который редко содержит иных рабочих, кроме непроизводительных, на счет народного капитала, на который содержатся одни только производительные рабочие».
Но это не единственное возражение, какое можно сделать против налогов на переход собственности; они препятствуют наиболее выгодному для общества распределению народного капитала. В видах общего благосостояния никакое облегчение перехода и обмена всякого рода собственности не может считаться лишним, ибо только таким способом капитал разного рода находит путь в руки тех, кто может дать ему наилучшее употребление для возрастания производства страны.
«Почему, – спрашивает г. Сэй, – известное лицо желает продать свою землю? Потому что оно имеет в виду другое, более производительное употребление своего капитала. Почему другое лицо желает купить ту же землю? В видах употребления капитала, приносящего слишком мало, оставшегося без употребления или в таком помещении, которое оно считает способным к улучшению. Обмен этого рода увеличивает всеобщий доход посредством увеличения дохода заинтересованных сторон. Но если налоги столь чрезмерны, что они препятствуют обмену, то они служат помехой этому возрастанию всеобщего дохода».
Но зато такие налоги легко взимаются, и это обстоятельство признается многими известным вознаграждением за их несправедливое действие.
ГЛАВА IX. НАЛОГИ НА СЫРЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Из положения, установленного, как я полагаю, достаточно ясно в предыдущей части этого сочинения, по которому цена хлеба регулируется издержками производства его, на такой земле исключительно, или, лучше сказать, таким исключительно капиталом, который не платит ренты, следует, что как бы ни возрастали издержки производства, цена будет возрастать вместе с ними, и как бы ни понижались, цена будет понижаться. Необходимость обработки более бедной земли или получения меньшей выручки с капитала, уже затраченного в земледелие, неизбежно возвысит меновую ценность сырых произведений. Изобретение машин, которое даст возможность земледельцу получать свой хлеб с меньшими издержками, необходимо понизит меновую его ценность. Всякий налог, которым облагается земледелец, будь то поземельный налог, десятина или налог на продукт, увеличит издержки производства и, след., возвысит цену сырых произведений.
Если цена сырых произведений не возвысилась настолько, чтобы возместить земледельцу налог, то он, естественно, оставит ту отрасль земледелия, в которой прибыль его находится ниже общего уровня прибыли; это причинило бы увеличение предложения, пока соответственный спрос не произвел бы такого возвышения в цене сырых произведений, которое сделало бы обработку их одинаково выгодною со всяким другим помещением капитала.
Возвышение цены есть единственный способ, посредством которого он мог бы уплатить налог и продолжать извлекать обыкновенную или общую прибыль из этого употребления своего капитала. Он не мог бы отвести налог на счет ренты и принудить к уплате его своего землевладельца, потому что он не платит ренты. Он не перенесет налога на свою прибыль, потому что не существует для него никаких оснований продолжать занятие, которое приносит незначительную прибыль, между тем как все другие занятия приносят больше. Итак, не может быть вопроса, что ему остается только одна возможность – возвысить цену сырого продукта на сумму, равную налогу.
Налог на сырые произведения не уплачивается ни землевладельцем, ни фермером; он уплачивается в более высокой цене потребителем.
Рента, как следует помнить, есть разность между продуктом, полученным от равных частей труда и капитала, употребленного на почве одного и того же или различного качества. Не следует, сверх того, забывать, что денежная рента и хлебная поземельная рента изменяются не в одинаковой пропорции.
При существовании налога на сырые произведения, или десятины, или поземельного налога, хлебная поземельная рента изменяется, между тем как денежная остается одна и та же.
Если, как мы предполагали прежде, находящаяся в обработке земля разделяется по качеству на 3 категории и на равную сумму капитала

то рента № 1 составит 20 квартеров – разность между продуктом № 3 и 1, рента № 2 – 10 квартеров – разность между № 3 и 2; что же касается № 3, то он не даст никакой ренты.
Если цена хлеба 4 ф. за квартер, то денежная рента № 1 будет 80 ф., а № 2 – 40 ф.
Предположим, что хлеб облагается 8 шилл. налога на квартер; в таком случае цена возрастает до 4 ф. 8 шилл.; и если землевладельцы получат прежнюю хлебную ренту, то рента № 1 будет составлять 88 ф., а № 2 – 44 ф. Но они не получат прежней хлебной ренты; налог упадет с большею тягостью на № 1, нежели на № 2, и на № 2, нежели на № 3, потому что будет взят с большего количества хлеба. Цену регулирует трудность производства на № 3, и хлеб возвысится до 4 ф. 8 шилл., чтобы прибыль с капитала, употребленного на № 3, могла находиться на уровне общей прибыли с капитала.
Продукт и налог с земли различного качества будут следующие:

останется чистого продукта

останется чистого продукта

останется чистого продукта

Денежная рента № 1 будет по-прежнему составлять 80 ф., что представляет разность между 640 ф. и 720 ф., и рента № 2 будет по-прежнему равна 40 ф. – разность между 640 и 680 ф.; но хлебная рента № 1 уменьшится от 20 кв. до 18,2 кв. – разность между 145,5 и 163,7 кв. – а хлебная рента № 2 уменьшится от 10 до 9,1 кв. – разность между 145,5 и 154,6 кв.
Итак, налог на хлеб падает на потребителей хлеба и поднимает его цену в сравнении с другими товарами в такой степени, какая соответствует высоте налога. В той пропорции, в какой сырой продукт входит в состав других товаров, ценность их также возрастет, если только другие причины не окажутся сильнее налога. Товары будут в действительности обложены косвенно, и ценность их поднимется в соответствии с налогом.
Но налог на сырые произведения и на предметы потребления рабочего имел бы другое действие и возвысил бы задельную плату. Вследствие действия закона народонаселения и возрастания рода человеческого самой низшей категории задельная плата никогда не бывает долго выше того уровня, которого требуют для содержания рабочего условия природы и привычки. Этот класс никогда не бывает способен вынести значительный налог, и, след., если ему приходится платить прибавочных 8 шилл. на квартер за хлеб и несколько менее этого за другие товары, то он не будет иметь возможности продолжать свое существование при прежнем уровне задельной платы и воспроизводить свою расу. Задельная плата неизбежно и необходимо возросла бы; и в той пропорции, в какой она возрастала бы, упала бы прибыль. Правительство получало бы налог в 8 шилл. с квартера всего потребляемого в стране хлеба, и часть этого налога была бы уплачена непосредственно потребителями хлеба; другая часть была бы уплачена косвенно теми, кто дает занятия рабочим, и подействовала бы на прибыль точно так же, как если бы поднялась задельная плата от возрастания спроса на труд, в сравнении с предложением, или от возрастания трудности получать пищу и другие предметы необходимости, потребные рабочему.
Насколько налог касался бы потребителей, он был бы равномерным, но насколько он простирался бы на прибыль, он становился бы неравномерным налогом, потому что он не касался бы ни землевладельца, ни владельца капитала, которые продолжали бы получать: один – прежнюю денежную ренту, другой – прежние денежные проценты. Итак, налог на произведения почвы повлек бы за собою следующие явления:
1) он возвысил бы цену сырых произведений на сумму, равную налогу, и, след, уплачивался бы потребителями в соответствии с потреблением каждого;
2) опт возвысил бы задельную плату и уронил бы прибыль.
Против подобных налогов могут быть сделаны следующие возражения:
1) что, возвышая задельную плату и понижая прибыль, они представляют налог неравномерный, потому что взимаются с доходов фермера, купца и фабриканта и оставляют без обложения доходы землевладельца, капиталиста и других лиц, пользующихся постоянным доходом;
2) что между возвышением цены хлеба и задельной платы должен пройти значительный промежуток времени, в течение которого рабочий испытывал бы великие бедствия;
3) что возвышение задельной платы и понижение прибыли служат препятствием к накоплению и действуют точно так же, как естественная бедность почвы;
4) что вследствие возвышения цены сырого продукта, цены всех товаров, куда входят сырые произведения,могли бы возрасти, и что, след., мы не могли бы встретиться с иноземным фабрикантом на равных условиях на общем рынке.
В ответ на первое возражение, что, возвышая задельную плату и понижая прибыль, налог действует неравномерно, потому что простирается на доход фермера, купца и фабриканта и оставляет без обложения доход землевладельца, капиталиста и других лиц, пользующихся постоянным доходом, можно отвечать, что если действие налога неравномерно, то обязанность законодательства – сделать его равномерным через непосредственное обложение поземельной ренты и процента с капитала. Поступая таким образом, правительство привело бы в известность все предметы для обложения подоходным налогом, не подвергаясь неудобству прибегать к позорной мере вторжения в частные дела каждого и к снабжению служащих властью, противной обычаям и настроению свободной страны.
На второе возражение, что между возвышением цены хлеба и задельной платы пройдет значительный промежуток времени, в течение которого низшие классы испытают великую нищету, я отвечаю, что при различных обстоятельствах задельная плата следует за ценою сырых произведений с весьма различной степенью скорости; что в некоторых случаях возвышение цены хлеба не производит никакого действия на задельную плату; в других – возвышение задельной платы предшествует возвышению ценности хлеба; в одних, наконец, действие на задельную плату медленно, в других – быстро. Те, которые утверждают, что цену труда регулирует цена предметов необходимости, применяясь постоянно к той отдельной ступени прогресса, на которой может находиться общество, допускают слишком поспешно,
что возвышение или падение цены предметов необходимости будет иметь мало-помалу следствием возвышение или падение задельной платы. Высокая цена предметов пищи может зависеть от весьма различных причин. Цена может подниматься вследствие:
1) недостаточного предложения;
2) постепенного возрастания спроса, которое может, в конце концов, сопровождаться увеличением издержек производства;
3) падения ценности денег;
4) налогов на предметы необходимости.
Эти четыре причины не были достаточно различаемы и разделяемы занимавшимися исследованиями о влиянии высокой цены предметов необходимости на задельную плату. Рассмотрим их порознь.
Дурной урожай служит причиной высокой цены предметов потребления, и высокая цена есть единственное средство, благодаря которому потребление приспособляется к состоянию предложения. Если бы все покупатели хлеба были богаты, цена могла бы подняться до известной степени, но результат остался бы прежний; в конце концов, цена была бы так высока, что наименее богатые принуждены были бы отказаться от потребления части того количества, которое они обыкновенно потребляли, потому что только вследствие уменьшения потребления спрос мог быть уменьшен до границ предложения. При таких обстоятельствах не могло бы быть политики более нелепой, нежели та, которая насильственно регулировала бы денежную задельную плату ценою пищи, как это делалось часто вследствие злоупотребления законами о бедных. Такая вера не оказывает никакой действительной помощи рабочему, потому что действие ее состоит в увеличении, все более и более значительном, цены хлеба, так что в конце концов рабочий принужден ограничить свое потребление в соответствии с уменьшившимся предложением. При естественном ходе вещей недостаток предложения, составляющий следствие дурного урожая, не сопровождался бы возвышением задельной платы. Возвышение задельной платы чисто номинально для получающих ее, оно увеличивает соперничество на хлебном рынке, и конечное действие его есть возвышение прибыли производителей и торговцев хлебом. В действительности задельная плата регулируется отношением между спросом и предложением предметов необходимости и спросом и предложением труда; а деньги суть не более как посредник или мера, в которой выражается задельная плата. Но в подобном случае нужда рабочего неизбежна, и никакое законодательство не может доставить средств к исцелению, за исключением ввоза добавочной пищи или введения наиболее употребительных суррогатов.
Когда высокая цена хлеба есть следствие увеличения спроса, тогда ей постоянно предшествует возрастание задельной платы, потому что спрос не мог бы увеличиться без возрастания у народа средств для уплаты за требуемое. Накопление капитала естественно производит возрастание соперничества между лицами, дающими занятия труду, и следующее затем возвышение цены его. Увеличение задельной платы не всегда расходуется непосредственно на пищу, но может вначале способствовать увеличению иного потребления рабочего класса. Но улучшение положения этого класса наводит его на мысль и дает ему возможность вступать в браки, и в таком случае спрос на пищу для содержания семейств естественно превосходит спрос на другие предметы потребления, на которые временно расходовалась задельная плата. Итак, хлеб возвышается вследствие увеличения на него спроса, вследствие того, что в обществе есть лица, обладающие большими средствами для уплаты за него; и прибыль фермера поднимается над общим уровнем прибыли до тех пор, пока не будет употреблено на производстве хлеба требуемое количество капитала. Упадет ли по наступлении этого хлеб до прежней своей цены, или же будет постоянно держаться более высокой, будет зависеть от качества земли, которая доставит прибавочное количество хлеба. Если это количество будет извлечено из почвы того же плодородия, как и земля, позже всех других поступившая в обработку, и без увеличения расходов на труд, то цена упадет до своего прежнего состояния; если же прибавку доставит почва более бедная, то цена будет постоянно оставаться более высокая. Высокая задельная плата в первом случае происходила от возрастания спроса на труд: насколько она поощряла вступление в брак и служила на содержание детей, действием ее было увеличение предложения труда. Но раз предложение находится налицо, задельная плата снова падает до своей прежней цены, если цена хлеба также упала до этого уровня, и до уровня высшего, чем прежний; если прибавочное предложение хлеба доставлено почвою худшего качества. Высокая цена отнюдь не несовместима с обильным предложением: цена постоянно высока не потому, что недостаточно количество, а потому, что на производство требуется больше издержек. Вообще случается действительно, что когда населению дан толчок, то результат превосходит то, что требуется условиями самого случая; население может возрасти так сильно – что и происходит на деле, – что, несмотря на увеличение капитала, будет находиться к фонду для содержания труда в пропорциивысшей, чем было до возрастания капитала. В этом случае произойдет реакция, задельная плата станет ниже своего естественного уровня, и это будет продолжаться до тех пор, пока обыкновенная пропорция между спросом и предложением не будет восстановлена. Но на этот раз возвышение цены хлеба будет предшествовать возвышению задельной платы, и, след., рабочий класс не подвергнется нужде.
Падение ценности денег вследствие прилива драгоценных металлов из рудников или вследствие злоупотребления привилегиями банка есть другая причина возвышения цены пищи; но она не влечет за собою никакого изменения в произведенном количестве. Она оставляет неприкосновенным число рабочих, точно так же как и спрос на них; потому что при этом не происходит ни увеличения, ни уменьшения капитала. Количество предметов необходимости, приходящееся на долю рабочего, зависит от сравнительного спроса и предложения их, от сравнения между спросом и предложением труда; деньги не более как посредник, в котором выражается количество, и так как в этом последнем не наступило изменения, то и действительное вознаграждение рабочего также не изменяется. Денежная плата возрастает, но она дает рабочему только возможность снабдить себя прежним количеством предметов необходимости. Те, кто оспаривает это положение, обязаны доказать, почему возрастание количества денег не оказывало бы того же действия на возвышение цены труда, количество которого не увеличилось, какое оказывало бы оно, как они признают, на цену башмаков, шляп и хлеба при прежнем количестве этих товаров. Относительная ценность шляп и башмаков регулируется спросом и предложением шляп в сравнении со спросом и предложениембашмаков, а деньги не более как посредник, служащий для выражения их ценностей. Если бы цена башмаков удвоилась, то и цена шляп удвоилась бы тоже, и относительная их ценность оставалась бы без изменения. Так, если бы хлеб и другие предметы необходимости удвоились в цене, то и труд также удвоился бы; и, пока не происходит никакого нарушения в обыкновенном спросе и предложении предметов необходимости и труда, до тех пор не может быть и причин не сохранять им своей прежней относительной ценности.
Ни упадок ценности денег, ни налог на сырые произведения – хотя и то, и другое возвышает цены – не должны непременно оказывать влияние на количество сырых произведений или на число населения, которое способно их покупать и желает употреблять. Весьма легко понять, почему, когда капитал страны возрастает неправильно, задельная плата увеличивается, между тем как цена хлеба остается без изменения или возвышается в меньшей пропорции; и почему, когда капитал страны уменьшается, задельная плата падает, между тем как хлеб остается без изменения или уменьшается в гораздо меньшей пропорции и, сверх того, в течение значительного времени; причина этого заключается в том, что труд есть такой товар, количество которого не может быть произвольно увеличено или уменьшаемо. Если на рынке слишком мало шляп в отношении к спросу, то цена их возрастет, но только на короткое время; ибо по истечении года, вследствие употребления большого капитала в этой отрасли промышленности, к существующему количеству шляп может быть сделана достаточная прибавка, и поэтому рыночная их цена не может долго превосходить их естественную цену; но не то в отношении к людям: вы не можете увеличить их числа в один или в два года при возрастании капитала, точно так же как не можете быстро уменьшить их числа, когда капитал уменьшается, и, след., при медленном увеличении или уменьшении числа рук и при быстром возрастании или уменьшении фонда для содержания труда пройдет значительный промежуток времени, прежде чем цена труда в точности будет регулироваться ценою хлеба и других предметов необходимости; но в случае упадка ценности денег или в случае налога на хлеб, нет необходимости в каком-либо излишке предложения труда или в уменьшении спроса, а след., не существует и причин терпеть рабочему действительное уменьшение задельной платы.
Налог на хлеб не уменьшает необходимого количества хлеба, он только возвышает его денежную цену; он не уменьшает необходимо спроса на труд в сравнении с предложением труда; итак, из-за чего же ему уменьшать часть, уплачивавшуюся рабочему? Предположим, это правда, что он уменьшил количество, данное рабочему, – иными словами, не увеличил его денежной задельной платы в такой пропорции, в какой налог увеличил цену хлеба, потребляемого им. Не превзойдет ли предложение хлеба спрос? Не упадет ли хлеб в цене? И не получит ли, таким образом, рабочий свою обычную долю? Действительно, в подобном случае капитал был бы извлечен из земледелия; ибо, если бы цена не возросла на весь размер налога, то прибыль от земледелия была бы ниже общего уровня прибыли и капитал стал бы искать более выгодного употребления. Итак, в отношении к налогу на сырые произведения, составляющему предмет нашего рассмотрения, мне кажется, что между возвышением цены сырых произведений и между возвышением задельной платы рабочего не будет такого промежутка, тягость которого нес бы на себе рабочий, и что, след., этот класс не испытал бы никакого другого неудобства, кроме того, которое он может потерпеть и от другого рода налогов, а именно опасности, что налог может коснуться фонда, назначенного на содержание труда и, след., препятствовать спросу на него или уменьшить последний.
В отношении к третьему возражению против налога на сырые произведения, а именно что возвышение задельной платы и понижение прибыли служит препятствием накоплению и действует точно таким же образом, как естественная бедность почвы, я старался показать, что сбережения могут столь же успешно делаться в расходах, как и при помощи производства; из уменьшения ценности товаров, как и из увеличения уровня прибыли. Вследствие увеличения моей прибыли от 1000 ф. до 1200 ф. при одних и тех же ценах моя способность к увеличению капитала путем сбережений возрастает, но не в такой степени, как если бы моя прибыль продолжала оставаться без изменения, между тем как цена товаров понизилась бы до того, что 800 ф. доставляли бы мне столько же, сколько прежде 1000 ф.
Но сумма, требуемая налогом, должна быть взята, и вопрос только в том, должна ли она быть уплачена отдельными лицами из их прибыли или посредством возвышения цены на товары, на которые расходуется прибыль.
Налог во всякой форме представляет не более как выбор между тем или другим злом; если он не действует на прибыль или на другие источники дохода, он должен простираться на расход; и если только тягость равномерна и не стесняет воспроизведения, то безразлично, на что именно она будет возложена. Налоги на производство или на прибыль с капитала, касаются ли они прибыли непосредственно или косвенно, посредством обложения земли или же ее продукта, имеют то преимущество пред другими налогами, что если только обложены налогом и все другие доходы, то ни один класс общества не может избегнуть их уплаты и каждый вносит соответственно своим средствам.
Налогов на расход может избегнуть скупой; он может иметь 10 000 ф. доходу в год и расходовать только 300 ф.; но он не может избегнуть налогов на прибыль прямых или косвенных; он будет уплачивать их, отдавая часть или ценность части своего продукта, – или вследствие возвышения цен на предметы, необходимые для производства, прекратится для него возможность продолжать накопление в прежнем размере. В самом деле, он будет, может быть, располагать доходом той же ценности, но не будет располагать прежним количеством труда, прежним количеством материала, при помощи которого употребляется этот труд.
Если страна отделена от всех других и не имеет никакой торговли ни с кем из своих соседей, то она ни за что не освободится ни от какой части своих налогов. Часть продукта ее почвы и труда будет посвящена на услуги государства, и я продолжаю думать, что если только налог не угнетает неравномерно того класса, который накопляет и сберегает, то, ложится ли он на прибыль, на земледельческие или на мануфактурные товары, это имеет лишь второстепенное значение. Если я имею 1000 ф. дохода в год и должен платить 100 ф. налога, то составляет маловажную разницу, плачу ли я его из своего дохода, оставляя себе лишь 900 ф., или же плачу лишних 100 ф. за свои земледельческие или мануфактурные товары. Если 100 ф. представляют справедливую меру моего участия в расходах страны, то достоинство обложения должно заключаться в установлении достоверности того, что я уплачу эти 100 ф., ни больше ни меньше; а это никаким способом не может быть достигнуто столь верно, как при помощи налога на задельную плату, прибыль или сырые произведения.
Четвертое и последнее возражение, которое остается упомянуть, следующее: вследствие возвышения цены суровья, возрастают цены всех товаров, в состав которых входит суровье, и поэтому мы не можем встретиться на равных условиях с иноземным фабрикантом на общем рынке.
Прежде всего, хлеб и все внутренние товары не могли бы в действительности подняться в цене без прилива драгоценных металлов, потому что прежнее количество денег не могло бы обращать прежнего количества товаров по как высокой, так и по низкой цене, а драгоценных металлов никогда нельзя было бы купить за дорогие товары. Когда требуется больше золота, то оно получается вследствие уплаты большего, а не меньшего количества других товаров в обмен за него. Недостаток в деньгах нельзя было бы также устранить посредством бумаги, потому что не бумага регулирует ценность золота как товара, а золото регулирует ценность бумаги. Итак, если бы ценность золота не понизилась, то присоединение к обращению бумаги непременно сопровождалось бы обесценением ее. Но что ценность золота не могла бы понизиться, становится ясно, если обратить внимание на то, что ценность золота как товара должна регулироваться количеством товаров, которые должны быть даны иностранцам в обмен за него. Когда золото дешево, товары дороги, а когда золото дорого, товары дешевы и цена их падает. Но ведь не указано ни одной причины, почему бы иностранцам продавать свое золото дешевле, чем обыкновенно, и не кажется вероятным, чтобы произошел значительный ввоз золота. Без такого ввоза не может быть увеличения в его количестве, не может упасть его цена, не может возрасти общая цена товаров .
Вероятным действием налога на сырые произведения было бы возвышение цены их и всех товаров, в состав которых входят сырые произведения, – но не в такой степени, какая соответствовала бы налогу; между тем как другие товары, куда не входит сырой продукт, каковы произведения из металла или из глины, упали бы в цене; так что прежнего количества денег было бы достаточно для всего обращения.
Налог, который имел бы следствием возвышение цены всего внутреннего производства, препятствовал бы вывозу лишь весьма короткое время. Если бы товары возвысились в цене внутри страны, их нельзя было бы немедленно вывозить с выгодою, потому что они подвергались бы дома такому бремени, от которого за границей они были бы свободны. Налог произвел бы действие одинаковое с таким изменением ценности денег, которое не было бы общим для всех стран, но ограничивалось бы какой-нибудь одной. Если бы Англия была такой страной, то она не могла бы продавать, но могла бы покупать, потому что предметы ввоза не поднялись бы в цене. При подобных обстоятельствах одни только деньги можно было бы вывозить в обмен за иноземные товары, но это такая отрасль торговли, которую нельзя продолжать долго; деньги народа не могут быть истощены, потому что после ухода известного количества их ценность остатка возрастет, и следствием будет такая цена товаров, что снова явится возможность вывозить их с выгодой. Когда, след., деньги поднялись бы, нам незачем было бы продолжать вывозить их в обмен за товары, но мы стали бы вывозить те фабрикаты, цена которых первоначально поднималась вследствие возвышения цены сырых продуктов, из которых они производились, и затем опять понизилась вследствие вывоза денег.
Но могут возразить, что когда ценность денег так поднимается, то она поднимается в отношении как к заграничным, так и к домашним товарам, и что, след., прекратится всякое поощрение ввоза иностранных товаров. Так, если мы предположим, что ввозится из-за границы товар стоимостью во 100 ф. и продается у нас за 120 ф., то мы прекратили бы ввоз его тогда, когда ценность денег так возвысится в Англии, что он будет продаваться у нас всего за 100 ф.: но этого никогда не может случиться. Мотив, побуждающий вас ввозить товар, есть его относительная дешевизна за границей: сравнение его за границею и дома. Если страна вывозит шляпы и ввозит сукно, она делает это потому, что она может получить больше сукна, производя шляпы и обменивая их на сукно, чем если бы она сама производила сукно. Если возвышение суровья причиняет какое-либо увеличение издержек в производстве шляп, то оно причиняет также увеличение издержек и в производстве сукна. Если бы, след., оба товара изготовлялись внутри страны, то они возвысились бы оба. Но один из них, будучи предметом нашего ввоза, не возвысился бы, когда ценность денег падала, и также не упал бы, когда она возрастала; ибо благодаря тому, что он не упал бы, он снова стал бы в естественное отношение к предмету вывоза. Возвышение суровья поднимает шляпы от 30 до 33 шилл., или на 10%: та же самая причина, если бы мы производили сукно, подняла бы его от 20 до 22 шилл. за ярд. Это возвышение не нарушает отношения между сукном и шляпами: одна шляпа стоила прежде и продолжает стоить 1 ярда сукна. Но если мы станем ввозить сукно, цена его будет продолжать держаться уровня 20 шилл. за ярд, безо всякого влияния со стороны сначала упадка, затем возвышения ценности денег; между тем как шляпы, которые поднялись от 30 шилл. до 33, снова упадут до 30 – пункт, на котором восстановится отношение между сукном и шляпами.
Для упрощения рассмотрения этого предмета я предполагал, что возвышение ценности сырого материала действовало бы в одинаковых пропорциях на все домашние товары, т. е. что если действие на один из них состояло в возвышении на 10%, то оно возвысило бы на 10% и все остальные; но так как в ценность товаров входит весьма различное количество сырого материала и труда, так как некоторые товары – напр., все те, которые изготовлены из металлов, – остались бы без влияния со стороны возвышения цены сырого продукта с поверхности земли, то очевидно, что в действии, производимом на ценность товаров налогом на суровье, была бы величайшая разница. Насколько подобное действие было бы произведено, оно поощрило бы или приостановило бы вывоз известных товаров и, несомненно, сопровождалось бы тем же неудобством, какое сопровождает обложение товаров; оно нарушило бы естественное отношение между ценностями каждого. Так, естественная цена шляпы, вместо того чтобы оставаться равною цене 1,5 ярда сукна, могла бы простираться только на ценность 1 ярда и 1/4 или могла бы простираться до ценности 1 ярда и 3/4 – и, след., скорее могло бы быть дано другое направление иностранной торговле. Все эти неудобства, вероятно, не касались бы ценности вывоза или ввоза, они препятствовали бы только наилучшему распределению капитала во всем мире, которое никогда не регулировалось бы так хорошо, как тогда, когда каждому товару дозволяется свободно приспособляться к своей естественной цене, независимо от искусственных стеснений.
Итак, хотя возвышение цены большей части наших собственных товаров вообще послужило бы временным препятствием для вывоза и могло бы даже постоянно мешать вывозу некоторых отдельных товаров, но оно не внесло бы существенного нарушения в нашу иностранную торговлю и не поставило бы нас в сколько-нибудь невыгодное сравнительно положение, насколько дело касается соперничества на иноземных рынках.
ГЛАВА X. НАЛОГ НА РЕНТУ
Налог на ренту оказывал бы действие только на ренту, он упал бы всецело на землевладельца, и его нельзя было бы переложить на какой бы то ни было класс потребителей. Землевладелец не мог бы возвысить своей ренты, потому что не изменил бы разности между продуктом с земли, позже всех других поступившей в обработку, и продуктом с земли всякого другого качества. В обработке находится почва трех сортов № 1, 2 и 3 и приносит на один и тот же труд 180, 170 и 160 кварт пшеницы; но № 3 не платит ренты, и, след., остается без обложения: а ренту № 2 нельзя поднять выше 10 кв., ренту № 1 выше 20 кв. Подобный налог не мог бы возвысить цену сырого продукта, потому что, не платя ни ренты, ни налога, земледелец № 3 ни в каком случае не мог бы поднять цену произведенного товара. Налог на ренту не мог бы помешать обработке девственной почвы, потому что такая почва не платит и ренты и не могла бы быть обложена. Если бы в обработку поступил № 4 и принес бы 150 кв., то он не платил бы налога вовсе; но для № 3 возникла бы рента, и он начал бы, вследствие этого, участвовать в налоге.
Налог на ренту в ее сложном виде препятствовал бы земледелию, потому что был бы налогом на прибыль землевладельца. Выражение «поземельная рента», как я заметил в другом месте, применяется ко всей сумме ценности, поступающей к землевладельцу в уплату от фермера, между тем как ренту в строгом смысле составляет только часть ее. Постройки, их принадлежности и другие издержки землевладельца в строгом смысле образуют часть капитала фермы и должны быть сделаны фермером, если не сделаны землевладельцем. Рента есть сумма, уплачиваемая землевладельцу за пользование землею и единственно за пользование этого рода. То, что уплачивается ему сверх того под видом ренты, составляет вознаграждение за пользование постройками и пр. и есть на деле прибыль на капитал землевладельца. Так как при обложении ренты не проводятся различия между тою частью, которая уплачивается за пользование землею, и тою, которая дается за пользование капиталом землевладельца, то часть налога упадает на прибыль землевладельца и, таким образом, препятствует земледелию, если только не возвышается цена сырых произведений. На той земле, за пользование которою ренты не платят, вознаграждение под таким названием может быть дано землевладельцу за пользование его постройками. Постройки эти не были бы сооружаемы и сырой продукт не стал бы производиться на такой земле, если бы продажная цена последнего не только не возвращала всех обыкновенных издержек, но и дополнительной – налога. Эта часть налога падает не на землевладельца и не на фермера, а на потребителя суровья.
Едва ли можно сомневаться, что в случае обложения ренты землевладельцы скоро нашли бы способ проводить различие между тем, что уплачивается им за пользование землею, и тем, что поступает к ним в вознаграждение за пользование постройками и улучшениями, которые были сделаны при помощи их капиталу. Произошло бы одно из двух: или последней части было бы присвоено название ренты с домов и построек, или на новой, только что поступающей в обработку почве не землевладелец, а фермер сооружал бы подобные постройки и делал бы улучшения. В действительности мог бы расходоваться, таким образом, капитал землевладельца; номинально тратил бы его фермер, но землевладелец снабжал бы его средствами или под видом займа, или же в форме покупки аннуитета на весь срок аренды. Но проводится ли различие или нет, существует действительная разница между свойствами вознаграждения, получаемого землевладельцем за эти два различные предмета, и нельзя сомневаться в том, что налог на действительную поземельную ренту падает целиком на землевладельца, а налог на вознаграждение, получаемое землевладельцем за пользование тем его капиталом, который затрачен в ферму, падает в передовой стране на потребителя сырых произведений. Если бы существовал налог на ренту и не было бы принято никаких мер к подразделению вознаграждения, которое уплачивается землевладельцу фермером под именем ренты, то, насколько он простирался бы на постройки и на другие их принадлежности, он никогда не падал бы в течение продолжительного времени на землевладельца, но уплачивался бы потребителем. Капитал, израсходованный на эти постройки и пр., должен приносить обыкновенную прибыль; но он перестал бы приносить эту прибыль на почве, позже других поступившей в обработку, если бы расходы на эти постройки и пр. не упали бы на фермера; а если бы они упали на него, то фермер перестал бы получать свою обыкновенную прибыль с капитала, если бы только не мог переложить их на потребителя.
ГЛАВА XI. ДЕСЯТИНА
Десятина есть налог на валовой продукт почвы и, подобно налогу на сырые произведения, падает целиком на потребителя. От налога на ренту десятина отличается тем, что простирается и на такую почву, которой не касается налог на ренту, и возвышает цену суровья, между тем как налог на ренту оставлял ее без изменения. Десятину платят как самые худшие, так и самые лучшие земли, и притом в точном соответствии с количеством доставляемого ими продукта, след., десятина есть налог равномерный.
Если почва худшего качества или та, которая не платит ренты и которая регулирует цену хлеба, приносит количество, достаточное для доставления фермеру обыкновенной прибыли на капитал при цене хлеба по 4 ф. за квартер, то по установлении десятины цена хлеба должна возрасти до 4 ф. 8 шилл., чтобы доставить прежнюю прибыль, потому что с каждого квартера хлеба земледелец должен уплачивать 8 шилл. в пользу церкви, а если он не будет получать прежней прибыли, то нет причин не покинуть ему своего занятия, так как в другой отрасли промышленности он может получить столько.
Единственная разница между десятиной и налогом на суровье состоит в том, что первая есть переменный, второй же – постоянный денежный налог. При неподвижном состоянии общества, когда легкость производства хлеба не возрастает и не уменьшается, результаты того и другого налога должны быть совершенно одинаковы, потому что при таком положении вещей цена хлеба была бы постоянна, а след., и налог был бы также постоянен. Но при состоянии упадка или при таком состоянии, когда в земледелие вводятся крупные усовершенствования и когда, след., ценность сырого продукта понижается относительно других вещей, десятина становится налогом более легким, нежели постоянный денежный налог, потому что если бы цена хлеба упала от 4 до 3 ф., то налог понизился бы от 8 до 6 шилл. При прогрессивном состоянии общества, не сопровождаемом никакими значительными улучшениями, цена хлеба поднялась бы, и десятина стала бы более тяжелым налогом, нежели постоянный денежный налог. Если бы хлеб поднялся от 4 до 5 ф., то десятина поднялась бы для одной и той же почвы от 8 до 10 шилл.
Ни десятина, ни денежный налог не коснутся денежной ренты землевладельцев, но как та, так и другой повлекут за собою значительное изменение хлебной ренты. Мы уже видели, каким образом действует на хлебную ренту денежный налог, и очевидно, что подобное же действие было бы произведено и десятиной. Если бы участки № 1, 2, 3 доставляли 180, 170 и 160 кварт, то рента простиралась бы до 20 кварт для № 1 и до 10 кварт для № 2; но по уплате десятины это отношение прекратилось бы: ибо если взять каждый из этих продуктов, то остаток будет составлять 162, 153, 144, и, след., хлебная рента № 1 будет уменьшена до 18 кв., а № 2 до 9 кв. Но цена хлеба возросла бы от 4 ф. до 4 ф. 8 шилл. 10 п., потому что 144 кв. так относятся к 4 ф., как 160 кв. к 4 ф. 8 шилл. 10 п., и, след., денежная рента осталась бы прежняя, ибо она составляла бы 80 ф. на № 1 и 40 ф. на № 2 .
Главное возражение против десятины – то, что она не представляет собою постоянного и единообразного налога, но что ценность ее увеличивается в соответствии с возрастающею трудностью производства хлеба. Если трудность эта такова, что цена хлеба составляет 4 ф., то налог будет равняться 8 шилл., если цена хлеба увеличивается до 5 ф., то налог составляет 10 шилл., и если цена хлеба достигает 6 ф., то налог простирается до 12 шилл. Не только возрастает ценность налога, но и вся сумма его становится более значительною, так что когда обрабатывался участок № 1, то налог получался только с 180 кв., когда возделывался № 2, то налог взимался с 180+170), или с 350 кв., а когда поступил в обработку № 3, то налог взимался уже с 180+170+160, или с 510 кв. Не только увеличивается сумма налога от 100 000 до 200 000 кв., когда возрастает продукт от 1 до 2 шилл. кв., но в соответствии с излишком труда, необходимым на производство второго миллиона, относительная ценность сырых произведений почвы возвышается так, что 200 000 кварт хотя по количеству и превышают прежний размер налога – 100 000 – только вдвое, но могут приобрести тройную ценность.
Если бы равная ценность взималась в пользу церкви какими-либо другими способами и возрастала бы, подобно десятине, в соответствии с трудностью обработки, то результат был бы совершенно один и тот же, и, след., было бы ошибкой полагать, что десятина, потому что взимается с земли, наносит больший ущерб земледелию, нежели равный ей другой налог, взимаемый как-нибудь иначе. В том и другом случае церковь постоянно получала бы все бóльшую да бóльшую часть чистого продукта почвы и труда страны. В прогрессивном состоянии общества чистый продукт земли постоянно уменьшается в отношении к валовому продукту, но в последнем счете все налоги падают на чистый продукт, все равно, находится ли страна на пути развития или в неподвижном состоянии. Налог, возрастающий одновременно с валовым доходом и падающий на чистый доход, должен быть по необходимости весьма тяжелым и крайне притеснительным налогом. Десятина составляет валовый, а не чистый продукт почвы, и, след., по мере того как возрастает общественное богатство, она прогрессивно должна поглощать более значительную часть чистого продукта, хотя бы и оставалась в одном и том же отношении к валовому продукту.
Как на вредный для землевладельца налог можно также смотреть на десятину в том отношении, что она действует подобно премии за ввоз, облагая туземный хлеб, между тем как ввозимый в страну иностранный не платит никакого налога; и если бы, в видах защиты землевладельца от последствий уменьшения спроса на землю, которое должна причинить эта премия, государство обложило бы в свою пользу одинаковым налогом и хлеб внешнего привоза, то не могло бы быть меры более справедливой и правильной, потому что все приносимое таким налогом государству уменьшало бы другие налоги, необходимые на правительственные расходы; но если бы подобный налог был обращен единственно на увеличение доходов духовенства, то он действительно мог бы увеличить в конце концов общую сумму продуктов, но уменьшил бы часть, приходящуюся на долю производительных классов.
Если бы торговля сукном была совершенно свободна, то наши фабриканты могли бы продавать его дешевле, чем при ввозе из-за границы. Если бы взимался налог с туземного фабриканта и не взимался бы с негоцианта, ввозящего сукно, то все капиталы, помещенные в суконной промышленности, были бы насильственно переведены в какие-нибудь другие отрасли, и тогда заграничное сукно стало бы дешевле туземного. Но если бы на заграничное сукно был также установлен налог, то внутри страны снова возникла бы суконная промышленность. Потребитель предпочитал сначала покупать туземное сукно, потому что оно было дешевле заграничного; потом он стал бы покупать заграничное сукно, так как, не платя никакого налога, оно было бы дешевле, нежели туземное, обремененное налогом; в конце концов, он снова обратился бы к домашнему сукну, потому что при обложении как заграничного, так и домашнего второе было бы дешевле. В последнем случае потребитель платил бы бóльшую цену за сукно, но весь излишек платежа принадлежал бы государству. Во втором случае он платил более, нежели в первом, но этот излишек не получается государством: это увеличение цены есть следствие трудности производства, наступившей потому, что тяжесть налога лишила страну возможности производить с меньшими издержками.
ГЛАВА ХII. ПОЗЕМЕЛЬНЫЙ НАЛОГ
Поземельный налог, взимаемый пропорционально поземельной ренте и подвергающийся изменению вместе с нею, есть на самом деле налог на ренту, а так как такой налог не может быть взят ни с той земли, которая не платит ренты, ни из продукта того капитала, который употребляется на землю с единственною целью получить прибыль и который никогда не платит ренты, то, след., он никак не может иметь влияния на цену суровья и должен всецело падать на землевладельцев. Такой налог ничем не отличается от налога на ренту. Но если поземельный налог взимается со всех обрабатываемых земель, то, как бы он умерен ни был, он становится налогом на продукты и, след., возвышает их цену. Если участок, возделанный позже других, есть № 3, то хотя бы он и не платил ренты, он не может, по введении налога, подвергаться обработке и приносить обыкновенный уровень прибыли, если только не возвышается в соответствии с налогом и цена продукта. Или прекратится прилив капитала в это помещение, если цена хлеба не возрастет вследствие спроса, достаточного для доставления обычной прибыли; или, если капитал уже затрачен в землю, то он будет извлечен из нее для более выгодного употребления. Налог не может пасть на землевладельца, потому что, согласно предположению, землевладелец не получает ренты. Такой налог может соразмеряться с качеством почвы и с количеством ее продукта, и в таком случае он ничем не отличается от десятины; или же он может быть постоянным налогом с акра со всей обработанной земли, каково бы ни было ее качество.
Поземельный налог последнего рода был бы очень неравномерен и противоречил бы одному из 4 правил относительно налогов вообще, которым, следуя Ад. Смиту, должны подчиняться все налоги. Вот эти четыре правила:

1. Подданные всякого государства должны способствовать своими взносами поддержанию правительства по возможности наиболее пропорционально средствам каждого.
2. Налог, возлагаемый на каждого плательщика, должен быть определимый, а не случайный.
3. Каждый налог должен быть взимаем в наиболее удобное для плательщика время и наиболее удобным для него способом.
4. Налог должен быть приспособлен так, чтобы извлекалось из кармана народа и задерживалось по возможности меньше сверх того, что поступает в государственное казначейство.
   Если со всех обрабатываемых земель взимается одинаково и совершенно независимо от различия в их качестве равномерный поземельный налог, то цена хлеба возвысится пропорционально налогу, платимому земледельцем за землю худшего качества. Земли различного качества, на которые затрачены одинаковые капиталы, приносят весьма различные количества сырых продуктов. Если земля, приносящая при помощи известного капитала 1000 кв. хлеба, станет платить 100 ф. налога, то хлеб возвысится на 2 шилл. за квартер, для того чтобы вознаградить фермера за налог. Но, употребив тот же капитал в землю лучшего качества, можно получить 2000 кв. хлеба, которые, возвысившись в цене на 2 шилл. за кв., дадут 200 ф., между тем как налог, взимаемый одинаково и с той, и с другой земли, останется равным 100 ф. как для лучшей, так и для худшей почвы. Таким образом, потребитель не только будет уплачивать издержки государства, но будет сверх того платить и фермеру лучшего из этих участков во все время его аренды по 100 ф. в год, которые поступят по истечении срока ее в ренту землевладельца. Такого рода налог противоречил бы, след., четвертому правилу Ад. Смита, потому что он извлекал бы из народного кармана и задерживал бы бóльшую ценность, нежели та, которая поступает в государственное казначейство. Так называемая taille во Франции до революции была налогом такого рода; обложены были только те земли, которые находились в пользовании неблагородного класса, и таким образом те лица, земли которых оставались без обложения, приобретали выгоду под видом увеличения своей ренты. Налог на сырые произведения, так же как и десятина, не представляет вовсе подобного затруднения: оба они увеличивают цену сырых произведений, но они берут с почвы всякого качества не более того, что соответствует действительному производству почвы, а не соразмеряются с продуктом почвы, наименее плодородной.
   Исходя из той особенной точки зрения, с которой он рассматривал ренту, и упустив из виду, что в каждой стране расходуется много капитала на землю, не приносящую ренты, Ад. Смит пришел к заключению, что всякий налог с земли, облагается ли им непосредственно земля под видом поземельного налога или десятины, продукт почвы или прибыль фермера, неизбежно падает на землевладельца, который во всех этих случаях бывает действительным плательщиком налога, хотя номинально налог вообще уплачивается фермером.
   «Налоги на продукты земли, – говорит он, – в действительности суть налоги на ренту, и хотя они могут первоначально выплачиваться фермером, но в конце концов они падают на землевладельца. Когда приходится отложить известную часть произведений земли для уплаты налога, то фермер старается рассчитать как мощно ближе, как велика может быть, средним числом, ежегодная ценность этой части, а затем вычитает ее из ренты, которую соглашается платить землевладельцу. Нет ни одного фермера, который не вычислил бы заблаговременно, как велика может быть приблизительно церковная десятина, представляющая ежегодный поземельный налог такого рода».
   Не подлежит никакому сомнению, что фермер рассчитывает все свои вероятные издержки, когда сговаривается с землевладельцем относительно размера ренты за ферму; и если уплата церковной десятины или уплата налога на произведения почвы не возмещается увеличением относительной ценности продуктов его фермы, то он, естественно, постарается вычесть сумму этих налогов из ренты. Но в том-то именно и заключается спорный вопрос, вычтет ли фермер предварительно все эти налоги из суммы ренты или же будет вознагражден более высокою ценою продуктов. На основании приведенных выше доводов мне кажется несомненным, что следствием этих налогов было бы возвышение цены продуктов и что, след., этот важный вопрос представлялся Ад. Смиту в ложном свете.
   Вероятно, под влиянием именно этого взгляда Ад. Смит утверждал, «что десятина и всякий другой поземельный налог того же рода под видом совершенного равенства представляют чрезвычайно неравномерные налоги, так как определенная часть произведений, смотря по различным обстоятельствам, представляет вовсе не одинаковую часть ренты».
   Я старался показать, что подобные налоги не падают на различные классы фермеров и землевладельцев с неодинаковою тягостью, потому что и те, и другие вознаграждаются возвышением цены сырых продуктов и участвует в уплате налога лишь в той пропорции, в какой являются потребителями этих продуктов. В самом деле, насколько изменяется задельная плата, а чрез ее посредство и уровень прибыли, землевладельцы представляют скорее класс, специально освобожденный от налога, чем принимающий в нем полное участие. Часть налога, падающая на таких рабочих, которые по недостаточности средств не могут участвовать в налогах, ложится на прибыль с капитала; часть эта уплачивается исключительно теми, доход которых вытекает из употребления капитала и, след., нисколько не обременяет собою землевладельцев.
   Но из такого взгляда на десятину и налоги на землю и на ее произведения не следует заключать, что эти налоги не мешают обработке земли. Все, что увеличивает меновую ценность всякого рода товаров, на которые существует всеобщий сильный спрос, имеет стремление препятствовать как земледелию, так и производству вообще; но это зло сопряжено со всяким налогом и не ограничивается именно теми, о которых мы теперь говорим.
   В самом деле, зло это можно рассматривать как неизбежное неудобство, сопровождающее взимание и расходование государством всякого налога. Каждый новый налог является новою тягостью для производства и увеличивает естественную цену. Часть труда страны, которою прежде мог располагать плательщик налога, поступает в распоряжение государства и, след., не может быть употреблена производительно. Эта часть может возрасти до такой степени, что не будет более оставаться достаточного излишка продукта для поощрения усилий тех лиц, которые обыкновенно увеличивают национальный капитал государства посредством сбережения. К счастью, ни в одной свободной стране размер налогов никогда не был так велик, чтобы следствием его было непрерывное, из года в год, уменьшение народного капитала. Подобное обременение налогами не могло бы выноситься долго, а если бы выносилось, то оно поглощало бы такую большую часть ежегодного продукта страны, что наступали бы ужасная нищета, голод и уменьшение народонаселения.
   «Поземельный налог, – говорит Ад. Смит, – взимаемый с каждого округа в определенных и неизменных размерах, подобно существующему в Великобритании, мог быть весьма равномерен в эпоху своего установления, но впоследствии он естественно становится неравномерным, по причине неодинаковой степени улучшения или запущенности земледелия в различных частях страны. Оценка, по которой определена была поземельная подать в Англии по различным графствам и приходам постановлением IV года Вильгельма и Марии, была в высшей степени неравномерна даже в ту эпоху, когда она была первоначально сделана. В этом отношении налогом нарушается первый из четырех вышеприведенных законов, но он совершенно согласуется с тремя остальными. Он определен самым точным образом. Время его взимания в сроки, в которые уплачивается рента, весьма удобно для плательщика. Хотя в действительности налог этот всегда падает на землевладельцев, но он вносится фермером, которому землевладелец вынужден уступать его при уплате ренты».
   Если фермер перелагает налог не на землевладельца, а на потребителя, то налог, если он не был неравномерен с самого начала, никогда не может стать таким, ибо раз цена произведения увеличилась пропорционально налогу, она впоследствии уже не будет изменяться по этому поводу. Будучи неравномерным, этот налог, как я старался уже показать, повлек бы за собою нарушение четвертого из упомянутых правил, но оставил бы неприкосновенным первое из них. Он может брать у народа более, нежели приносит государственному казначейству, но он не упадет неравномерно ни на какой отдельный класс плательщиков податей. Мне кажется, что Сэй неправильно понял природу и действие поземельного налога в Англии, высказывая следующее мнение:
   «Многие писатели приписывают этой неизменной оценке высокое положение, которого достигло земледелие в Англии. Что она значительно благоприятствовала ему, в этом нельзя сомневаться. Но что сказали бы мы правительству, которое обратилось бы к мелкому промышленнику с такою речью: Ваши незначительные капиталы позволяют вам вести лишь весьма ограниченный промысел, и вследствие этого ваше участие в налогах также весьма незначительно. Занижайте и накопляйте капиталы, расширяйте вашу промышленность до таких пределов, чтобы она приносила вам громадную прибыль, – взносы ваши навсегда остаются одни и те же. Еще более, когда ваши наследники вступят в обладание вашими доходами и еще увеличат их, то оценка этих доходов не будет превышать ту, какой подвергаются они теперь, и наследники ваши не будут обременены большею тягостью налогов. Без сомнения, это было бы поощрением фабричной и торговой промышленности, но насколько это было бы справедливо? Неужели нельзя было бы достигнуть их развития иными средствами? Не сделали бы в то же время в самой Англии мануфактурная и торговая промышленность таких же быстрых успехов, не пользуясь подобною несправедливою милостью? Землевладелец своими заботами, бережливостью и искусством увеличивает свой годовой доход на 5000 фр. Если государство требует у него часть этого более значительного дохода, то не остается ли ему еще 4000 фр. для поощрения дальнейших его усилий?»
   Сэй предполагает, что «землевладелец увеличивает свой годичный доход до 5000 фр. своими заботами, бережливостью и искусством»; но землевладельцу нет возможности употребить в дело свои заботы, бережливость и искусство на своей земле, если только он не заведует ею сам; да и в таком случае он производит улучшение в качестве фермера и капиталиста, а не в качестве землевладельца. Непонятно, каким образом мог бы он увеличить в такой степени произведения своей фермы посредством какого-то особенного искусства со своей стороны, не увеличив сначала затраченного в нее капитала. Если возрастает его капитал, то более значительный доход его может находиться в той же пропорции к более значительному капиталу, в какой находится доход всех других фермеров к их капиталам.
   Если бы мысль Сэя была приведена в исполнение и если бы государство потребовало от фермера пятой части его более значительного дохода, то подобный налог был бы частным налогом на фермеров, настигающим их прибыль и не оказывающим влияния на прибыль капиталистов других отраслей промышленности. Все земли равно подлежали бы налогу, как приносящие мало, так и приносящие много, и некоторые земли не давали бы никакого вознаграждения за налог через переложение его на ренту, потому что не давали бы ренты. Частный налог на прибыль никогда не падает на ту отрасль промышленности, которая облагается им, потому что промышленник или оставит это занятие, или вознаградит себя за налог. Но те, которые не платят ренты, могли бы вознаградить себя только возвышением цены продуктов, и в таком случае предлагаемый Сэем налог падал бы на потребителя, не касаясь ни землевладельца, ни фермера. Если бы предполагаемый налог был увеличен соответственно возрастанию количества или ценности валового продукта, получаемого с почвы, то он ничем не отличался бы от десятины и был бы также точно переложен на потребителя. Упадет ли подобный налог на валовой или на чистый продукт почвы, он одинаково будет налогом с потребления и коснется землевладельца и фермера не больше, чем все другие налоги на сырые произведения.
   Если бы земля вовсе не облагалась налогами и та же сумма взималась бы другими способами, то земледелие процветало бы по меньшей мере так же, как прежде, ибо невозможно, чтобы какой бы то ни было поземельный налог служил поощрением земледелию. Умеренный налог может не представлять и, вероятно, не представляет большого препятствия производству, но он не может поощрять производство. Английское правительство не держало речей, подобных тем, которые приписывает ему Сэй. Оно не обещало освободить земледельческий класс и его преемников от всех будущих налогов и взимать дальнейшие взносы для удовлетворения государственных нужд с других классов общества; оно сказало только следующее:
   «Мы не будем более обременять землю такого рода налогами, но мы сохраняем себе полную свободу заставлять вас взносить в какой-либо другой форме всю сумму вашего участия в покрытии будущих потребностей государства».
   Говоря о налоге натурой или о налоге на известную часть продукта, совершенно тождественном с десятиной, Сэй утверждает:
   «Этот способ обложения кажется наиболее справедливым; но в действительности нет другого налога, который был бы справедлив менее этого: он не обращает никакого внимания на затраты производства и сообразуется с валовым, а не с чистым доходом. Два земледельца производят сырые произведения различного рода: один обрабатывает посредственную землю под хлеб, издержки его простираются в год средним числом до 8000 фр., он продает свой сырой продукт за 12 000 и выручает, таким образом, 4000 фр. чистого дохода.
   Сосед его владеет лугами или лесами, которые приносят каждый год также 12 000 фр., но содержание которых стоит ему только 2000 фр.; он получает, след., средним числом, 10 000 фр. чистого дохода.
   Закон повелевает взять натурой часть всех произведений земли. На основании этого закона первый земледелец взнесет на 1000 фр. хлеба, второй – на такую же сумму сена, скота или леса. В результате окажется, что у одного из них взяли часть его чистого дохода – 4000 фр., у другого же, доход которого простирался до 10 000 фр., только 1/10. Доход есть чистая прибыль, остающаяся по восстановлении капитала не менее как в прежнем его виде. Равняется ли доход купца сумме всех продаж, совершенных им в течение года? Разумеется, нет. Доход его не превышает суммы его продаж над его затратами, и лишь на этот остаток должен простираться налог на доход».
   Ошибка, в которую впадает в этом случае Сэй, состоит в предположении, что так как ценность продуктов одной из этих двух ферм по восстановлении капитала превышает ценность продуктов другой фермы, то потому чистый доход каждого из землевладельцев должен различаться в таком же отношении. Чистый доход владельцев и фермеров лесной земли может значительно превышать чистый доход владельцев и фермеров полевой, но в соответствии с разницей в их ренте, а не в соответствии с разницей в уровне прибыли. Сэй совершенно пренебрег рассмотрением разницы в суммах ренты, которую платят эти земледельцы. В одном и том же помещении не может быть двух различных уровней прибыли, и, след., когда ценность продукта находится в различных пропорциях к капиталу, то изменяется рента, а не прибыль. Под каким предлогом могли бы мы допустить, что один человек получает с капитала в 2000 фр. – 10 000 фр. чистого дохода, тогда как другой с капитала в 8000 фр. – только 4000 фр.? Если бы Сэй обратил должное внимание на ренту, если бы он, сверх того, исследовал действие, которое производил бы подобный налог на цены различного рода сырых произведений, то он заметил бы в таком случае, что налог этот совсем нельзя называть неравномерным и что сами производители участвуют в нем совершенно так же, как и всякий другой класс потребителей.
   ГЛАВА XIII. О НАЛОГЕ НА ЗОЛОТО
   Подобно всякому другому затруднению в производстве, налог всегда приводит в конечном счете к возвышению цены товаров; но сколько пройдет времени до тех пор, когда рыночная цена начнет соответствовать цене естественной, это должно зависеть от природы товара и от легкости, с которою может быть уменьшено количество его. Если бы количество товара, обложенного налогом, не могло быть уменьшено, если бы, напр., капитал фермера или капитал производителя шляп не мог быть обращен на другое предприятие, то уменьшение, вследствие налога, прибыли того и другого в сравнении с общим ее уровнем не повлекло бы за собой никаких результатов. Если только спрос на их товары не увеличится, то они никогда не будут в силах поднять рыночную цену хлеба и шляп до уровня увеличения естественной цены этих товаров. Еще бы они стали угрожать, что бросят свое дело и переведут свои капиталы в более благоприятные отрасли промышленности, то на это посмотрели бы как на пустую угрозу, которую нельзя привести в исполнение, и, след., уменьшение производства не возвысило бы цены.
   Но количество всякого рода товаров может быть уменьшено, и капитал может быть переведен из отрасли менее выгодной в другую, более выгодную, хотя и с неодинаковою степенью скорости. Смотря по тому, насколько удобно предложение какого-нибудь товара подвергается уменьшению без затруднения производства, цена его увеличится более или менее быстро, когда производство станет более затруднительным вследствие налога или другой какой-нибудь причины. Так как хлеб есть необходимо нужный для всех предмет, то налог едва ли будет иметь значительное действие на спрос на хлеб, и, след., снабжение хлебом, вероятно, не могло бы быть излишним в продолжение долгого времени даже в таком случае, когда производителям весьма трудно извлечь из земли свои капиталы. Итак, цена хлеба быстро возвысится вследствие налога, и фермер получит возможность переложить его на потребителя.
   Если бы рудники, доставляющие нам золото, находились в Англии и если бы золото было обложено налогом, то стоимость его не могла бы возвыситься относительно других вещей, пока не уменьшилось бы его количество. Особенно таково было бы положение дела в том случае, когда золото употребляется в качестве денег исключительно. Справедливо, что наименее производительные рудники, которые не платят ренты, не могли бы оставаться долее в обработке, потому что они не доставляли бы обыкновенной прибыли, пока не возвысилась бы на сумму, равную налогу, относительная ценность золота. Количество золота, а след., и количество денег, уменьшалось бы постепенно: в первый год оно уменьшилось бы лишь незначительно, во второй несколько более, и, наконец, ценность золота возвысилась бы пропорционально налогу. Но в промежуточную эпоху налог платили бы землевладельцы или фермеры, и он отягощал бы собою тех, кто пользуется деньгами. Если бы с каждой тысячи квартеров хлеба, производимого в стране в настоящее время, и с каждой тысячи квартеров хлеба будущего производства правительство потребовало бы налог в 100 кв., то остальные 900 кв. обменивались бы на то же самое количество товаров, которое прежде добывалось за 1000 кварт. Но если бы так поступили с золотом и если бы с каждой 1000 ф. звонкой монеты, находящейся в стране или такой, которая была бы ввезена впоследствии, правительство потребовало бы налог в 100 ф., то на остальные 900 ф. можно было бы купить других предметов лишь немногим более того, что покупалось за ту же сумму до установления налога. Налог упал бы на того, чье богатство состояло бы из денег, и продолжал бы отягощать его собою до тех пор, пока количество денег не уменьшилось бы в пропорции увеличения издержек, причиненных налогом.
   Это произошло бы, быть может, гораздо скорее с металлом, служащим деньгами, чем с какими-нибудь другими товарами, потому что спрос на деньги не есть спрос на определенное их количество, подобно спросу на одежду или на пищу. Спрос на деньги регулируется всецело их ценностью, а ценность их – количеством их. Если бы ценность золота увеличилась вдвое, то половина его количества исполняла бы прежние функции в обращении, а если бы ценность его уменьшилась вдвое, то его потребовалось бы вдвое более. Если бы рыночная ценность хлеба увеличилась на одну десятую вследствие налога или трудности производства, то сомнительно, чтобы от этого произошло какое-нибудь изменение в потребляемом количестве, так как, нуждаясь в определенном количестве хлеба, все продолжали бы потреблять его столько же, сколько прежде, лишь бы хватало средств на покупку: но что касается звонкой монеты, то спрос на нее вполне соответствует ее ценности. Никто не мог бы потребить вдвое более хлеба, чем необходимо для поддержания существования, но каждый может быть принужден употреблять вдвое, втрое и даже еще более денег при покупке и продаже прежнего количества товаров.
   Доказательство, которым я сейчас воспользовался, применяется только к таким состояниям общества, когда употребляются в качестве денег драгоценные металлы и не существует бумажных денег. Золото, так же как и все прочие товары, имеет такую рыночную цену, которая определяется в последнем счете сравнительной степенью легкости или трудности производства, и хотя, благодаря его прочности и трудности уменьшить его количество, рыночная ценность его не очень подвержена колебаниям, но эта трудность еще значительно увеличивается вследствие того, что золото служит деньгами. Если бы количество золота, находящегося на рынке единственно в качестве товара, простиралось на 10 000 унций и если бы потребление его в нашей промышленности равнялось 2000 унций в год, то чрез уменьшение на сумму годичного снабжения золото могло бы возвыситься в ценности на одну четвертую часть или на 25% в год; но если бы употребляемое количество золота, благодаря удовлетворению их денежной функции, простиралось на 100 000 унций, то ценность его увеличилась бы на одну четверть не менее как в десять лет. Так как количество бумажных денег весьма легко может быть уменьшено, то ценность их, хотя и регулируемая ценностью золота, возросла бы так же быстро, как и ценность этого металла, если бы, образуя лишь небольшую часть обращения, он не имел значительного соотношения с деньгами.
   Если бы золото было продуктом только одной страны и если бы этот металл везде употреблялся в качестве денег, то можно было бы обложить его очень значительным налогом, который не падал бы ни на одну страну, за исключением того размера, в каком употреблялось бы в них золото для промышленных и домашних целей; что же касается до той части его, которая употреблялась бы в виде денег, то хотя бы с золота был взят значительный налог, но никто не платил бы его. Таково особенное свойство денег. Ценность всех других товаров, количество которых ограниченно и не может возрасти вследствие соперничества, зависит от вкуса, каприза и от средств покупателей; но деньги – такой товар, увеличения которого не желает ни одна страна, да и не нуждается в нем, потому что нет никакой особенной выгоды употреблять 20 млн. орудия обращения вместо 10 млн. Какая-нибудь страна могла бы располагать монополией производства шелка или вина, но цены шелка и вина могли бы упасть вследствие каприза, моды или вкуса, которые заставили их предпочесть и заменить эти предметы сукном и водкой; то же самое могло случиться до известной степени и с золотом, насколько употребление его ограничивается потребностями промышленности; но насколько золото служит орудием мены, спрос на него всегда есть дело необходимости, а не свободного выбора: вы принуждены принимать золото в обмен за свои товары, и, след., нельзя положить предела увеличению количества его, которое иностранная торговля может заставить вас принять, если ценность его понижается, и уменьшению этого количества, если цена возвысится. Вы действительно можете золотую монету заменить бумажными деньгами, но этим способом вы не уменьшите и не можете уменьшить количества денег, потому что бумажные деньги регулируются ценностью мерила, за которое они обмениваются. Только по возвышению цены товаров можете вы воспрепятствовать вывозу их из той страны, в которой они покупаются за незначительное количество денег, в другую страну, в которой они продаются за большее их количество, и это возвышение может быть достигнуто исключительно при помощи ввоза металлических денег из-за границы или введением или увеличением выпуска бумажных денег вне страны. Итак, если бы король Испании – предполагая, что он есть исключительный владелец рудников и что золото одно только употребляется в их монеты, – обложил золото значительным налогом, то он чрезвычайно сильно возвысил бы его естественную ценность; а так как рыночная ценность золота в Европе регулируется в последнем результате его естественною ценностью в испанской Америке, то Европа стала бы в таком случае давать боле товаров за данное количество золота. Но в Америке перестали бы производить прежнее количество золота, так как ценность его возросла бы только в соответствии с уменьшением его количества вследствие увеличения издержек на его производство. Итак, в обмен за все свое вывозимое золото Америка получала бы товаров более чем прежде; и можно спросить, в чем же состояла бы в подобном случае выгода Испании и ее колоний? Выгода их состояла бы в том, что если бы производилось меньше золота, то на производство его употреблялось бы менее капитала; при помощи употребления меньшего капитала получалась бы та же самая ценность в виде европейских ввозных товаров, какая прежде добывалась употреблением большого капитала; и, след., на совокупность продуктов, получаемых от употребления капиталов, которые были бы извлечены из рудников, составляла бы выгоду, извлекаемую Испанией, благодаря введению налога и которой она не могла бы получить ни в таких значительных размерах, ни с такою достоверностью, обладая монополией на какой-либо другой товар. Подобный налог, насколько дело касается денег, не нанес бы решительно никакого вреда европейским народам; они располагали бы прежним количеством товаров и, след., имели бы те же средства для удовлетворения потребностям, как прежде; только обращение этих товаров совершалось бы при помощи меньшего количества денег вследствие большей их ценности.
   Если бы вследствие этого налога добывалась из рудников только десятая часть того золота, которое добывается теперь, то ценность этой десятой части была бы равна ценности всех десяти десятых, производимых в настоящее время. Но испанский король не есть исключительный владелец рудников, доставляющих драгоценные металлы, и если бы он был им, то выгода его от обладания рудниками и от принадлежащей ему власти вводить налоги была бы значительно уменьшена ограничением европейского потребления и спроса благодаря всеобщей более или менее замене металлических денег бумажными. Совпадение рыночных и естественных цен всякого рода товаров находится во всякое время в зависимости от той легкости, с какою может быть увеличиваемо или уменьшаемо снабжение. По отношению к золоту, домам, труду, как и ко многим другим вещам, нельзя при известных обстоятельствах достигнуть подобного результата с быстротой. Но не так по отношению к тем товарам, которые потребляются и воспроизводятся из года в год, каковы, напр., шляпы, башмаки, хлеб и сукно; количество их может быть уменьшено, как это необходимо, и не может быть продолжителен тот промежуток времени, по истечении которого снабжение сокращается пропорционально возрастанию издержек производства их.
   Налог на сырые произведения упадает, как мы видели, на потребителя и нисколько не касается ренты, за исключением разве того случая, когда он уменьшает фонды на содержание труда, понижает задельную плату, уменьшает народонаселение и сокращает спрос на хлеб. Но налог на произведения золотых рудников, возвышая ценность этого металла, необходимо должен уменьшать спрос на него, и, след., необходимо должен способствовать перемещению капитала из того занятия, в которое тот был затрачен. Итак, несмотря на то что Испания извлекла бы все указанные мною выгоды из налога на золото, владельцы тех рудников, из которых был бы извлечен капитал, потеряли бы всю свою ренту. Это было бы потерею для отдельных лиц, но не для целой нации, так как рента представляет не новое, а только переведенное из рук в руки богатство: король же Испании и владельцы тех рудников, которые продолжали бы работать, получили бы вместе не только все то, что произвел бы освобожденный капитал, но и все то, что потеряли бы другие владельцы рудников.
   Предположим, что в разработке находятся рудники 1, 2 и 3-го сорта, что они производят 100, 80 и 70 фунт золота (весом) и что, след., рудник № 1 равняется 30 фунтам, а № 2 – 10 фунтам. Предположим далее, что ежегодный налог со всякого рудника в деле составляет 70 фунтов и что, след., может с прибылью разрабатываться один только рудник № 1: из этого видно, что в таком случае всякая рента немедленно прекратится. До введения налога из количества в 100 фунтов, производимого на № 1, выплачивали ренты 30 фунтов; и 70 фунтов, или сумму, равную продукту наименее производительного рудника, удерживала за собою личность, занимавшаяся его разработкой. Итак, ценность того, что остается капиталисту рудника, должна быть равна прежней, в противном случае он не получал бы обыкновенной прибыли на свой капитал, а след., по уплате из 100 фунтов семидесяти фунтов налога ценность остальных тридцати должна быть так же велика, как была прежде ценность семидесяти, и, таким образом, ценность всех 100 фунтов должна теперь равняться прежней ценности ста фунтов. Ценность их может быть выше, но она не может быть ниже, и в противном случае и этот рудник перестал бы действовать. Так как это было бы предметом монопольным, то ценность его могла бы превзойти единственную его ценность, и таким образом оно приносило бы ренту, равную излишку; но в рудник не стали бы вовсе затрачивать капитал, если бы это было ниже этой ценности. В вознаграждение за одну треть труда и капитал, употребляемый в рудниках, Испания получала бы столько золота, какое количество доставляло бы ей путем обмена прежнее или приблизительно прежнее количество товаров. Она была бы богаче на продукт двух третей, освобожденных из рудников. Если бы ценность 100 фунтов золота равнялась ценности 250 фунтов, получаемых прежде, то доля испанского короля – семьдесят фунтов – равнялась бы 175 фунтам прежней ценности: лишь незначительная доля королевского налога падала бы в таком случае на единственных подданных, наибольшая же часть его была бы получаема благодаря лучшему, нежели прежде, распределению капитала.
   Счет Испании был бы при этом таков:
   Производилось прежде:
   250 фунтов золота на (предполагаемую) ценность
   … 10 000 ярдов сукна.
   Производится в настоящее время:
   Двумя капиталистами, которые покинули бы рудники, такая же ценность, какая прежде обменивалась за 140 фунтов золота; она равнялась бы
   … 5,600 ярдов сукна.
   Капиталистом, разрабатывающим рудник № 1, тридцать фунтов золота, ценность которых возросла бы в отношении 1:21/2 и, след., в настоящее время равнялась бы ценности
   … 3,000 ярдов сукна.
   Королевский налог в семьдесят фунтов, ценность которого также возросла бы в отношении 1:21/2 и, след., в настоящее время равнялась бы ценности
   … 3,000 ярдов сукна.
   ————————————
   15,600 ярдов сукна.
   Из суммы в 7000, получаемой королем, народ Испании взносил бы только 1400, а 5600 составили бы чистый выигрыш, произведенный освобожденным капиталом. Если бы налог, вместо того чтобы составлять постоянную сумму с рудника в деле, являлся бы в виде определенной доли его продукта, то количество не уменьшилось бы благодаря налогу немедленно. Если бы в виде налога была взята четверть или треть продукта каждого рудника, то тем не менее, было бы в интересе владельцев продолжать свое производство в рудниках в таких же, как прежде, размерах; но если бы количество не было уменьшено, если бы только часть его была перемещена от владельца к королю, то ценность его не возросла бы, налог упал бы на жителей колоний и не было бы получено никакой выгоды. Налог такого рода имел бы то самое последствие, какое, согласно предположению Ад. Смита, имели бы налоги с сырых проведений – на поземельную ренту, – он падал бы всецело на ренту с рудника. Правда, если бы он был возвышен еще немного больше, то он не только поглотил бы всю ренту, но и лишил бы капиталиста рудника обыкновенной прибыли с капитала, и последний извлек бы по этой причине свой капитал из производства золота. При дальнейшем возвышении налога, была бы поглощена рента еще более богатых рудников и извлечение капитала продолжалось бы; и, таким образом, количество постоянно уменьшалось бы, а ценность его возрастала, и наступили бы те же последствия, которые мы уже указали; часть налога уплачивалась бы жителями испанских колоний, другая же часть его была бы вновь созданным продуктом благодаря увеличению силы того орудия, которое употребляется в качестве посредника мены.
   Налоги на золото суть двух родов: один на действительное количество золота, находящегося в обращении, а другой на то количество его, которое выгодно производится в рудниках. И тот, и другой имеют тенденцией уменьшать количество и возвышать ценность золота; но ни один из них не повышает ценности, пока не уменьшено количество, и потому подобные налоги падают временно – пока не будет уменьшено снабжение – на владельцев денег, но в окончательном результате та часть, которая постоянно падает на все общество, будет уплачиваться владельцем рудника посредством уменьшения ренты и покупателями той части золота, которая употребляется в качестве товара, удовлетворяющего потребности роскоши человеческого рода, и не откладывается в сторону в качестве орудия обращения исключительно.
   ГЛАВА XIV. О НАЛОГЕ НА ДОМА
   Кроме золота существуют еще и другие товары, количество которых не может быть быстро уменьшено; поэтому всякий налог на них падает на землевладельца, если возрастание цен уменьшает спрос на них.
   Налоги на дома принадлежат к налогам этой категория; хотя и возлагаемые на жильца, они часто падают на землевладельца, уменьшая размер его ренты. Продукт почвы потребляется и воспроизводится ежегодно, и это самое справедливое относительно некоторых других товаров; так как вследствие этого количество их можно быстро доводить до уровня, соответствующего спросу, то цена их не может в течение продолжительного времени превосходить естественную их цену. Но так как налог на дома можно рассматривать в качестве дополнительной ренты, уплачиваемой жильцом, то он имеет стремление уменьшать спрос на дома, приносящие одинаковую годичную ренту, не уменьшая предложения их. Поэтому рента падает, и часть налога уплачивается косвенно землевладельцем.
   «Ренту с домов, – говорит Ад. Смит, – можно разделить на две части, из которых одной может быть придано вполне соответственное название ренты с построек, другая же обыкновенно называется поземельною рентой. Рента с построек представляет процент или прибыль с капитала, израсходованного на сооружение дома. Для того чтобы привести промысел строителя к одному уровню с другими отраслями промышленности, необходимо чтобы эта рента была достаточно велика, во-первых, для уплаты того же самого процента, который был бы им получен на свой капитал, если бы он отдал последний взаймы под хорошее обеспечение, и, во-вторых, для поддержания дома в постоянно интегральном виде или, что то же самое, для восстановления в течение определенного ряда лет капитала, который был употреблен на сооружение его».
   «Если, сравнительно с процентом по займам, промысел строителя доставляет ему в течение некоторого времени прибыль гораздо более значительную, то к нему будет скоро привлечено столько капиталов из других отраслей промышленности, что прибыль эта будет доведена до своего обыкновенного уровня. Если же промысел этот приносит в течение известного времени прибыль значительно меньшую, то из него будет скоро извлечено в другие отрасли занятий такое количество капитала, что прибыль снова возвысится. Вся та часть наемной платы, которая превышает долю, достаточную для доставления надлежащей прибыли, естественно, отходит в поземельную ренту; и там, где владелец почвы и владелец дома суть два различных лица, она большею частью сполна уплачивается первому из них. По отношению к деревенским домам, находящимся на далеком расстоянии от большого города, где имеется большой выбор поземельных участков, поземельная рента почти равняется нулю или доставляет не более чем приносило бы то место, на котором стоит дом, если бы оно получило земледельческое употребление. По отношению к дачам, находящимся в соседстве какого-либо большого города, она бывает иногда значительно выше и здесь часто оплачиваются весьма высокою ценою какое-нибудь особенное удобство или красивое местоположение. Поземельная рента бывает всего выше в столице, и притом в тех именно частях ее, в которых является наиболее значительный спрос на дома – ради торговых и деловых целей, для удовольствия и общества или же ради простого тщеславия и моды. Налог на ренту с домов может упасть или на жильца, или на землевладельца, или на владельца постройки. В обыкновенных случаях можно полагать, что вся совокупность налога уплачивается как непосредственно, так и в последнем результате жильцами дома.
   Если налог имеет умеренные размеры и условия страны таковы, что она находится или в неподвижном, или в поступательном состоянии, то для жильца дома не существует достаточных причин довольствоваться домами худшей категории. Но если налог высок или какие-нибудь другие обстоятельства уменьшили спрос на дома, то доход землевладельца пострадает, ибо жилец вознаградит себя за часть налога уменьшением ренты. Однако нелегко узнать, в какой пропорции часть налога, от которой жилец избавится уменьшением ренты, упадет на ренту с построек и на поземельную ренту. Вначале, вероятно, изменилась бы и та, и другая; но так как дома – предметы разрушающиеся, хотя и медленно, и так как их не стали бы строить более до тех пор, пока прибыль владельца построек не достигла бы общего уровня и рента с построек после некоторого промежутка времени возвратилась бы к своей естественной цене. Так как владелец построек получает наемную плату только до той поры, пока держится постройка, то при наиболее неблагоприятных обстоятельствах он все же не уплачивал бы никакой доли налога в течение сколько-нибудь продолжительного времени.
   Итак, уплата этого налога упала бы в последнем результате на жильца и на землевладельца, но «в какой пропорции распределялась бы между ними эта уплата, – говорит Ад. Смит, – это быть может не весьма легко определить. Распределение это, по всей вероятности, было бы весьма различно при различных обстоятельствах, и налог этой категории, смотря по различию, условно мог бы оказывать весьма неодинаковое влияние как на интересы жильца, так и владельца земли».
   (Воок V, Сhap, Н)
   По мнению Ад. Смита, рента с участков, состоящих под постройками, является предметом, специально приспособленным для обложения.
   «Как рента с земли под постройками, так и обыкновенная поземельная рента, – говорит он, – представляют такие разряды дохода, которыми владелец их пользуется во многих случаях, не прилагая к делу ни малейшего внимания и собственных забот. Хотя и часть этого дохода была взята у него с целью покрытия государственных доходов, этим не было бы оказано никакой несправедливости ни одной отрасли промышленности. Годичный продукт земли и труда общества, действительное богатство и доход массы народонаселения оставались бы по введении подобного налога в том же наложении, как и прежде. Таким образом, рента с земли под постройками и обыкновенная поземельная рента представляют, быть может, доходы такой категории, которая всего легче может выносить специальный налог, возлагаемый на нее».
   Следует согласиться, что последствия этих налогов были бы таковы, как описал их Ад. Смит; но, разумеется, было бы в высшей степени несправедливо облагать налогом исключительно доход одного какого-нибудь класса общества. Расходы государства должны нести на себе все в соответствии со средствами каждого: это одно из тех 4 правил, о которых упоминает Ад. Смит и которые должны регулировать всякий налог. Рента принадлежит часто тем, кто после многих лет труда реализует наконец свою прибыль и употребляет свое состояние на покупку земли или дома; подвергать ренту неравномерному налогу было бы очевидным нарушением гарантий собственности – начала, которое должно быть всегда священно. Остается жалеть, что гербовый сбор с перехода поземельной собственности из руки в руки служит столь могущественным препятствием переходу ее в руки того, кто, по всей вероятности, мог бы сделать ее наиболее производительной, и если обратить внимание на то, что земля, рассматриваемая в качестве предмета специально приспособленного к исключительному обложению, не только потеряла бы в цене для возмещения риска этого обложения, но, соответственно неопределенной природе и неизвестной ценности риска, сделалась бы предметом специально пригодным для спекуляции, разделяя более свойства предмета биржевой игры, нежели солидной промышленности, если, повторяю, обратить внимание на все это, то покажется вероятным, что те руки, в которые всего легче могут попасть в подобных случаях земли, были бы руками тех, которые обладают более качествами игрока, нежели свойствами землевладельца солидного характера, который был бы способен придать своей земле наиболее выгодное употребление.
   ГЛАВА ХV. О НАЛОГЕ НА ПРИБЫЛЬ
   Налоги на те товары, которые вообще называются предметами роскоши, упадают только на тех, кто потребляет их. Налог на вино уплачивается потребителем вина. Налог на лошадей, служащих для удовольствия или на кареты, уплачивается теми, кто доставляет себе подобные удовольствия, и в точном соответствии с размерами, в которых они доставляются. Но налоги на предметы необходимости не падают на потребителей предметов необходимости соответственно только тому количеству, которое может быть ими потреблено, но часто падают в пропорции гораздо высшей. Налог на хлеб, как мы уже замечали, настигает фабриканта не только в той пропорции, в какой может потребляться хлеб им и его семейством; но изменяет также и уровень прибыли с капитала и, след., простирается на доход фабриканта. Все, что увеличивает задельную плату рабочих, уменьшает прибыль с капитала, и, след., всякий налог на какие бы то ни было предметы потребления рабочего стремится понизить уровень прибыли.
   Налог на шляпы увеличит цену шляп, налог на башмаки – цену башмаков, и если бы это было иначе, то налог в последнем результате упал бы на фабриканта, его прибыль понизилась бы в сравнении с общим уровнем и он оставил бы свое занятие. Частный налог на прибыль повысит цену того товара, на который был возложен: напр., налог на прибыль шляпочника увеличил бы цену шляп; ибо если бы налог был взимаем исключительно с прибыли шляпочниками, если бы шляпочник не увеличил цены своих шляп, то прибыль его была бы ниже общего уровня прибыли и он оставил бы это занятие и принялся бы за другое.
   Таким же образом налог на прибыль фермера повысил бы цену хлеба, налог на прибыль суконного фабриканта увеличил бы цену сукна, и если бы со всех отраслей взимался налог, пропорциональный их прибыли, то все товары повысились бы в цене. Но если бы рудник, доставляющий нам денежный капитал, находился в нашей стране и если бы прибыль владельца его была также обложена налогом, то не было бы вовсе повышения в ценности ни одного товара; каждый давал бы одинаковую часть своего дохода, и все оставалось по-прежнему. Если деньги не облагаются налогом и могут, след., удерживать свою ценность в то время, когда все другие товары платят налог и увеличиваются в ценности, то шляпочник, фермер и суконный фабрикант, употребляя каждый одинаковый капитал, приносящий одинаковую прибыль, платят одинаковую сумму налога. Если налог простирается на 100 ф., то ценность шляп, сукна и хлеба увеличивается на 100 ф. Если шляпочник получит за свои шляпы 1100 ф. вместо 1000 ф., то он уплатит правительству 100 ф. в виде налога и у него все-таки останется на предметы его собственного потребления 1000 ф. Но так как хлеб, сукно и все другие товары повысились бы в цене по той же причине, то он не приобретал бы за свои 1000 ф. больше, чем покупал прежде за 910 ф. и, след., платил бы налог для удовлетворения потребностей государства, уменьшая свои издержки; платя этот налог, он отдавал бы часть продукта почвы и труда страны в распоряжение правительства, вместо того чтобы самому потребить эту часть. Если вместо того, чтобы истратить эти 100 ф., он присоединит эту сумму к своему капиталу, то по возвышении задельной платы и по вздорожании сырого материала и машин он увидит, что сбережение 1000 ф. не превышает прежнего сбережения – 910 ф.
   Если взимается налог с денег или если ценность их изменяется вследствие другой причины, между тем как все товары сохраняют прежнюю ценность, то прибыль фабриканта и фермера будет простираться, как и прежде, на 1000 ф.; а так как каждый из них уплатит правительству по 100 ф., удержит за собою лишь 900 ф. и в таком случае будет в состоянии располагать лишь меньшею частью продукта почвы и труда страны, все равно, будет ли употреблена эта сумма на производительный или на непроизводительный труд. Все, что они теряют в таком случае, выигрывается правительством. В первом случае плательщик налога за 1000 ф. будет приобретать столько же товаров, сколько прежде он приобретал за 910 ф.; во втором он приобретал бы не больше, чем прежде за 900, потому что цена товаров оставалась прежняя, а на расходы у него оставалось бы не больше 900 ф. Это зависит от разности в размере налога, который в первом случае составлял только 1/11 часть дохода, а во втором – 1/10; в том и другом случае ценность денег будет различна.
   Но хотя бы все товары возвышались в ценности и в том случае, когда деньги не облагаются налогом и когда ценность их не изменяется, но они не возвысились бы в одинаковой пропорции; они не сохранили бы после уплаты налога той же ценности одни в отношении к другим, какую они имели до налога.
   В предыдущей части этого труда мы рассматривали действие разделения капитала на капитал постоянный и оборотный, или скорее на капитал прочный и непрочный – на цену товаров. Мы показали, что два фабриканта, употребляя капитал одинакового размера, могли получать совершенно одинаковую прибыль, продавая, однако, свои товары за количество денег очень различное, смотря по тому, быстро или медленно потреблялись и воспроизводились их капиталы. Один мог продавать свои товары за 4000 ф., а другой за 10 000 ф., каждый употребляя капитал в 10 000 ф. и получая по 20% прибыли, или 80 ф. Капитал одного может, напр., состоять из 2000 ф. оборотного каптала, подлежащего воспроизведению, и из 8000 ф. постоянного капитала в постройках и машинах; капитал другого может состоять, напротив того, из 8000 оборотного и только из 2000 ф. постоянного в машинах и в постройках. Теперь предположим, что каждый из этих фабрикантов будет платить налога 10% своего дохода, или 200 ф. Один из них, для того чтобы получить от своего предприятия обыкновенную прибыль, должен увеличить цену своих товаров с 10 000 до 10 200 ф., а другой – с 4000 до 4200 ф. До установления налога ценность товаров, продаваемых одним из этих фабрикантов, была в 2 раза больше ценности товаров другого; по введении налога ценность эта будет в 2,42 раза больше; товары одного рода возвышаются на 2%, другого рода – на 5%. Итак, налог на доход при неизменной ценности денег изменил бы относительные цены и ценность товаров. Это было бы справедливо также и в том случае, если бы вместо прибыли налог взимался с самих товаров: если бы только они были обложены налогом в соответствии с ценностью капитала, употребленного на их производство, то они возвысились бы одинаково, какова бы ни была их ценность, и, след., они не сохранили бы прежней пропорции между собою. Товар, который повысился бы от 10 000 до 11 000 ф., не сохранил бы прежнего отношения к другому, который повышается от 2000 до 8000 ф. Если при таких обстоятельствах деньги повышаются в ценности, вследствие каких бы причин это ни произошло, то это повышение не произвело бы действия на товары в одинаковой пропорции. Та же причина, которая могла бы понизить цену товара с 10 200 ф. до 10 000 ф., или менее чем на 2%, понизила бы цену другого от 4200 ф. до 4000 ф., или на 4 3/4%. Если бы они понизились в каких-нибудь других пропорциях, то прибыль не была бы одинакова; ибо для того, чтобы она была такова, нужно было бы, чтобы, когда цена первого из этих товаров была 10 000, цена второго была бы 4000 ф., и когда цена первого была 10 200 ф., то цена второго была бы 4200 ф. Рассмотрение этого факта должно привести нас к пониманию очень точного начала, на которое, мне кажется, никогда не обращали достаточно внимания. Вот оно: в стране, где нет вовсе налогов, изменение в ценности денег, происшедшее вследствие редкости их или избытка, должно произвести одинаковое действие на цену всех товаров; если один товар, стоящий 1000 ф., поднимается до 1200 ф. или падает до 800 ф., то другой товар, стоящий 10 000 ф., поднимется до 12 000 ф. или упадет до 8000 ф.; но в стране, где цены искусственно возвышаются действием налога, изобилие денег вследствие прилива извне или вывоз и сопровождающая его редкость их вследствие спроса из других стран не изменят в одинаковой пропорции цены и товаров: одни понизятся на 5, на 6, или на 12%, а другие – на 3, на 4 или на 7%. Если бы страна не платила налогов и если бы деньги понизились в ценности, то изобилие их на всех рынках произвело бы одинаковое действие в каждом. Если б мясо поднялось на 20%, то хлеб, пиво, обувь и труд одинаково поднялись бы на 20%. Необходимо, чтобы это было так для обеспечения всем отраслям промышленности одинакового уровня прибыли, это перестает быть справедливым, лишь только один из этих товаров начинает платить налог; если бы в этом случае они поднялись все пропорционально ценности денег, то прибыль стала бы неравномерна; в случае обложения товаров налогом прибыль поднялась бы выше общего уровня, капиталы переходили бы из одного помещения в другое до тех пор, пока восстановилось бы равновесие прибыли, что могло бы наступить только после изменения относительных цен.
   Не объясняет ли этот принцип различных явлений, происшедших, как было замечено, в цене товаров вследствие изменения ценности денег до прекращения платежей английским банком? Тем, кто утверждал, что деньги были в это время обесценены вследствие излишка бумажных денег, возражали, что если бы это было справедливо, то все товары должны были возвыситься в одной и той же пропорции; но было указано, что некоторые из них изменились в цене гораздо больше, нежели другие, а отсюда заключает, что повышение цен было следствием такой причины, которая оказывала влияние на ценность товаров, а не какого-нибудь изменения в ценности орудия обращения. Но на основании сказанного нами ясно, что в стране, платящей налог на товары, не все товары изменяются в цене в одинаковой пропорции вследствие повышения или понижения ценности орудия обращения.
   Если бы с прибыли всякой отрасли промышленности, за исключением прибыли фермера, взимался налог, то денежная ценность всех товаров, кроме сырых произведений, возвысилась бы. Фермер имел бы тот же доход в виде хлеба, как и прежде, и продавал бы свой хлеб по такой же денежной цене; но так как он был бы принужден платить дороже за все прочие товары своего потребления, за исключением хлеба, то что было бы для него налогом на расход. Даже изменение в ценности денег не избавило бы его от этого налога, ибо это вменение могло бы понизить все товары до их прежней цены, но тот из них, который вовсе не платил бы налога, упал бы ниже своего прежнего уровня, и, след., хотя бы фермер и покупал предметы своего потребления по их прежней цене, но он располагал бы меньшим количеством денег на их покупку.
   И положение землевладельца было бы точно такое же; он получал бы ту же хлебную и ту же денежную ренту, что и прежде, если бы цена всех товаров возвышалась, между тем как деньги сохранили бы свою прежнюю ценность; а если бы все товары остались в той же цене, то он получал бы прежнюю хлебную ренту, но денежная уменьшалась бы. Как в первом, так и во втором случае, хотя бы доход его и не был обложен прямо, землевладелец способствовал бы уплате налога косвенно.
   Но предположим, что прибыль фермера также обложена налогом; в подобном случае он будет в таком же положении, как и другие промышленники: его сырые продукты возвысятся, и он будет иметь тот же денежный доход по уплате налога; но он будет платить дороже за все товары, необходимые для его потребления, с включением сырого продукта.
   Но землевладелец его будет находиться в другом положении. Налог, взимаемый с прибыли его фермера, будет ему выгоден, так как ею будет вознагражден за более высокую цену, которую он принужден будет платить за необходимые ему мануфактурные товары в том случае, если они поднимутся в цене, и он будет пользоваться тем же денежным доходом и тогда, когда, вследствие возвышения ценности денег, цена на съестные продукты установится прежняя. Налог на прибыль фермера не есть пропорциональный сбор с валового дохода земли; налог на прибыль взимается только с чистого дохода, ренты, той же части валового дохода, которая идет на уплату рабочим и на покрытие других затрат, он не касается. Если владельцы трех различных по качеству почвы участков земли, № 1, № 2 и № 3, затрачивают совершенно одинаковые капиталы, то и прибыль их будет также одинакова – какова бы ни была разница в количестве их валового дохода, а следовательно, и обложение их налогом будет совершенно равномерно.
   Предположим, что валовой доход с участка земли № 1 простирается до ста восьмидесяти квартеров; с участка № 2 – до ста семидесяти и с участка № 3 – до ста шестидесяти. Если каждый из них будет обложен налогом в размере 10 квартеров, то разность между валовым доходом с участка № 1, № 2 и № 3 по уплате налога останется прежняя, потому что, если доход с участка № 1 уменьшен до ста семидесяти квартеров, с участка № 2 – до ста шестидесяти и с участка № 3 – до ста пятидесяти, то между доходом с участка № 3 и доходом с участка № 1 разность будет по-прежнему равняться 20 квартерам, а между доходом с участка № 3 и доходом с участка № 2 – 10 квартерам. Если бы по уплате налога цена хлеба и всех других припасов оставалась прежняя, то как денежная, так и натуральная рента продолжили бы также оставаться без изменения; но если бы хлеб и все другие товары вследствие налога повысились в цене, то и денежная рента возросла бы в такой же пропорции. Если бы квартер хлеба стоил 4 ф. ст., то рента с участка земли № 1 равнялась бы 80 ф., а с участка № 2 – 40 ф. ст.; но если бы цена хлеба повысилась на 5% т. е. если бы она достигла цифры – 4 ф. 4 шилл., рента также повысилась бы на 5%, ибо в таком случае 20 квартеров хлеба стоили бы 84 ф., а 10 квартеров – 42 ф. Таким образом, тягость этого налога ни в каком случае не упала бы на землевладельца.
   Налог на прибыль никогда не оказывает влияния на величину натуральной ренты, и поэтому денежная рента изменяется сообразно колебаниям цены хлеба. Напротив того, налог на сырые произведения или же десятина, когда не оставляют без изменения хлебной ренты, ренты же денежной вообще не изменяют. В другой части настоящего труда я сделал замечание, что если бы земля всякого рода, состоящая в разработке, была обложена одинаковым денежным поземельным налогом, не обращая внимания на различие в ее плодородии, то подобный налог оказался бы крайне неравномерным в своем действии, так как им доставлялась бы прибыль владельцу наиболее плодородных участков земли. Подобный налог возвысил бы цену хлеба пропорционально издержкам фермера, арендующего наименее плодородный участок земли, но эта надбавка в цене, получаемая за большее количество продукта, приносимого землею лучшего качества, составила бы барыш фермеров, занимающихся разработкой этой последней, но во все продолжение срока их аренды, по истечении же этого срока этот барыш перешел бы к землевладельцу в виде возвышения ренты.
   Действие равномерного налога, облагающего прибыль фермера, совершенно такое же. Подобный налог увеличивает денежную ренту землевладельца, если деньги сохраняют свою прежнюю ценность; но так как прибыль всех остальных отраслей промышленности на столько же обременена налогом, как и прибыль фермера, и так как вследствие этого цены всех товаров поднимутся, подобно цене хлеба, то землевладелец теряет столько же благодаря увеличению цены товаров и хлеба, на которые расходуется его рента, сколько выигрывает от повышения последней. Если бы ценность денег возросла и если бы все остальные предметы, по обложении налогом прибыли, понизились до своей прежней цены, то и рента стала бы прежнею. Землевладелец в таком случае получал бы прежнюю денежную ренту и приобретал бы все предметы, на которые она расходовалась, по прежней их цене: словом, при всевозможных условиях он продолжал бы оставаться свободным от налога . Факт этот весьма интересен. При обложении налогом прибыли фермера этот последний не несет большей тягости, чем в том случае, когда его прибыль была бы освобождена от налога. Что же касается до землевладельца, то обложение налогом прибыли его фермеров для него весьма выгодно, так как только при этом условии он сам продолжает в действительности оставаться свободным от налога.
   Налог на прибыль с капитала коснулся бы также и ростовщика в том случае, если бы все товары возвысились пропорционально налогу, хотя бы принадлежащий ему дивиденд и продолжал оставаться без обложения; но если бы вследствие изменения ценности денег цены на все товары упали до прежнего размера, то ростовщик вовсе не уплачивал бы налога: он продолжал бы покупать все предметы для собственного потребления по прежней цене, хотя получал бы прежний денежный дивиденд.
   Если согласиться, что при обложении исключительным налогом прибыли одного мануфактуриста цена его товаров должна возрасти, чтобы поставить его на равную ногу со всеми другими мануфактуристами, и что при обложении налогом прибыли двух мануфактуристов должны возрасти цены товаров двух сортов, то я не вижу, как можно оспаривать то, что при обложении налогом прибыли всех мануфактуристов должны подняться цены всех товаров, если только рудник, снабжающий нас деньгами, находится в нашей стране и продолжает оставаться без обложения. Но если деньги или денежная единица представляют товар привозной, то цены всех товаров не станут возвышаться, ибо подобное явление не может иметь места без увеличения количества денег , которых нельзя было бы получить в обмен за дорогие товары, как было показано выше. Но если бы подобное повышение произошло, то оно не могло бы быть постоянным, потому что оно имело бы существенное влияние на иностранную торговлю. Взамен ввозимых из-за границы товаров мы не могли бы вывозить за границу подобных дорогих товаров, и, след., мы продолжали бы в течение известного времени покупать, хотя и перестали бы продавать, и вывозили бы за границу монету или слитки до тех пор, пока мало-помалу относительные цены товаров не стали приблизительно прежними. Для меня несомненно, что правильно организованный налог, взимаемый с доходов, должен в конечном результате привести как местные, так и заграничные товары к той же денежной цене, какую они имели до установления его.
   Так как налоги на земледельческие продукты, десятина, налоги на заработную плату и на предметы первой необходимости возвышают заработную плату и понижают прибыль, то все они будут вызывать одни и те же явления, как и в различной степени.
   Изобретение машин, в значительной степени улучшающих национальные производства, всегда стремится к возвышению относительной ценности денег и тем содействует их ввозу. Напротив того, всякий налог, всякое новое препятствие, которое испытывает фабрикант или земледелец, стремится к понижению относительной ценности денег и содействует их вывозу.
   ГЛАВА ХVI. О НАЛОГЕ НА ЗАДЕЛЬНУЮ ПЛАТУ
   Налог на задельную плату возвышает ее, а следовательно, и уменьшает прибыль с капитала. Мы уже видели, что налог на предметы первой необходимости возвышает их цену и сопровождается повышением также и задельной платы. Все различие между налогом на предметы первой необходимости и налогом на задельную плату заключается в том, что первый сопровождается всегда повышением цен на предметы первой необходимости, второй же такого влияния не оказывает. Налог на задельную плату не падает, следовательно, ни на капиталиста, ни на землевладельца, ни на какой-либо другой класс, а исключительно на тех, кто пользуется рабочими. Налог на задельную плату есть не что иное, как налог на прибыль, между тем как налог на предметы первой необходимости есть отчасти налог на прибыль, а отчасти налог на богатых потребителей.
   Итак, явления, обусловливаемые в конечном результате этими налогами, совершенно те же, что и при прямом налоге на доход.
   «Задельная плата низшего класса рабочих, – говорит Ад. Смит, – как я старался показать в первой книге, повсюду и необходимо управляется двумя различными обстоятельствами: спросом на труд и среднею или обыкновенною ценою продовольствия. Требование на труд, возрастающее, неизменное или понижающееся, обусловливающее возрастающее, неизменное или понижающееся народонаселение, определяет содержание рабочего и обусловливает степень изобилия, умеренности и скудости этого содержания. Средняя, или обыкновенная, цена продовольствия определяет количество денег, какое должен получить рабочий, чтобы иметь из года в год возможность покупать это обильное, умеренное или скудное продовольствие. Поэтому если спрос на труд и цена продовольствия остаются неизменными, то прямой налог на задельную плату не может иметь другого действия, кроме несколько большего повышения ее сравнительно с налогом».
   Г. Буханан делает два возражения против этого предположения доктора Смита. Во-первых, он отрицает, что денежная задельная плата регулируется ценою съестных припасов, а во-вторых, он отрицает еще и то, что налог на задельную плату может возвысить цену труда. Вот доказательство, выставляемое Бухананом, в подтверждение первого положения (стр. 53).
   «Плата за труд, как это было уже замечено, вовсе не заключается в деньгах, но в том, что можно купить на полученные деньги, т. е. в съестных припасах и других необходимых предметах, и часть, достающаяся на долю рабочего из общей массы продуктов, всегда будет пропорциональна положению. Там, где продовольствие дешево и его много, доля рабочего будет больше; там же, где, наоборот, оно менее обильно и дорого, – там доля его будет меньше. Жалованье его всегда будет как раз такого размера, в каком оно ему следует, и никогда не превзойдет этого размера. Доктор Смит и бóльшая часть других авторов утверждали, что денежная цена товара всегда регулируется денежною ценою предметов продовольствия и что когда возвышается цена съестных припасов, задельная плата поднимается в той же пропорции. Тем не менее очевидно, что цена труда вовсе не находится в зависимости от цены продовольствия, так как размер задельной платы всецело зависит от соотношения между спросом на промышленный труд и его предложением. Сверх того, не следует упускать из виду, что высокая цена на съестные припасы служит верным признаком уменьшения снабжения и в обычном течении дел отражается тем, что вызывает задержку в потреблении. При разделении между прежним числом потребителей меньшего количества пищи каждый должен получить меньшую долю, и работник в таком общем лишении также должен понести известную потерю. Для того чтобы равномерно распределить эту тягость между всеми и чтобы не допустить рабочего до потребления прежнего количества пищи, цены поднимаются. Утверждают, что задельная плата в подобных обстоятельствах также должна повыситься и что это необходимо для того, чтобы доставить рабочему возможность пользоваться прежним продовольствием и при уменьшении снабжения. Но если бы это было так, то сама природа противоречила бы своим предначертаниям: след., она возвышает цену съестных припасов ради уменьшения потребления и тем повышает задельную плату, чтобы сохранить рабочему прежнее количество пищи».
   На мой взгляд, в этих аргументах Буханана много верного, но так же и ошибочного. Из того обстоятельства, что высокая цена на съестные припасы вызывается иногда уменьшением в снабжении, Буханан выводит заключение, что это явление есть всегдашний его признак. Исключительно одной причине он приписывает то, что было вызвано многими причинами. Конечно, справедливо, что в случае уменьшения снабжения количество съестных припасов, подлежащее разделению между потребителями, будет меньше вследствие того, что доля каждого из потребителей должна быть меньше. Для равномерного распределения этой убыли и для того, чтобы рабочий не мог пользоваться продовольствием в прежнем размере, цены повышаются. Итак, дóлжно, согласно с Бухананом, что повышение в цене съестных продуктов, вызванное убытком в снабжении, не имеет своим необходимым последствием увеличения дневной задельной платы, так как потребление должно быть уменьшено, а это может быть достигнуто только чрез уменьшение покупных средств потребителя. Но то обстоятельство, что цена на съестные припасы возвышается вследствие уменьшения снабжения, не дает нам никакого права заключить вместе с Бухананом, что изобильное снабжение несовместимо с возвышением цен не только в отношении к деньгам, но и в отношении ко всем другим предметам.
   Естественная цена товаров, по которой определяется в конечном результате их рыночная цена, зависит от легкости производства; но произведенное количество не соответствует этой легкости. Хотя участки земли, обрабатываемые в настоящее время, гораздо хуже тех, которые состояли в обработке три столетия назад, и, след., трудность производства увеличилась, но кто мог бы, однако же, сомневаться в том, что нынешнее количество продуктов значительно превосходит количество, производимое прежде? Повышение цены не только совместимо с увеличением снабжения, но оно редко не сопровождает последнего. Итак, если вследствие налога или вследствие затруднения в производстве цена съестных припасов поднимется, а количество их не уменьшится, то денежная задельная плата поднимется, потому что, как справедливо заметил Буханан, «задельная плата за труд состоит не в деньгах, а в предметах, которые можно купить на эти деньги, т. е. в съестных припасах и других предметах необходимости, и часть, которая дается рабочему из общего капитала, всегда пропорциональна снабжению».
   Что касается второго пункта, возвышает ли налог на задельную плату цену труда, то Буханан говорит:
   «После того как рабочий получил справедливое вознаграждение за свой труд, может ли он требовать еще чего-нибудь от своего хозяина взамен налога, который ему, рабочему, придется заплатить впоследствии? Нет ни закона, ни общественного обычая, которые оправдывали бы подобное заключение. После того как рабочий получил свою задельную плату, его дело сберечь ее, и он должен, как умеет, переносить бремя всех тягостей, которым он может подвергнуться впоследствии, ибо очевидно, что он не имеет никаких средств заставить вознаградить себя тех, кто заплатил уже настоящую цену за его труд».
   Буханан с большим одобрением цитирует следующее место из сочинения Мальтуса о народонаселении, которое, по моему мнению, вполне отвечает на его возражение:
   «Цена труда, когда ничто не препятствует ей достигнуть своего естественного уровня, есть важнейший политический барометр, выражающий отношение между предложением и спросом на жизненные припасы, между размером предстоящего потребления и числом потребителей, и в качестве средней величины, независимо от случайных обстоятельств, она выражает, сверх того, вполне ясно потребности общества в отношении к народонаселению: каково бы ни было в хозяйстве число детей, необходимое для поддержания настоящего народонаселения, в интегральном объеме цена труда будет или вполне достаточна для содержания этого числа, или выше или ниже этой потребности, смотря по состоянию действительного капитала на содержание рабочих, неподвижному, прогрессивному или состоянию упадка. Но вместо того, чтобы рассматривать цену труда с этой точки зрения, мы видим в ней нечто такое, что можно возвышать и понижать по произволу, что зависит главным образом от мировой юстиции королевства. Когда возвышение цены жизненных припасов показывает уже, что спрос слишком велик в сравнении с предложением, тогда мы возвышаем цену труда, чтобы поставить рабочего в прежнее положение, иными словами, мы увеличиваем спрос и весьма удивляемся, видя, что сумма жизненных припасов продолжает возвышаться. В этом отношении мы поступаем так же, как если бы мы подняли каким-нибудь насильственным проявлением ртуть в барометре до «ясной погоды» в то время, когда ртуть показывает «грозу», и потом стали бы удивляться, что продолжает идти дождь».
   «Цена труда ясно выражает потребности общества относительно народонаселения»; ее бывает вполне достаточно, чтобы удовлетворить нуждам народонаселения, которого требует в данное время состояние капиталов на содержание рабочих. Если их задельная плата была прежде не более чем только достаточна для удовлетворения нужд требуемого населения, то после налога она станет недостаточна, потому что рабочий будет иметь меньше средств на содержание своего семейства. Труд поднимется вследствие этого в цене, потому что будет поддерживаться спрос, и только благодаря высокой цене предложение останется без изменения.
   Нет ничего обыкновеннее, как то, что цены шляп или солода возвышаются вследствие установления налога; они поднимаются оттого, что в противном случае невозможно было бы доставить необходимое предложение. То же самое происходит и с трудом: когда задельная плата обложена налогом, он возвышается, потому что в противном случае нельзя было бы поддержать необходимое народонаселение. Не признает ли того же самого и Буханан, утверждая, что «если бы действительно рабочий был доведен до потребления одних предметов необходимости, то он не потерпел бы дальнейшего уменьшения своего вознаграждения, потому что не мог бы на таких условиях продолжать поддерживать свою расу?»
   Предположим, что страна находится в таких обстоятельствах, что самый низший класс рабочих призывается не только содержать свою семью, но еще и увеличивать ее и что в соответствии с этим определяется их задельная плата. Могли бы они размножаться в требуемом размере, если бы налог поглощал часть их задельной платы и доводил их до совершенной крайности?
   Не подлежит сомнению тот факт, что товар, обложенный налогом, не возвысится в цене в размере налога, если спрос на него уменьшится без уменьшения в его количестве. Если бы металлические деньги были во всеобщем употреблении, то ценность их не возвышалась бы долго вследствие действия налога и в размере возвышения его, потому что при более высокой их цене спрос на них уменьшился бы, но количество их не уменьшилось бы. Без сомнения, та же причина оказывает часто влияние на задельную плату за труд; число рабочих не может быстро увеличиваться или уменьшаться в соответствии с возрастанием фондов на содержание их; но в предположенном случае нет необходимости в уменьшении спроса на руки, и даже в случае такого уменьшения спрос не понизился бы в соответствии с налогом. Буханан забывает, что капиталы, взимаемые в виде налога, употребляются правительством на содержание хотя и непроизводительных, но все же рабочих. Если бы труд не возвышался при обложении налогом задельной платы, то чрезвычайно увеличилось бы соперничество в спросе на труд, ибо капиталисты, не участвовавшие в платеже этого налога, располагали бы прежними капиталами для употребления труда, между тем как правительство, получавшее налог, имело бы добавочный капитал для той же цели. Между правительством и народом возникло бы тогда соперничество, и следствием этого соперничества было бы возвышение цены труда. Употреблялось бы прежнее число рабочих, но задельная плата их была бы более значительна.
   Если бы налог взимался сразу с владельцев капитала, то капитал их на содержание труда уменьшился бы в том же размере, в каком увеличился бы капитал правительства того же назначения, и, след., не произошло бы повышения задельной платы, потому что хотя спрос и оставался бы тот же, но не было бы прежнего соперничества. Если бы, установив налог, правительство вывезло бы в один прием всю выручку с него за границу в качестве субсидии иноземному государству и если бы вследствие этого налог был посвящен на содержание иностранных, а не английских рабочих – солдат, матросов и т. д., – то в таком случае, без сомнения, уменьшился бы спрос на труд и задельная плата могла бы вовсе не возвышаться, хотя и была бы обложена налогом. Но то же самое случилось бы, если бы налог взимался с предметов потребления, с прибыли на капитал, или, если бы та же сумка взималась каким-нибудь другим способом для доставления упомянутой субсидии: в стране употреблялось бы менее труда; в одном случае возвышение задельной платы встретило бы препятствие, в другом – она непременно должна понизиться.
   Но предположим, что по получении от рабочих налога с задельной платы он отдается даром хозяевам их: это увеличило бы их денежный капитал на содержание труда, но не умножило бы ни припасов, ни числа рук. Итак, увеличилось бы только соперничество между теми, кто дает занятие труду, и налог, в конце концов, не повлек бы за собою никакого убытка ни для хозяина, ни для рабочего. Первый стал бы платить дороже за труд, прибавка, получаемая рабочим, отдавалась бы в виде налога правительству и снова возвращалась бы хозяину. Но не следует забывать, что продукт налога вообще расходуется расточительно, что он получается всегда в ущерб удобствам и удовольствиям народа и что чаще всего он или уменьшает капитал, или замедляет его накопление. Уменьшая капитал, налог стремится уменьшить действительный фонд на содержание труда, след., уменьшает действительный на него спрос. Итак, налоги вообще, настолько они посягают на действительный капитал страны, сокращают спрос на рабочие руки, и, след., вероятное, но не необходимое действие налога на задельную плату будет то, что хотя бы задельная плата и возвысилась, но возвышение это не было бы в точности равно сумме налога.
   Ад. Смит, как мы уже видели, вполне соглашается с тем, что действие налога на задельную плату состоит в увеличении ее по крайней мере на сумму, равную налогу, и что если не прямо, то в конечном результате налог этот выплачивается хозяином. До сих пор мы совершенно с ним согласны; но мы существенно расходимся с ним во взгляде на последующее действие подобного налога.
   «Итак, если даже прямой налог на задельную плату, – говорит Ад. Смит, – будет выплачиваться самим рабочим, все-таки нельзя сказать в собственном смысле слова, что налог падает на него, по крайней мере, если спрос на труд и средняя цена товаров остаются после установления налога прежние. Во всех подобных случаях лицо, непосредственно эксплуатирующее рабочего, уплачивало бы в действительности не только налог, но даже несколько более. Окончательная уплата в различных случаях упала бы на различные лица. Возвышение, которое может быть произведено таким налогом в размере задельной платы за мануфактурный труд, было бы уплачено фабрикантом, который был бы принужден и имел бы право переложить его с прибылью на цену своих товаров. Возвышение в цене земледельческого труда, которое мог бы повлечь за собою подобный налог, было бы уплачено фермером, которому для содержания прежнего числа рабочих было бы необходимо расходовать больше капитала. Чтобы возместить этот излишек капитала, вместе с обыкновенною прибылью на капитал ему непременно нужно будет удержать в своих руках более значительную долю, или – что одно и то же – ценность более значительной доли произведений почвы, и, след., он будет платить меньшую ренту землевладельцу. Окончательный платеж этого увеличения задельной платы вместе с увеличением прибыли фермера, уплатившего вперед прибавочную задельную плату, упал бы в этом случае на землевладельца. Во всяком случае, прямой налог на задельную плату труда с течением времени необходимо должен повлечь за собою как более значительное уменьшение поземельной ренты, так и более значительное увеличение цены мануфактурных товаров, чем какое последовало бы от непосредственного обложения на сумму, равную налогу, частью поземельной ренты, частью предметов потребления».
   (Vol. III, р. 337)
   Смит утверждает в этом месте, что прибавка задельной платы, которую выдает фермер, упадет в конце концов на землевладельцев, которые станут получать меньшую ренту; но что прибавка задельной платы, поступающая из кармана фабриканта, произведет возвышение в цене мануфактурных изделий и, след., упадет на потребителей этих изделий.
   Предположим, что общество состоит из землевладельцев, фабрикантов, фермеров и рабочих. Что рабочие будут вознаграждены за налог – против этого не спорят; но кто вознаградит их за него? Фабриканты не могли бы уплатить ничего, так как, если бы цена их товаров возвышалась в пропорции расходуемой ими прибавки задельной платы, то они находились бы в лучшем положении после введения налога, чем до него. Если бы суконный фабрикант, шляпочник, сапожник и другие могли возвысить цену своих товаров на 10%, предполагая, что этих 10% было бы вполне достаточно для вознаграждения их за возвышение задельной платы, если бы, как говорит Ад. Смит, «они имели право и были принуждены переложить эту прибавку с прибылью на цену своих товаров», то каждый из них мог бы продолжать потреблять столько же других товаров, как и прежде, и, след., они нисколько не участвовали бы в платеже налога. Если бы суконный фабрикант платил дороже за свои шляпы и башмаки, то он получал бы больше за свое сукно, и если бы шляпочник покупал дороже сукно и башмаки, то он продавал бы дороже свои шляпы. Они покупали бы все мануфактурные товары так же выгодно, как и прежде, и пока хлеб не возвысился бы в цене, как и предполагает д-р Смит, и пока в их распоряжении находилась бы прибавочная сумма на покупку хлеба, до тех пор вместо потери они были бы в выгоде от подобного налога.
   Итак, если ни рабочие, ни фабриканты не платят этого налога и если фермеры также вознаграждаются за него понижением ренты, то одни землевладельцы подвергнутся всей его тяжести и еще должны будут способствовать увеличению прибыли фабрикантов. Но чтобы это произошло, им нужно было бы потребить все мануфактурные товары страны, ибо увеличение цены, разложенное на всю массу, лишь немногим превышает налог, которым были первоначально обложены мануфактурные рабочие.
   Никто, однако, не станет отрицать, что суконный фабрикант, шляпочник и все другие фабриканты суть взаимные потребители продуктов друг друга; никто не станет оспаривать, что всякий рабочий потребляет мыло, сукно, башмаки, свечи и другие товары; а след., невозможно всей тяжести этого рода налогов падать единственно на землевладельцев.
   Но если рабочие не платят никакой доли налога и тем не менее цена мануфактурных изделий возвышается, то задельная плата должна возвыситься не только для того, чтобы вознаградить их за налог, но также и за вздорожание необходимых мануфактурных предметов; и это повышение, насколько оно касается земледельческого труда, станет новою причиною понижения ренты, а насколько касается мануфактурного труда, произведет новое возвышение цены мануфактурных товаров. Это возвышение цены товаров подействует, в свою очередь, на задельную плату, и действие, и обратнодействие сначала задельной платы на товары, потом товаров на задельную плату будут так продолжительны, что нельзя определить им границ. Аргументы, на которых основана эта теория, ведут к таким нелепым заключениям, что легко заметить с первого взгляда всю ее несостоятельность.
   Все изменения, которым подвергаются прибыль на капитал и задельная плата за труд вследствие возвышения ренты и предметов необходимости при естественном движении общества и возрастающей затруднительности производства, наступят точно так же под влиянием возрастания задельной платы от налога; таким образом, потребление рабочего, точно так же как и хозяев его, будет уменьшено действием налога, и не только этого налога в частности, но и всякого другого, простирающегося на ту же сумму, так как все они имеют стремление уменьшать фонд, служащий на содержание труда.
   Ошибка Ад. Смита заключается прежде всего в том предположении, что всякий налог, платимый фермером, необходимо должен падать на землевладельца в виде уменьшения ренты. Что касается этого предмета, то я уже высказался о нем чрезвычайно подробно и, кажется, удовлетворительно доказал читателю, что с тех пор как употребляется больший капитал на обработку земли, не платящей ренты, и с тех пор как выручка, получаемая от этого капитала, определяет цену сырых произведений, из ренты не может быть сделано никакого вычета. Итак, фермер или вовсе не получит вознаграждения за налог на задельную плату, или если и получит, то это произойдет только вследствие вздорожания сырого продукта.
   Если налог для фермера слишком тяжел, то он может возвысить цену своих сырых произведений, чтобы стать на общий уровень с другими промышленниками; но налог на задельную плату, который обременял бы его предприятие не более чем другие отрасли промышленности, нельзя было бы ни переложить, ни возместить возвышением цены земледельческих произведений; потому что та же причина, которая побуждала бы его возвысить цену на хлеб, т. е. желание вознаградить себя за налог, заставила бы суконного фабриканта возвысить цену на свои материи, а сапожника, шляпочника и фабриканта обоев возвысить цену обуви, шляп и обоев.
   Если бы все они могли увеличить цену своих товаров, чтобы с прибылью вознаградить себя за налог, то как все они суть взаимные потребители товаров друг друга, то очевидно, что налог никогда не был бы выплачен, ибо если всякий в состоянии вознаградить себя за него, то где же плательщики?
   Итак, я успел, кажется, доказать, что всякий налог, который будет иметь следствием возвышение задельной платы, будет выплачиваться посредством уменьшения прибыли, и что, след., налог на задельную плату есть в действительности не что иное, как налог на прибыль.
   Закон подразделения продукта, труда и капитала между задельной платой и прибылью, который я старался доказать, кажется мне столь несомненным, что я расположен думать, что, за исключением непосредственного действия, составляет лишь незначительную разницу то, облагается ли налогом прибыль на капитал или задельная плата труда. Облагая налогом прибыль на капитал, вы, по всей вероятности, изменили бы уровень возрастания фондов на содержание труда, и задельная плата, достигнув слишком значительной высоты, перестала бы соответствовать размеру этих фондов. При обложении задельной платы вознаграждение, достающееся рабочему, также утратило бы соответствие с размерами фонда, потому что было бы слишком низко. Естественное равновесие между прибылью и задельной платой восстановилось бы в одном случае через понижение, в другом – через повышение денежной задельной платы. Итак, налог на задельную плату падает не на землевладельца, но на прибыль с капитала; он «не дает права и не принуждает хозяина-фабриканта переложить его с прибылью на цену товаров, потому что фабрикант не будет в состоянии увеличить их цену и должен, след., один без вознаграждения уплатить подобный налог» .
   Если действие налогов на задельную плату таково, как я его описал, то они не заслуживают того порицания, с каким выразился о них д-р Смит. Вот что говорит он по поводу таких налогов: «Утверждают, что эти налоги и некоторые другие того же рода, возвышая цену труда, разорили бóльшую часть мануфактур в Голландии». Подобные же налоги, хотя и не столь тяжелые, взимаются в Милане, в Генуе, в герцогстве Моденском, в герцогствах Парме, Пьяченце и Гвастале и в Папской области. Один довольно известный французский писатель предложил преобразовать финансы своей страны посредством замены этим наиболее разорительным из всех налогов большей части других:
   «Нет такой нелепости, – говорит Цицерон, – которая не была бы подчас утверждаема некоторыми философами».
   В другом месте Смит говорит:
   «…налоги на предметы необходимости, возвышая задельную плату труда, неизбежно стремятся к возвышению цены всех мануфактурных предметов, а след., и к уменьшению их сбыта и потребления».
   Если бы даже был верен принцип д-ра Смита, что подобные налоги влекут за собою возвышение цены мануфактурных товаров, то и в таком случае налоги эти не заслуживали бы подобного порицания, так как действие этого рода не могло бы продолжаться долго и не повлекло бы за собою никакой невыгоды для нашей иностранной торговли. Если бы под влиянием какой-нибудь причины возвысилась цена некоторых отдельных мануфактурных товаров, то вывоз их встретил бы препятствия или прекратился бы. Но если бы та же причина подействовала на все товары, то влияние ее было бы лишь номинально: оно не коснулось бы относительной ценности товаров и ничуть не уменьшило бы побуждений к ведению меновой торговли, на которую сводится на деле вся торговля, как внешняя, так и внутренняя.
   Я уже старался показать, что если какая-нибудь причина возвышает цены всех товаров, то действие ее почти одинаково с тех, какое производит понижение ценности денег. Когда понижается ценность денег, возвышается цена всех товаров, и если это действие ограничивается одной страной, то оно влечет за собою точно такое же изменение в ее иностранной торговле, как и возвышение цены товаров от всеобщего налога; след., изучая результаты уменьшения ценности денег одной страны, мы изучаем также и действие вздорожания товаров, ограниченного одной страной. Ад. Смит также был убежден в сходстве между этими двумя случаями и утверждал поэтому, что низкая ценность денег или, как говорит он, серебра в Испании, происходящая от запрещения его вывоза, оказывала чрезвычайно пагубное влияние на мануфактуры и на заграничную торговлю Испании.
   «Но этот упадок ценности серебра, который, будучи результатом или особенного положения, или политических учреждений отдельной страны, имеет место только в ней, влечет за собою чрезвычайно важные последствия и не только не стремится к увеличению действительного богатства того или другого лица, но имеет, напротив того, стремление уменьшать действительное богатство каждого. Повышение денежной цены всех товаров, которое в подобном случае ограничивается лишь одною этою страною, стремится более или менее обессилить внутреннюю промышленность всякого рода и дать возможность иностранцам доставлять почти все сорта товаров за меньшее количество серебра, чем могли бы производить местные рабочие и вытеснить их таким образом не только с заграничного, но также и с туземного рынка».
   (Vol. II, р. 278)
   Одна только – и, кажется, единственная – невыгода от уменьшения ценности серебра в стране, происходящая вследствие вынужденного увеличения его количества, была удачно объяснена д-ром Смитом. Если бы торговля золотом и серебром была свободна, «то золото и серебро, вывозимое из страны, не вывозилось бы даром, но приносило бы взамен равноценность в тех или в других товарах. Но подобные товары не все были бы предметами роскоши или излишества для потребления праздных людей, не производящих ничего взамен своего потребления. Так как этот чрезвычайный вывоз золота и серебра не увеличивал бы действительного богатства и дохода праздных людей, то он не увеличил бы и потребления их. Большая часть этих товаров, или по меньшей мере некоторая часть их, состояла бы из сырых произведений, орудий и жизненных припасов для употребления и для содержания трудящихся людей, которые воспроизвели бы с прибылью всю ценность своего потребления. Таким образом, часть мертвого общественного капитала обратилась бы в активный капитал и привела бы в движение больше труда, чем употреблялось прежде».
   Не допуская свободной торговли драгоценными металлами при возвышении цены товаров вследствие налога или прилива этих металлов, вы препятствуете обращению части мертвого общественного капитала в капитал активный и употреблению большого количества труда. Но этим и ограничивается все зло, которое никогда не ощущается в тех странах, где дозволяется или терпится вывоз серебра.
   Вексельный курс между различными странами бывает al pari только в таком случае, когда каждая из них располагает именно таким количеством орудия обращения, какое при данном порядке вещей необходимо для обращения их товаров. Если бы торговля драгоценными металлами была совершенно свободна и деньги можно было бы вывозить без всяких расходов, то вексельный курс повсюду был бы al pari. Если бы торговля драгоценными металлами была вполне свободна, если бы они повсюду употреблялись в качестве орудия обращения, то даже и при существовали издержек перевозки вексельный курс никогда и нигде не мог бы уклоняться от al pari более чем на сумму этих издержек. Этих начал, мне кажется, никто в настоящее время уже не оспаривает. Если в какой-нибудь стране употребляются бумажные деньги, не разменные на металл и вследствие того независящие от какой-либо прочной денежной единицы, то вексельный курс такой страны может уклониться от своего уровня в той же пропорции, в какой увеличивается в ней количество денег сверх того размера, который уделяла бы ей всеобщая торговля, если бы движение денег было свободно и драгоценные металлы употреблялись в качестве денег или денежной единицы.
   Если бы для своих общих торговых операций Англия располагала 10 млн. фунтов ст. известного веса и пробы и если бы эта сумма была заменена 10 млн. фунтов бумажных денег, то курс не испытал бы никакого изменения; но если бы вследствие злоупотребления правом выпуска бумажных денег в обращение вошло 11 млн. ф., то вексельный курс был бы на 9% против Англии, при 12 млн. он был бы против нее на 16%, при 20 – на 50%. Но это могло бы произойти и независимо от употребления бумажных денег. Все, что задерживает в обращении большее количество фунтов, чем сколько обращалось бы при свободной торговле и при употреблении в качестве ли денег или денежной единицы драгоценных металлов известного веса и пробы, произвело бы совершенно такие же последствия. Предположим, что монета соскоблена и что вследствие этого каждый фунт перестает содержать количество золота и серебра, определенное законом; в таком случае может быть употреблено в обращение большее число подобных фунтов, чем тогда, когда они были целы. Если бы каждый фунт уменьшился на 1/10, таким образом, на то могло бы обращаться 11 млн. таких фунтов вместо 10 млн.; при уменьшении на 2/10 обращалось бы 12 млн., а при уменьшении на половину понадобилось бы не менее 20 млн. Если бы вместо 10 млн. употреблялась последняя сумма, то цена всех товаров в Англии поднялась бы вдвое и английский курс упал бы на 50%; но это нимало не повредило бы иностранной торговле и не помешало бы производству каких бы то ни было товаров. Если бы, напр., сукно поднялось в Англии от 20 до 40 ф. за штуку, то его можно было бы вывозить так же легко, как и прежде, потому что вексельный курс давал бы заграничному покупателю вознаграждение в 50%, так что на 20 ф. своих денег он мог бы купить переводный вексель, с помощью которого он был бы в состоянии уплатить в Англии долг в 40 ф. Таким же образом, если иностранный купец вывозит товар, стоящий ему дома 20 ф. и продающийся в Англии за 40 ф., то он получит все-таки 20 ф., потому что за 40 ф. в Англии он покупает лишь вексель в 20 ф. на чужую страну. Те же последствия произошли бы от всякой причины, в силу которой 20 млн. фунтов пришлось бы исполнять в обращении Англии ту же функцию, для какой достаточно всего 10 млн. Если бы столь нелепый закон, как запрещение вывоза драгоценных металлов, был приведен в исполнение и, вследствие такого запрещения, из монетного двора поступило бы в обращение 11 млн. хорошей монеты вместо 10, то английский курс упал бы и на 9%; при 12 млн. он упал бы на 16%; при 20 – на 50%. Но это нисколько не обессилило бы английской промышленности. Если бы домашние произведения продавались в Англии дороже, то заграничные тоже поднялись бы здесь в цене. Для иностранного купца, ввозящего и вывозящего товары, было бы все равно, высоки или низки эти цены, потому что, с одной стороны, он был бы принужден уплачивать вознаграждение по курсу, когда его товары продаются дорого, с другой – он сам получал бы такое же вознаграждение, когда ему приходилось бы покупать английские товары по высокой цене. Единственным неудобством, которое могло бы произойти для страны от удержания в обращении запретительными законами большого количества золота и серебра, чем обращалось бы в ином случае, была бы потеря, которую она понесла бы, употребляя часть своего капитала, вместо производительного непроизводительным способом. В качестве денег этот капитал не может приносить никакой прибыли, но превращенный путем обмена в материалы, машины и пищу, он приносил бы доход и присоединял бы нечто к богатству и ресурсам страны. Итак, я, кажется, доказал удовлетворительно, что сравнительно низкая вследствие налога цена драгоценных металлов, или, другими словами, всеобщее возвышение цены товаров нисколько не повредило бы стране, так как часть металлов была бы вывезена, что, возвышая ценность их, понизило бы снова цену товаров. Я показал, сверх того, что если бы драгоценные металлы не были вывезены, если бы, вследствие запретительных законов, они могли быть удержаны в стране, то действие, производимое на вексельный курс, служило бы противовесом действию высоких цен. Итак, если налоги на предметы необходимости и на задельную плату не имели следствием возвышения цен всех товаров, на производство которых расходован труд, то нельзя порицать в этом отношении налоги такого рода: если бы даже было справедливо мнение Ад. Смита, что они производят подобное действие, то они ни в каком случае не были бы вследствие этого более вредными. Они были бы достойны порицания не более как по тем же доводам, которые могут быть справедливо приведены против налогов всякого другого рода.
   Землевладельцы как таковые были бы изъяты от тяжести налога; но, насколько, расходуя свои доходы, они дают прямое занятие труду – садовников, обыкновенных слуг и т. п., – они подвергались бы его действию.
   Нет спора, что «налоги на предметы роскоши не имеют стремлением возвышать цену какого-нибудь другого товара, кроме того, на котором они лежат»; но несправедливо, что «налоги на предметы необходимости, возвышая задельную плату, необходимо стремятся к возвышению цены всех мануфактурных товаров». Справедливо, что «налоги на предметы роскоши выплачиваются в последнем счете потребителями обложенного товара без всякого вознаграждения. Они безразлично падают на товары всякого рода, на задельную плату, на прибыль с капитала, на поземельную ренту». Напротив того, ложно, «что налоги на предметы необходимости, насколько они лежат на бедном рабочем классе, выплачиваются, в конце концов, частью землевладельцем посредством уменьшения поземельной ренты, частью богатыми потребителями, землевладельцами и иными вследствие увеличения цены мануфактурных изделий»; ибо, насколько эти налоги лежат на бедном рабочем классе, они выплачиваются почти сполна уменьшением прибыли с капитала, сами же рабочие выплачивают лишь весьма незначительную их часть вследствие уменьшения спроса на труд, которое стремятся произвести налоги всякого рода.
   Благодаря ошибочному взгляду на действие этих налогов, д-р Смит пришел к следующему заключению:
   «Если бы высшие и средние классы общества хорошо понимали свой собственный интерес, то они должны бы были всегда сопротивляться всем налогам на предметы необходимости, точно так же как прямым налогам на задельную плату».
   Это заключение вытекает из следующего соображения его:
   «Окончательная уплата как тех, так и других налогов, падает всецело на эти классы и всегда со значительной прибавкой. Но большею тяжестью она падает на землевладельца , который всегда платит вдвойне, во-первых, в качестве землевладельца благодаря уменьшению своей ренты и, во-вторых, в качестве богатого потребителя вследствие увеличения своего дохода. Наблюдение Маттью Деккера, что иные налоги повторяются и накопляются иногда от 4 до 5 раз в цене некоторых товаров, вполне оправдывает относительно налогов на предметы жизненной необходимости. Например, в цене кожи вы должны уплатить не только налог на кожу башмаков, которые вы носите, но также и часть налога на башмаки, которые носят башмачник и кожевник. Вы принуждены, сверх того, уплатить налог на соль, на мыло, на свечи, которые употребляются этими ремесленниками во время работы для вас, а также налог на кожу, которую потребляют производители соли, мыла и свеч, трудясь для этих рабочих».
   Но так как д-р Смит не думает, чтобы кожевник, производитель соли или фабрикант свеч извлекали какую-нибудь выгоду из налога на кожу, соль, мыло или свечи, и так как достоверно, что правительство никогда не получает ничего свыше суммы налога, то невозможно понять, каким образом народ может платить его больше, каков бы ни был класс, на котором лежит налог. Богатые потребители будут в состоянии заплатить и действительно заплатят за бедного потребителя, но они не заплатят ничего сверх суммы налога, и не в природе вещей, чтобы «налог был повторяем и накопляем до 4 или 5 раз».
   Подобная система может быть порочна, потому что берет у народа сумму большую той, какая вносится в государственную кассу; часть этого налога может вследствие действия своего на цены поступить в распоряжение лиц, которые пользуются особенным порядком взимания. Такие налоги гибельны, и их не следует поощрять; ибо можно принять правилом, что в тех случаях, когда действие налога бывает справедливо, налог соответствует первому положению д-ра Смита и берет у народа возможно меньшую часть сверх того, что поступает в государственное казначейство. Сэй говорит:
   «Некоторые лица предлагают финансовые планы и средства для пополнения государственной кассы, не обременяя этим подданных; но если только финансовый план не имеет характера промышленного предприятия, то он не может доставить правительству более того, что получается от частных лиц или от самого же правительства в другой только форме. Нельзя сделать что-нибудь из ничего, одним ударом жезла. Какою бы тайною ни окружали предприятия, какие бы ни придавались ценностям формы, каким бы превращениям ни подвергали их, ценность получается только в тех случаях, когда она создается или приобретается от других лиц. Лучший из всех финансовых планов состоит в том, чтобы расходовать мало, и лучший из всех налогов есть тот, который всех меньше».
   Д-р Смит постоянно и, мне кажется, справедливо утверждает, что рабочие классы не могут принимать действительного участия в тягостях государства. Налог на предметы необходимости или на задельную плату должен, след., перелагаться с бедных на богатых. Но если д-р Смит хотел сказать, что некоторые налоги иногда повторяются в ценах известных товаров и накопляются по 4 и 5 раз единственно с упомянутою целью, а именно для переложения налога с бедных на богатых, то подобные налоги не заслуживают такого порицания.
   Предположим, что справедливый налог, взимаемый с богатого потребителя, составляет 100 ф. и выплачивался бы им прямо, если бы налог взимался с дохода, с вина или с какого-нибудь другого предмета роскоши; при обложении предметов необходимости лицо это не потерпело бы никакой несправедливости, будучи принуждено выплачивать не более 25 ф., в соответствии со своим собственным потреблением таких предметов и потреблением своего семейства, и в то же время, будучи обязано повторить уплату этого налога еще три раза, уплачивая дополнительную цену за другие товары, служащие для вознаграждения рабочих или их хозяев за налог, который им пришлось внести предварительно. Далее и в этом случае аргумент неубедителен: если платеж не превышает того, что требуется правительством, то не все ли равно богатому потребителю, внести ли налог прямо, уплачивая более высокую цену за предметы роскоши, или же косвенно, покупая дороже предметы необходимости и другие предметы своего потребления? Если народ платит не больше, чем получает правительство, то богатый потребитель заплатит только справедливую свою долю; если же вносится больше, то Ад. Смиту следовало бы указать, кому достается этот излишек? Но весь его аргумент покоится на заблуждении, потому что цены товаров не возвысились бы от подобного налога.
   Мне кажется, что Сэй не вполне последовательно придерживается того очевидного правила, которое приведено мною из его прекрасного сочинения. Говоря на следующей странице о налоге, он утверждает:
   «Когда налог слишком возрастает, то производит то плачевное действие, что лишает плательщика части его состояния, не обогащая тем государства; это становится понятным, если принять во внимание, что способность к производительному или к непроизводительному потреблению каждого плательщика податей ограничивается размерами их доходов. Вследствие этого нельзя лишить плательщика части дохода, не заставив его уменьшить соответственно этому своего потребления. Отсюда происходит уменьшение спроса на те предметы, которые он перестает потреблять, и особенно на те, с которых взимается налог; это уменьшение спроса влечет за собою уменьшение производства и, след., уменьшение произведений, которые обложены налогом. Итак, плательщик теряет при этом долю своих жизненных наслаждений, а казначейство – часть своего сбора».
   Сэй приводит в пример налог на соль, установленный во Франции до революции и уменьшивший, по его словам, наполовину производство соли. Но если бы стали меньше потреблять соли, то меньше капиталов было бы употреблено на ее производство, и, след., хотя производитель извлек бы менее прибыли из производства соли, но он приобрел бы за то более на производстве других товаров. Если налог, как бы он тяжел ни был, падает на доход, а не на капитал, то он не уменьшает спроса, но только видоизменяет его. Он дает возможность правительству потреблять столько же произведений почвы и труда страны, сколько прежде потребляли плательщики податей – зло достаточно крупное и без преувеличений. Если мой доход состоит из 1000 ф. в год и я обязан вносить 100 ф. в год налога, то спрос мой не может простираться более чем на 9/10 того количества товаров, какое потреблял я прежде; но я даю возможность правительству заявить спрос на остальную 1/10. Если обложенный налогом предмет есть хлеб, тогда нет необходимости уменьшаться моему спросу на него, ибо я могу предпочесть заплатить за свой хлеб лишних 100 ф. в год, уменьшив на такую же сумму расход на вино, на мебель или на другие предметы роскоши . Вследствие этого будет употреблено менее производства вина или мебели, но зато его будет затрачиваться больше на производство предметов, на которые будет расходоваться налог, взимаемый правительством.
   Сэй говорит, что, уменьшивши для Парижа вдвое рыночный налог на рыбу (les droits d’entrée et de halle sur la maree), Тюрго нисколько не уменьшил этим целого производства ее, и что вследствие того потребление рыбы должно было увеличиться вдвое. Он заключает из этого, что прибыль рыбака и лиц, занимающихся рыбным промыслом, должна была также удвоиться, и что доход страны должен был увеличиться настолько же, насколько возросла эта прибыль, и, давая толчок накоплению, он должен был увеличить средства государства .
   Не входя в рассмотрение вопроса относительно политики, от которой зависело такое изменение налога, я имею основания сомневаться в том, что оно действительно способствовало накоплению. Если бы прибыль рыбака и других лиц, занятых тем же промыслом, вследствие увеличения потребления рыбы удвоилась, то следовало извлечь капитал и труд из других отраслей промышленности для затраты его в этом именно промысле. Но капитал и труд доставляли в этих занятиях прибыль, от которой пришлось бы отказаться по извлечении их отсюда. Легкость накопления капиталов увеличилась бы в стране только на разность между прибылью, получаемой при новом употреблении капитала, и тою, которая доставлялась прежним употреблением его.
   Взимаются ли налоги с дохода или с капитала, во всяком случае, они уменьшают податной фонд государства. Если я перестаю тратить по 100 ф. на вино вследствие того, что, передавая такую же сумму правительству в виде налога, я дам ему возможность израсходовать 100 ф. вместо себя самого, то количество товаров во 100 ф. необходимо убывает из списка облагаемых налогом товаров. Если доход жителей какой-нибудь страны простирается на 10 млн., то они владеют по меньшей мере десятью млн., годных для обложения налогом ценностей. Если вследствие обложения налогом части этих ценностей в распоряжение правительства перейдет один миллион, то доход жителей по-прежнему будет номинально простираться на 10 миллионов, но в распоряжении их останется всего только 9 млн. ценностей, годных для обложения налогом. Нельзя представить себе таких обстоятельств, при которых налог не уменьшал бы пользования тех, на кого он в окончательном счете падает, и нет другого средства вновь увеличить пользование, кроме накопления нового дохода.
   Налог никогда не может быть так справедливо распределен, чтобы он производил одинаковое влияние на ценность всякого предмета, сохраняя одинаковую пропорцию относительной ценности каждого из них. Косвенным действием своим он производит часто такие последствия, которые очень далеки от видов законодателя. Мы уже обратили внимание на то, что действие платимого налога на хлеб и на сырые произведения, при условии производства денег в самой стране, состоит в увеличении цены всех товаров в той пропорции, в какой входит в состав их суровье, и, след., в нарушении естественного равновесия, существовавшего между ними прежде. Другое косвенное последствие – то, что налог возвышает задельную плату и понижает уровень прибыли, а как мы уже видели в другой части этого сочинения, результатом возвышения задельной платы и уменьшения прибыли является понижение денежной цены тех товаров, которые производятся при помощи большого количества постоянного капитала.
   Что товар, обложенный налогом, не может продолжать вывозиться с одинаковою выгодою, это было понято так хорошо, что при вывозе его не допускаются возвратные пошлины, а при ввозе он облагается ввозной пошлиной. Если бы эти возвратные и ввозные пошлины взимались как следует не только с таких товаров, но и со всего, на что они оказывают косвенное влияние, то в ценности драгоценных металлов не могло бы происходить никаких нарушений равновесия. Как только нам было бы возможно вывозить товар из страны после обложения его налогом столь же легко, как налога, и как только перестали бы оказывать какие-либо особенные облегчения ввозу, драгоценные металлы перестали бы входить в список предметов ввоза с более значительною составною частью, чем прежде.
   Ни один товар не представляет, быть может, таких удобств для обложения, как те товары, которые при пособии или искусства, или природы изводятся при исключительно выгодных условиях. В отношении к другим странам подобные товары могут быть помещены в ряду таких, цена которых не регулируется количеством израсходованного на них труда, зависит от каприза, вкуса или от покупной силы приобретателя. Если бы Англия обладала более производительными оловянными рудниками, нежели другие страны, или если бы благодаря преимуществам в машинах и топливе она располагала особенными удобствами для производства хлопчатобумажных товаров, то цены олова и хлопчатобумажных произведений продолжали бы регулироваться в Англии сравнительным количеством труда и капитала на производство их, и соперничество наших купцов сделало бы эти товары лишь немногим дороже для заграничного потребителя. Наши преимущества в отношении к производству этих товаров могли бы быть столь решительны, что они могли бы вынести весьма значительную прибавку цены на иностранных рынках без уменьшения их потребления. Такой цены они никогда не достигли бы при условии свободного соперничества внутри страны, иначе как при обложении их вывозною пошлиною. Подобный налог упал бы всецело на иностранного потребителя, и часть расходов английского правительства была бы возмещена из налога на землю и труд других стран. Налог на чай, выплачиваемый в настоящее время английским народом и идущий на расходы английского правительства, мог бы послужить для уплаты расходов китайского правительства, если бы взимался при вывозе чая из Китая.
   Налоги на предметы роскоши имеют некоторые преимущества пред налогами на предметы необходимости. Они вообще выплачиваются из дохода, и, след., не уменьшают производительного капитала страны. Если бы вино значительно возросло в цене вследствие обложения, то, вероятно, потребитель его скорее отказался бы от удовольствия употребления вина, чем нанес бы значительный ущерб своему капиталу для удовлетворения этой потребности. Подобные налоги до того сливаются с ценою, что потребитель может лишь с большим трудом заметить, что уплачивает налог. Но они имеют и свои неудобства. Во-первых, они никогда не касаются капитала, а в некоторых исключительных случаях может быть удобно, чтобы даже капитал принимал участие в общественных расходах; а во-вторых, нельзя быть уверенным в том, что налог достигнет известной цифры, потому что он может не коснуться даже и дохода. Человек бережливый может избегнуть уплаты налога на вино, отказавшись от потребления его. Доход страны может оставаться без изменения, но государство, пожалуй, окажется не способным взыскать ни шиллинга налога.
   Всякий предмет, потребление которого привычка превратила в удовольствие, может быть покинут только с сожалением и продолжает потребляться несмотря на весьма тяжелый налог; но это сожаление имеет свои границы, и ежедневно опыт показывает, что возрастание номинального размера налога чисто уменьшает его выручку. Одно лицо продолжало бы потреблять прежнее количество вина, несмотря на возвышение цены его до 3 шилл. за бутылку, но оно скорее отказалось бы от вина, чем стало бы платить 4. Другое согласилось бы платить 4, но отказалось бы от 5 шилл. Тоже самое можно сказать о других налогах на предметы роскоши: многие согласились бы платить 5 ф. за удовольствие, доставляемое лошадью, но отказались бы от уплаты 10 или 20 ф. И не потому отказались бы они от потребления вина и лошадей, что не могли бы платить больше: они просто не захотели бы этого. У каждого человека есть в уме известное мерило, по которому он определяет ценность своих удовольствий, но мерило это столь же разнообразно, как и человеческий характер. Страна, финансовое положение которой сделалось крайне искусственно благодаря пагубной системе накопления громадного национального долга, а след., и чрезмерного бюджета, особенно подвержена неудобствам, сопряженным с этим способом взимания налогов. Перебрав налогом все предметы роскоши, обложив лошадей, экипажи, вино, слуг и все другие удовольствия богатых, министр принужден обращаться к более прямым налогам, каковы надо на доход и на собственность, пренебрегая золотым правилом Сэя, что «наилучший финансовый план – расходовать мало, а наилучший из налогов – наименьший».
   ГЛАВА XVII. НАЛОГИ НА ДРУГИЕ ПРЕДМЕТЫ ПОТРЕБЛЕНИЯ (ОБРАБОТАННЫЕ)
   По тому же самому началу, по которому налог на хлеб возвышает цену хлеба, налог на всякий другой товар возвышает цену этого товара. Если товар не возвышался на сумму, равную налогу, то он перестал бы доставлять производителю прежнюю прибыль, и последний перевел бы свой капитал в какое-либо другое помещение.
   Обложение всех товаров, будь это предметы необходимости или роскоши при неизменной ценности денег, возвышает их цену на сумму, по меньшей мере равную налогу . Налог на мануфактурные предметы необходимости рабочего имел бы то же действие на задельную плату, как и налог на хлеб, который отличается от других предметов необходимости только тем, что он первый и самый важный в ряду их, и подобный налог произвел бы одинаковое же действие на прибыль с капитала и на иностранную торговлю. Но налог на предметы роскоши не имел бы иного действия, кроме возвышения их цены. Он упал бы сполна на потребителя и не мог бы ни увеличить задельной платы, ни уменьшить прибыли.
   Налоги, взимаемые в стране на ведение войны или на обыкновенные расходы государства и назначаемые главным образом на содержание непроизводительных рабочих, извлекаются из производительной промышленности страны; всякое сбережение, которое могло бы быть сделано в подобных расходах, составляло бы вообще прибавку к доходу, если не к капиталу плательщиков налога. Если на годичные военные расходы взимается 12 млн. посредством займа, то 12 млн. извлекаются из производительного капитала нации. Один миллион в год, взимаемый налогом для уплаты процентов по такому займу, только переносится из рук тех, кто его взносит, в руки тех, кто его получает, из рук плательщика налога в руки государственного кредитора. Действительный расход представляют 12 миллионов, а не проценты, которые следует уплачивать по ним . Будут ли уплачены проценты или нет, страна не станет ни богаче, ни беднее. Правительство могло бы потребовать сразу 20 миллионов в виде налога; в таком случае ему вовсе не было бы надобности взимать ежегодно налога на сумму 1 млн. Но это не изменило бы природы сделки. Отдельное лицо вместо уплаты 100 ф. в год могло бы быть принуждено уплатить 2000 ф. сразу. Оно могло бы также найти для себя более удобным занять эти 2000 ф. и платить кредитору 100 ф. в год процентов, нежели сберегать большую сумму из своих собственных фондов. В одном случае это частная сделка между А и В, в другом правительство гарантирует В уплату процентов, одинаково поступающих от А. Если бы сделка носила частный характер, то она ускользнула бы от общественного контроля, и для страны было бы сравнительно безразлично, честно ли А исполнил свой договор с В, или несправедливо удержал 100 ф. и в год в своем собственном владении. Точное исполнение договора вообще имело бы для страны интерес, но по отношению к национальному богатству оно имело бы лишь тот интерес, кем из этих двух лиц будут употреблены упомянутые 100 ф. более производительно, А или В. Но решать подобный вопрос никто не имел бы ни права, ни уменья. Можно бы допустить, что если А удержал их для собственного употребления, то он растратил бы их непроизводительно, а если бы они были уплачены В, то В мог бы присоединить к своему капиталу и употребить производительно. Но возможно и обратное, В мог бы расточить их, А – употребить производительно. По отношению к одному только богатству могло бы быть равно или более желательно, чтобы А уплатил или не уплатил их; но более важные требования справедливости и доверия нехотя могут быть принуждены уступить требованиям меньшей важности, и, след., если государство было призвано к вмешательству, то суду надлежало бы принудить к исполнению его договора. Долг, гарантируемый нацией, ничем не отличается от изложенной сделки. Справедливость и доверие требуют, чтобы проценты национальному займу продолжали уплачиваться и чтобы те, которые затратят свой капитал в видах общей пользы, не были принуждены отложить в сторону свои справедливые требования под предлогом целесообразности.
   Но, независимо от этого соображения, отнюдь не достоверно, чтобы политическая польза могла быть в каком-нибудь выигрыше от пожертвования политическою честностью. Не следует ниоткуда, чтобы сторона, освобожденная от уплаты процентов по государственному долгу, могла бы употребить их более производительно, нежели те, кому они бесспорно принадлежат. Через уничтожение национального долга доход одного лица мог бы возрасти от 1000 до 1500 ф. ст., но доход другого понизился бы с 1500 до 1000 ф. Сумма дохода этих двух лиц простирается теперь на 2500 ф., такую же сумму представляет он и прежде. Если бы правительству понадобилось возвысить налоги, то в личности была бы совершенно одинаковая, в обоих случаях годная для снижения сумма капитала и дохода. Таким образом, страна терпит бедствия не от уплаты процентов по государственному долгу и не освобождением от уплаты можно оказать ей помощь. Национальный капитал может возрастать единственно вследствие сбережения из дохода и воздержания от потребления (уклонения от расходования); а от уничтожения национального долга как не возрос бы доход, так не уменьшилось бы и потребление. Страна беднеет от расточительных расходов правительства и отдельных лиц и от займов. Поэтому всякая мера, рассчитанная на поощрение частной или общественной экономии, облегчит общественные бедствия; но ошибочно полагать, что действительная национальная тягость может быть устранена через переложение ее с плеч одного класса общества, который по справедливости обязан нести ее на плечи другого класса, который по всем принципам равенства обязан нести не больше как свою часть тягости.
   Из сказанного не следует заключать, что система займов представляет, по моему мнению, наилучший способ для пополнения экстраординарных расходов государства. Система эта стремится сделать нас менее бережливыми, скрыть от нас действительное наше положение. Если военные расходы составляют 40 млн. в год, а размер участия в них отдельного лица 100 ф., то последнее, будучи призвано к уплате своей доли налога в один раз, постарается быстро сберечь 100 ф. из своего дохода. При системе займов оно принуждено платить только процент по этим 100 ф. или 5 ф. в год и полагает, что сбережение этих 5 ф. из расхода совершенно достаточно; таким образом, оно обманывает себя предположением, что средства его остаются прежние. Рассуждая и действуя таким же образом, целая нация сберегает только процент по 40 млн. или 2 млн., и через это теряет не только все проценты или прибыль с 40 млн. капитала, которые принес бы последний при производительном употреблении, но также и 38 млн. – разность между ее сбережением и расходами. Если бы, согласно сделанному мною выше предположению, каждое лицо заключило свой частный заем и в полном размере приняло бы должное участие в потребностях государства, то по прекращении войны прекратилось бы и обложение и мы немедленно возвратились бы к естественному состоянию цен. А мог бы уплатить В из своих частных доходов процент на деньги, занятые им во время войны для уплаты своей доли издержек; но это не касалось бы целой нации.
   Страна, накопившая большой долг, находится в чрезвычайно искусственном положении. И хотя размер налогов и увеличение цены труда не может и, полагаю, действительно не влечет за собою каких бы то ни было других невыгод по отношению к заграничным странам, кроме одной неизбежной уплаты этих налогов, но в интересе каждого плательщика постараться освободить себя от тяжести и переложить платеж ее на другое лицо; стремление переселиться вместе со своим капиталом в другую страну, где бы можно было избегнуть подобных тягостей, становится под конец непреодолимым и одерживает верх над естественным отвращением каждого покидать место своего рождения и прежних своих связей. Страна, запутавшаяся в затруднениях, сопровождающих эту искусственную систему, поступила бы очень мудро, пожертвовав некоторою частью собственности, необходимою для выкупа своего долга. Мудрое в отношении к отдельному лицу также мудро и в отношении к нации. Человек, обладающий 10 000 ф., приносящих ему 500 ф. дохода, из которых он выплачивает 100 ф. в год в виде процентов по займу, имеет, в сущности, всего 8000 ф. и останется одинаково богатым как в том случае, когда будет продолжать платить 100 ф. в год, так и в том, когда пожертвует 2000 ф. сразу. Но спросят, где же покупатель собственности, которую нужно продать для получения этих 2000 ф.? Ответ ясен: государственный кредитор, которому предстоит получить эти 2000 ф., будет нуждаться в помещении для своих денег и будет расположен или отдать их взаймы фермеру, или фабриканту, или купить у них часть принадлежащей им собственности. Сами ростовщики щедро стали бы содействовать такой уплате. Теория эта рекомендовалась часто, но мы, кажется, никогда не имели ни достаточной мудрости, ни достаточной способности к применению ее. Следует тем не менее желать, чтобы в течение мира наши неустанные усилия направлялись на уплату той части долга, которая сделана во время войны, и чтобы никакая попытка к облегчению, никакое желание ускользнуть от настоящих – надеюсь, временных – бедствий не ослабляли нашего внимания к этому важному предмету.
   Никакой фонд погашения не может быть достаточен для уменьшения долга, если он не имеет своим источником излишка государственных доходов над государственными расходами. Следует сожалеть, что фонд погашения нашей страны есть таковой только по имени, ибо в ней нет излишка дохода над расходом. Необходимо создать сбережением действительный, а не воображаемый фонд, достаточный для уплаты долга. Если при возникновении какой-нибудь новой войны в будущем мы не уменьшим значительно нашего долга, то должно случиться одно из двух – или все расходы этой войны должны быть взяты в виде налога, возвышающегося с году на год, или же в конце этой войны, если не прежде, мы должны будем подвергнуться национальному банкротству. И не то чтобы мы не могли внести какойнибудь значительной прибавки к долгу: трудно указать границы силам великой нации; но, несомненно, существует предел размеру суммы, платимой в виде вечного налога отдельным лицом единственно за привилегию жить в своей родной стране .
   Когда товар имеет монопольную цену, то цена эта есть самая высокая, по которой потребитель соглашается покупать его. Товары имеют монопольную цену лишь тогда, когда нет никаких способов к увеличению их количества, и когда, след., соперничество существует только на одной стороне – покупателей. Монопольная цена может быть значительно ниже или выше в одну эпоху, чем в другую, потому что соперничество между покупателями должно зависеть от их богатства, от их вкусов и капризов. Те особенные вина, которые производятся в весьма ограниченном количестве, и те произведения искусства, которые вследствие своего превосходства или редкости приобрели безмерную ценность, обмениваются за весьма различные количества продукта обыкновенного труда, смотря по тому, богато или бедно общество, обладает ли оно бóльшим или меньшим количеством такого продукта, находится ли оно в первобытном или передовом состоянии. Таким образом, меновая ценность товара, имеющего монопольную цену, никогда не управляется издержками производства.
   Сырой продукт не имеет монопольной цены, потому что рыночная цена овса и пшеницы точно так же управляется их издержками производства, как и рыночная цена сукна и холста. Единственное между ними различие состоит в том, что цену хлеба регулирует одна часть капитала, употребленная в земледелие, а именно та, которая не платит ренты; между тем как в производстве мануфактурных товаров каждая часть капитала употребляется с одинаковой выручкой, и так как ни одна часть не платит ренты, то каждая часть одинаково представляет собою регулятор цены; количество хлеба и других сырых произведений может быть также увеличиваемо затратою в почву более значительного капитала, и, след., они не имеют монопольной цены. Соперничество здесь существует как между продавцами, так и между покупателями. Но не таковы условия производства тех редких вин и тех дорогих произведений искусства, о которых мы говорили; количества их нельзя увеличить, и цена их ограничивается единственно размером покупной силы и желанием покупателей. Рента таких виноградников может превзойти всякую умеренную границу, потому что никакая другая почва не способна производить подобные вина, никакая почва не может соперничать с ними.
   Хлеб и сырые произведения страны по временам могут действительно продаваться по монопольной цене; но это не может длиться долго, за исключением того случая, когда нельзя более употреблять производительно капитала в земледелие и когда, след., продукт почвы не может быть увеличен. В такое время каждый участок обработанной почвы и каждая часть земледельческого капитала станет приносить ренту, которая будет различаться в соответствии с различием в выручке. Сверх того, в такое время всякий налог, которым облагается фермер, упадет на ренту, а не на потребителя. Он не может увеличить цену своего хлеба, потому что, согласно предположению, хлеб достиг уже высшей цены, по которой покупатели соглашаются или могут покупать его. Он не удовлетворится уровнем прибыли более низким, нежели тот, который получается другими капиталистами, и, след., ему придется выбирать единственно между уменьшением ренты или оставлением своего занятия.
   По мнению Буханана, хлеб и сырые произведения имеют монопольную цену, потому что они приносят ренту: он полагает, что все товары, приносящие ренту, должны иметь монопольную цену; он заключает отсюда, что все налоги на сырые произведения должны падать на землевладельца, а не на потребителя.
   «Цена хлеба, – говорит он, – который всегда приносит ренту, нисколько не находится в зависимости от издержек производства хлеба: такие издержки должны быть выплачены из ренты; след., в результате их возвышения или падения является не высокая или низкая цена, а высокая или низкая рента. С этой точки зрения все налоги на прислугу фермы, на лошадей, на земледельческие орудия суть в действительности поземельные налоги, тягость, падающая на фермера в течение срока его аренды и на землевладельца при необходимости возобновления последней. Подобным же образом все те улучшенные хозяйственные орудия, которые сберегают издержки фермера – напр., молотилка и жатвенная машина, – все, что дает ему более легкий доступ к рынку – хорошие дороги, каналы и мосты, – хотя и уменьшают первоначальную стоимость хлеба, не уменьшают его рыночной цены. Итак, все, что сберегается при таких улучшениях, принадлежит землевладельцу как часть его ренты».
   Очевидно, что если признавать правильною основную посылку, на которой построена аргументация Буханана, а именно что хлебная цена всегда приносит ренту, то все утверждаемые им последствия, наступят действительно. Налоги на фермера упали бы в таком случае не на потребителя, а на ренту, и все хозяйственные улучшения увеличивали бы ренту; но, надеюсь, я успел достаточно ясно показать, что, пока в стране не обработана вся земля, и притом в высшей степени, в ней всегда будет существовать часть земледельческого капитала, не приносящего ренты и что именно выручка этой части капитала, подобно мануфактурам, разделяется между прибылью и задельной платой, и эта же часть капитала регулирует цену хлеба. Итак, если цена хлеба, не приносящего ренты, зависит от издержек его производства, то издержки эти не могут быть уплачиваемы из ренты. Результатом возвышения этих расходов является, след., более высокая цена, а не более низкая рента .
   Возможно ли предположить, что Буханан серьезно поддерживает мнение, что произведений почвы нельзя увеличить при возрастании спроса?
   Достойно замечания, что как Ад. Смит, так и Буханан, вполне допуская, что налоги на сырые произведения, поземельный налог и десятина падают на ренту, а не на потребителя сырого продукта, ни за что не согласились бы, что налог на солод упал бы на потребителя пива, а не на ренту землевладельца. Аргументация Ад. Смита представляет такое прекрасное изложение той точки зрения, с которой я рассматриваю налог на солод и всякий другой налог на сырой продукт, что я не могу удержаться, чтобы не обратить на нее внимание читателя:
   «Рента и прибыль с земли, засеянной ячменем, должна быть всегда почти равна ренте и прибыли с других одинаково плодородных и одинаково хорошо обработанных земель. Если бы они были меньше, то известная часть ячменной земли была бы скоро обращена под какую-нибудь другую обработку; если бы они были больше, то более земли стало бы употребляться на возделывание ячменя. Когда обыкновенная цена какого-нибудь отдельного продукта почвы представляет то, что может быть названо ценой монопольной, то налог на этот продукт необходимо уменьшает ренту и прибыль с почвы, на которой продукт возделан. Налог на продукт тех драгоценных виноградников, вина которых так мало в сравнении с существующим на него спросом, что цена его всегда находится выше естественной пропорции к продукту других одинаково плодородных и одинаково хорошо обработанных земель, необходимо понизил бы ренту и прибыль с таких виноградников. Цена вина, и без того уже самая высокая, какая только могла быть взята за количество, обыкновенно посылаемое на рынок, цена могла бы подняться выше без уменьшения этого количества, а количество нельзя было бы уменьшить без еще большей потери, потому что земли нельзя было бы обратить на какое-нибудь другое, одинаково ценное производство. Итак, вся тягость налога упала бы на ренту и прибыль или собственно на ренту с виноградника».
   «Но обыкновенная цена ячменя никогда не была монопольною ценою, а рента и прибыль с ячменной земли никогда не были выше своего естественного отношения к ренте и прибыли с другой одинаково плодородной и одинаково хорошо обработанной земли. Различные налоги, уплачиваемые на солод, пиво и эль, никогда не понижали цены ячменя, никогда не уменьшали ренты и прибыли с ячменной земли. Цена солода для пивовара постоянно возвышалась в соразмерности с налогами, лежащими на солоде, и эти налоги, вместе с различными пошлинами на пиво и на эль, постоянно или возвышали цену, или – что то же – ухудшали качество этих товаров для потребителя. Окончательная уплата этих налогов постоянно падала на потребителя, а не на производителя».
   Буханан делает об этом месте следующее замечание:
   «Налог на солод никогда не мог бы уменьшить цены ячменя, ибо если бы ячмень, превращенный в солод, не доставлял бы столько же, как и непревращенный, то требуемое количество не было бы доставляемо на рынок. Таким образом, ясно, что цена солода должна возрасти в соразмерности с лежащим на нем налогом, ибо в противном случае спрос не мог бы найти достаточного предложения. Но цена ячменя есть совершенно такая же монопольная цена, как и цена сахара; и тот, и другой приносят ренту, и рыночная цена обоих одинаково утратила всякую связь с первоначальными издержками».
   Итак, ясно, что, по мнению Буханана, налог на солод возвысил бы цену на солод, но налог на ячмень, из которого солод делается, не возвысил бы цену ячменя и что, след., при обложении налогом солода налог уплачивается потребителем, а при обложении ячменя налог взносит землевладелец, потому что рента последнего уменьшится. Таким образом, если согласиться с Бухананом, цена ячменя есть цена монопольная, наивысшая из цен, которую соглашаются покупатели давать за него; но солод, сделанный из ячменя, не имеет монопольной цены и, след., может возвышаться в соответствии с налогами, которыми он может быть обложен. Мне кажется, что это мнение Буханана о последствиях налога на солод находится в прямом противоречии с его же собственным мнением, высказанным относительно другого подобного же налога – налога на хлеб.
   «Налог на хлеб уплачивается в последнем счете не чрез увеличение цены, а чрез уменьшение ренты».
   (Vol. III, р. 355)
   Если налог на солод возвышает цену солода, то налог на хлеб возвышает цену хлеба.
   Следующий аргумент Сэя имеет в основании ту же точку зрения, как и принадлежащий Буханану:
   «Количество вина или хлеба, которое произведет участок земли, останется почти без изменения, каков бы ни был налог, обременяющий его. Налог может извлечь половину или даже 3/4 чистого продукта участка, или его ренты, как угодно, но земля будет продолжать обрабатываться для получения или продукта не поглощенной налогом. Рента, или – что одно и то же – часть прибыли землевладельца, станет несколько меньше, и только. Причину этого явления можно понять, если обратить внимание на то, что в предполагаемом случае количество продукта, получаемое с земли и посылаемое на рынок, всетаки останется прежнее. С другой же стороны, причины, от которых зависит спрос на продукт, также останутся прежние.
   Но если предлагаемое и спрашиваемое количество продукта необходимо продолжает оставаться без изменения, несмотря на установление или на возвышение налога, то цена этого продукта не изменится; а если не изменится цена, то потребитель не уплатит ни малейшей доли этого налога.
   Быть может, скажут, что фермер, доставляющий труд и капитал, понесет тягость налога вместе с землевладельцем? Разумеется, нет, потому что существование налога не уменьшило числа наемных ферм и не увеличило числа фермеров. Итак, и в этом примере, если только спрос и предложение остаются прежние, то не изменяется и рента за ферму. Пример производителя соли, который может заставить потребителя уплатить только часть налога, и землевладельца, который не может себя вознаградить, нимало доказывает заблуждение тех, которые предполагают в противность экономистам, что все налоги падают в последнем счете на потребителя».
   (Vol. II, р. 338)
   Если бы налог отнял «половину или даже три четверти чистого продукта почвы» и цена продукта не возросла бы, то как могли бы эти фермеры получить обыкновенную прибыль с капитала, который платил весьма умеренную ренту, располагая землею того качества, которая требует гораздо большей пропорции труда для достижения данной выручки, нежели земля более плодородного качества? Если бы вся рента была сложена, они по-прежнему продолжали бы получать более низкую прибыль, нежели прибыль в других отраслях, и, след., прекратили бы обработку своих земель, если бы не могли возвысить цену своего продукта. Если бы налог падал на фермера, то было бы меньше фермеров, расположенных нанимать фермы; если бы он падал на землевладельца, то многие земли не были бы вовсе наняты, потому что они не приносили бы ренты. Но из какого источника стали бы уплачивать налог те, которые производят хлеб, не платя ренты? Совершенно ясно, что налог должен падать на потребителя. Каким образом могла бы платить налог в половину или в 3/4 своего продукта земля подобная той, которую описывает г. Сэй в следующей цитате?
   «Мы видим в Шотландии бедные земли, обрабатываемые таким образом землевладельцем, которые не могли бы возделываться другим лицом. Точно так же мы видим в Соединенных Штатах обширные и плодородные земли одного дохода, с которых не было бы достаточно для содержания землевладельца. Земли эти тем не менее обрабатываются, но это должен принять на себя сам владелец, или, иными словами, он должен увеличить ничтожную или создать несуществующую ренту, прибыль на свой капитал и промышленность, чтобы получить возможность жить сообразно своему призванию. Хорошо известно, что земля, даже обработанная, не приносит никакого дохода землевладельцу, когда ни один фермер не соглашается платить за нее ренту: это предоставляет доказательство, что подобная почва принесет только прибыль на капитал и промышленность, необходимые на ее обработку».
   (Say, vol. II, p. 127)
   ГЛАВА ХVIII. О НАЛОГЕ В ПОЛЬЗУ БЕДНЫХ
   Мы видели, что налоги на сырые произведения и на прибыль фермера падают на потребителя этих продуктов, ибо если бы фермер не имел возможности вознаградить себя за налог посредством увеличения цены товаров, то его прибыль стала бы вследствие этого ниже общего уровня прибыли и он был бы принужден переместить свой капитал в какой-нибудь другой род занятий. Мы видели также, что он не мог бы переложить налога на своего землевладельца через уменьшение его ренты, так как фермер, не платящий ренты, подобно тому как и фермер, обрабатывающий лучшую землю, был бы все равно подчинен налогу, взимается ли налог с произведений почвы или с прибыли фермера. Я старался также показать, что если бы налог был всеобщий и если бы он касался одинаково как прибыли фабриканта, так и прибыли земледельца, то в таком случае он не производил бы действия ни на цену товаров, ни на цену непосредственных продуктов почвы, но как непосредственно, так и в конечном счете выплачивался бы производителями. Налог на ренту, как уже было замечено, падал бы только на землевладельца и ни под каким видом не мог бы быть переложен на фермера.
   Налог в пользу бедных однороден со всеми этими налогами и, смотря по различным обстоятельствам, падает то на потребителя, то на прибыль с капитала, то на поземельную ренту. Это налог, с особенною силою обременяющий прибыль фермера, и, след., он может быть рассматриваем как действующий на цену сырых произведений. Смотря по степени, в какой он поражает равномерно мануфактурную и земледельческую прибыль, он может сделаться общим налогом на прибыль с капитала и не произвести никакого изменения ни в цене сырых продуктов, ни в цене мануфактурных изделий. В той мере, в какой фермеру будет невозможно через возвышение цены сырых произведений освободиться от доли налога, которая упадет на него специально, это будет налог на ренту и будет выплачиваться землевладельцем. Итак, чтобы узнать действие, производимое налогом в пользу бедных в какую-нибудь определенную эпоху, следует убедиться, в равной или в неравной степени настигает он тогда прибыль фермера и фабриканта, а также дозволяют ли обстоятельства фермеру возвысить цену сырых произведений.
   Утверждают, что налог в пользу бедных взимается с фермера в соответствии с его рентой и что, след., тот фермер, который платит весьма незначительную ренту или вовсе не платит ее, взносил бы лишь небольшой налог или не взносил бы никакого. Если бы это было справедливо, то налог в пользу бедных, насколько он лежит на земледельческом классе, падал бы исключительно на землевладельца и не мог бы быть переложен на потребителя сырья. Но я думаю, что это неверно: налог в пользу бедных определен не в соответствии с рентой, которую фермер действительно платит землевладельцу, – он пропорционален годичной ценности его земли, придается ли эта годичная ценность при содействии капитала землевладельца или же капитала фермера.
   Два фермера, арендовавшие участки земли двух различных разрядов плодородия в одном и том же приходе и из которых один платит 100 ф. ренты в год за 50 акров наиболее плодородной земли, а другой – ту же сумму 100 ф. за 1000 акров наименее плодородной земли, вносили бы одинаковый размер налога в пользу бедных, если бы ни тот ни другой не постарались улучшить землю; но если бы фермер плохого участка, рассчитывая на очень продолжительный срок аренды, решился увеличить с помощью больших издержек производительность своей земли через удобрение, осушение, сооружение плетней и т. д., то он участвовал бы в таком случае в уплате налога в пользу бедных не пропорционально действительной ренте, ежегодно платимой им владельцу, но в соответствии с действительной годичною ценностью земли. Ценность налога могла бы быть равна ренте или выше ее; но так или иначе землевладелец вовсе не участвовал бы в этом налоге. Фермер рассчитал бы это заранее, и если бы цены продуктов было недостаточно для вознаграждения его за все расходы, вместе с прибавочной тягостью уплаты налога в пользу бедных, то он и не предпринимал бы этих улучшений. Очевидно, что в этом случае налог падает на потребителя, ибо если бы не существовало подобного налога, то были бы предприняты те же улучшения и общий или обыкновенный уровень прибыли на употребленный капитал извлекался бы при понижении цены хлеба.
   Вопрос остался бы без изменения, если бы землевладелец сам предпринял эти улучшения и увеличил бы посредством их свою ренту от 100 до 500 ф., в этом случае налог одинаково упал бы на потребителя, ибо если землевладелец решается затратить большую сумму денег на свою землю, то, след., не надеется получить с нее ренту (или то, что называется рентою), которая могла вознаградить его за издержки, а рента эта зависела бы, в свою очередь, от цены хлеба или других сырых произведений, достаточно высокой не только для уплаты этого излишка ренты, но и для освобождения земли от обременяющего ее налога. Но если бы в то же время принимал участие в налоге в пользу бедных весь мануфактурный капитал, в том же размере, как и капитал, затраченный фермером или землевладельцем на земледельческие улучшения, то налог перестал бы быть частным налогом на прибыль с капитала фермера или землевладельца, а сделался бы налогом на капитал всех производителей и, след., не мог бы уже перелагаться ни на потребителя сырых произведений, ни на землевладельца. Прибыль фермера пострадала бы от действия налога не более, чем прибыль фабриканта, и ни тот, ни другой не могли бы под этим предлогом возвысить цену своего товара. Не абсолютное понижение прибыли, а ее относительное понижение предупреждает употребление капиталов в той или в другой отдельной отрасли; из одного помещения в другое капитал переводится вследствие различия в прибыли.
   Но следует согласиться, что при настоящем положении налога в пользу бедных в Англии на фермера падает более значительная доля этого налога, чем на фабриканта, если принять в расчет относительную прибыль каждого из них. Фермер платит налог, соразмерный действительному своему продукту, фабрикант же только в соответствии с ценностью зданий, в которых он работает, вовсе не принимая во внимание ни ценности машин, ни труда, ни капитала, который он может употреблять. Из этого следует, что фермер может возвысить цену своих продуктов на всю величину этой разности; если налог неравномерен и настигает в особенности его прибыль, то фермеру было бы менее выгодно посвятить свой капитал земледелию, чем употребить его в какойнибудь другой отрасли, если бы сырые произведения не возвышались в цене. Если бы, напротив того, налог лежал с большею тяжестью на фабриканте, чем на фермере, то первый мог бы возвысить цену своих товаров на всю сумму разности по той же самой причине, по которой при подобных обстоятельствах возвышал бы цену сырых произведений фермер. Итак, если в стране, где земледелие все расширяется, налоги в пользу бедных отягощают в особенности землю, то они будут выплачиваться частью теми, которые употребляют капиталы через уменьшение прибыли с капитала, частью потребителем сырых произведений через повышение их цены. При таком положении вещей налог может, при известных обстоятельствах, сделаться даже выгодным для землевладельцев, вместо того чтобы быть для них вредным, ибо, если налог, платимый съемщиком самой худшей земли, гораздо значительнее в соответствии с количеством добытого продукта, чем налог, платимый фермерами самых плодородных участков, то повышение цены на хлеб, которое распространится на весь хлеб, более чем вознаградит этих последних фермеров за сумму налога. Они сохраняют за собою эту выгоду во все продолжение своей аренды, но по истечении этого срока она перейдет к их землевладельцам. Итак, вот каково было бы действие налога в пользу бедных при возрастающем благосостоянии общества; но при состоянии неподвижном или отсталом, если бы было невозможно извлечь капиталы, употребленные на обработку земель в случае увеличения уровня налога, то часть его, падающая на земледелие, выплачивалась бы в продолжение аренды фермерами; по истечение же ее сроков она почти целиком падала бы на землевладельца. Фермер, который в продолжение срока своей прежней аренды посвятил бы свой капитал на земледельческие улучшения при сохранении за собою земли, выплачивал бы этот новый налог соразмерно новой ценности, которую земля приобрела бы вследствие ее улучшений, и был бы принужден платить таковой в продолжение всей свой аренды, хотя бы прибыль его вследствие этого стала ниже общего уровня, ибо капитал, который он затратил, может до такой степени слиться с землею, что нельзя ему будет отделиться от нее. В самом деле, если бы он или его хозяин (предполагая, что капитал израсходован последним) могли извлечь этот капитал, уменьшая, таким образом, годичную ценность земли, то пропорционально этому уменьшился бы и налог; а так как количество произведений было бы в то же время уменьшено, то цена их возросла бы; фермер был бы вознагражден за налог, тяжесть которого была бы переложена на потребителя, а рента оставалась бы совершенно от нее свободна. Но это невозможно, по крайней мере относительно известной части капитала, и, след., в такой пропорции налог взносился бы фермерами в продолжение их аренды и землевладельцами по истечение срока ее. Этот добавочный налог, насколько он падал бы с особенною тягостью на фабрикантов, чего на деле не существует, был бы при таких обстоятельствах присоединен к цене их товаров, ибо нет оснований опускаться их прибыли ниже общего уровня, когда капиталы их легко могут быть переведены в земледелие .
   ГЛАВА XIX. О ВНЕЗАПНЫХ ИЗМЕНЕНИЯХ В НАПРАВЛЕНИЯХ ТОРГОВЛИ
   Великая мануфактурная страна особенно подвергается временным переменам и случайностям, вытекающим из передвижения капиталов из одного помещения в другое. Спрос на земледельческие продукты однообразен и не находится под влиянием моды, предрассудка или каприза. Для сохранения жизни необходима пища, и поэтому спрос на средства существования должен поддерживаться во всякое время и повсюду. Нельзя сказать того же относительно мануфактурных предметов, спрос на которые зависит не только от потребностей, но также и от вкуса и каприза покупателя. Сверх того, новый налог может уничтожить сравнительные выгоды, извлекаемые страною из производства известного товара, или военные обстоятельства могут настолько увеличить фрахт и риск по перемещению товара, что последний не будет долее в состоянии выдерживать соперничество с внутренними произведениями той страны, в которую он первоначально вывозился. Во всех подобных случаях те, кто затратил капитал на производство таких предметов, испытают значительные бедствия и, без сомнения, понесут известные потери. Зло этого рода почувствуется не только во время перемены, но также и в течение всего того промежутка времени, в продолжение которого промышленники будут переводить свои капиталы и находящийся в их распоряжении труд из одного помещения в другое.
   Зло почувствуется не только в той стране, в которой возникли эти затруднения: оно распространится также и на те страны, куда первоначально вывозились ее товары. Ни одна страна не может долго ввозить, не вывозя в то же время, точно так же как ни одна не может долго вывозить, не ввозя. Если случается, след., какое-нибудь обстоятельство, которое в течение продолжительного времени препятствовало бы стране ввозить обыкновенное количество иностранных товаров, то производство некоторых из числа тех предметов, которые обыкновенно вывозились, необходимо подвергнется уменьшению, и хотя ценность совокупного производства страны испытает от этого лишь незначительное изменение, если затраченный капитал остается один и тот же, но этот продукт не будет уже ни в таком изобилии, ни так же дешев; и перемена в употреблении капиталов повлечет за собою большое бедствие. Если путем употребления 10 000 ф. ст. на фабрикацию бумажных тканей, предназначенных к вывозу, мы будем ввозить каждый год 3000 пар шелковых чулок ценностью в 2000 ф. и если вследствие перерыва в иностранной торговле мы будет принуждены извлечь этот капитал из фабрикации бумажных тканей, чтобы употребить его на фабрикацию чулок, то мы будет продолжать получать чулки ценностью в 2000 ф., при том условии, что капитал вполне остался цел; но в таком случае вместо 3000 пар чулок мы могли бы получить только 2500 пар. При переходе капиталов из производства хлопчатобумажных тканей в производство шелковых чулок могли бы наступить значительные бедствия, которые, однако, не сопровождались бы уменьшением ценности национальной собственности, хотя и могли бы уменьшить наше годичное производство .
   Война, начавшаяся после долгого мира, или мир, следующий за продолжительной войной, производят вообще большие замешательства в торговле. Это значительно изменяет природу помещений, в которые были прежде затрачены соответствующие капиталы каждой страны, и в течение того промежутка времени, когда они приспособляются к положению, которое новые обстоятельства сделали наиболее выгодным, значительная часть постоянного капитала остается в бездействии, быть может, даже совсем уничтожается, а рабочие лишаются части работы. Бедствие это будет продолжаться более или менее долго, смотря по степени того отвращения, которое испытывает большая часть людей, – покидать помещение своего капитала, к которому привыкли издавна. Бедствие часто еще более усиливается ограничениями и запрещениями, которые порождаются нелепою завистью, существующею между различными государствами торгового мира.
   Бедствие, происходящее от изменения в направлениях торговли, часто смешивают с бедствием, сопровождающим уменьшение национального капитала, и с отсталым состоянием общества, и, быть может, нелегко было бы установить некоторые признаки для проведения точного различия между тем и другим.
   Но когда это бедствие дает себя чувствовать непосредственно вслед за переходом от войны к миру, то сведения, которые мы имеем о существовании подобной причины, делают весьма вероятным то мнение, что фонды на содержание рабочих были скорее отведены от своих обыкновенных каналов, нежели существенно уменьшены, и дают право надеяться, что после временных страданий благосостояние народа снова увеличится. Нужно также припомнить, что отсталое состояние общества есть всегда ненормальное состояние. Отдельный человек переходит от детства к мужественному возрасту; после этого силы его начинают падать и, наконец, он умирает. Но такой путь не есть путь наций: если нация раз приобрела наибольшую силу, то, быть может, она не будет в состоянии идти дальше подобной границы; но естественное ее стремление состоит в том, чтобы в течение столетий продолжать поддерживать свое богатство и население на одном и том же уровне благосостояния.
   В странах богатых и могущественных, где затрачено много капиталов на машины, бедствие, происходящее вследствие изменения в направлении торговли, будет более чувствительно, нежели в странах более бедных, где сравнительно меньше постоянного и больше оборотного капитала, и где, след., более значительная часть работы производится ручным трудом. Оборотный капитал не так затруднительно извлечь из того помещения, в которое он может быть затрачен, как капитал постоянный. Часто бывает невозможно перевести машины, построенные, быть может, для одного рода мануфактуры, в мануфактуру другого рода; но пища, одежда и жилище рабочего в одной отрасли занятий могут одинаково служить рабочему в других отраслях труда, или тот же самый рабочий может получать ту же пищу, ту же одежду, то же жилище, хотя бы он был употреблен на другое занятие. Но это зло есть одно из тех, которым должна подвергаться богатая нация, и жаловаться на это имело бы не более смысла, как и богатому купцу печалиться о том, что корабль его подвергнется морским опасностям в то время, как хижина его бедного соседа находится в защите от всех таких случайностей. Самое земледелие не изъято от подобных случайностей, хотя подвергается им в меньшей степени. Война, прерывающая международную торговлю, часто мешает вывозу хлеба из тех стран, в которых он может производиться с незначительными издержками, в другие страны, которым в этом отношении природа менее благоприятствует. При подобных обстоятельствах в земледелие направляется необыкновенно большое количество капитала, и страна, которая прежде ввозила хлеб, становится независимою от иноземной помощи. С окончанием войны препятствия к ввозу прекращаются и начинается пагубное для туземного производства соперничество, от которого он не может уклониться, не принося в жертву значительной части своего капитала. Лучшим образом действий для государства было бы взимать налог – ценность которого уменьшалась бы время от времени – с ввозимого в страну иностранного хлеба в продолжении ограниченного числа лет, чтобы доставить туземному земледельцу удобства для постепенного извлечения его капитала из земледелия .
   Принимая такую меру, страна, быть может, не давала бы своему капиталу наиболее выгодного распределения, повременный налог, которому она подчинилась бы, приносил бы выгоды отдельному классу общества, капитал которого был употреблен в высшей степени полезно, потому что доставлял надлежащее количество пищи во время остановки ввоза. Если бы следствием подобных усилий, сделанных в критическую эпоху, была бы опасность разориться по окончании затруднений, то капитал избегал бы подобного употребления. Кроме обыкновенной прибыли на капитал фермер мог бы надеяться на вознаграждение за тот риск, которому он подвергается во время внезапного прилива хлеба, и, след., цена хлеба для потребителя в то время, когда последний имел бы большую нужду в припасах, возрастала бы не только вследствие увеличения издержек производства хлеба внутри страны, но еще и от страховой премии, которую он был бы принужден уплачивать за специальный риск, сопровождающий это употребление капитала. И хотя бы для страны ввоз хлеба по дешевой цене представлял более значительную выгоду, несмотря на какое бы то ни было пожертвование капиталом, но тем не менее, быть может, следовало бы желать, чтобы в течение нескольких лет взималась с этого товара ввозная пошлина.
   Рассуждая о ренте, мы видели, что при каждом увеличении предложения хлеба и соответствующем уменьшении его цены извлекаются капиталы из худших земель, а участки лучшего качества, которые в таком случае не платят ренты, делаются мерилом, регулирующим естественную цену хлеба. При цене в 4 ф. за кв. могла бы обрабатываться земля низшего качества, которую можно обозначить № 6; при цене в 3 ф. 10 шилл. обрабатывался бы № 5; при цене в 3 ф. – № 4 и т. д. Если бы хлеб вследствие постоянных урожаев упал до 3 ф. 10 шилл., то капитал, употребленный на № 6, перестал бы функционировать, так как он приносил бы обыкновенную прибыль только при цене хлеба в 4 ф., хотя бы и был избавлен от ренты. Итак, он был бы извлечен для помещения в производство таких продуктов, посредством которых был бы куплен и ввезен весь хлеб, возделываемый прежде на № 6. В этом новом помещении он необходимо приносил бы более значительную выгоду своему владельцу, или он не стал бы извлекаться из прежнего помещения; ибо, если бы владелец не мог получить более хлеба, покупая его за произведенный им мануфактурный товар, чем получал он с земли, за которую не платил ренты, то цена хлеба не могла бы быть ниже 4 ф.
   Однако утверждали, что нельзя извлечь капитал из земли, потому что он обращается на расходы, которые уже невозможно возвратить, каковы удобрение, ограды, осушение и т. д. – т. е. улучшения, по необходимости неотделимые от почвы. До некоторой степени это справедливо; но капитал, который состоит из рогатого скота, овец, запасов сена или хлеба, телег и т. д., может быть извлекаем. Должны ли эти предметы по-прежнему быть употребляемы на ферме, несмотря на низкую цену хлеба, или же их следует продать и употребить их ценность на что-нибудь другое, – это составляет дело простого расчета.
   Допустим, однако, что указанное предположение истинно и что нельзя было бы извлечь ни малейшей части капитала ; в таком случае фермер продолжал бы производить хлеб, и притом совершенно одинаковое его количество, какова бы ни была цена хлеба, так как не в его интересе было бы производить менее, и если бы он не употреблял своего капитала таким образом, то он не получал бы с него никакой выручки. Хлеб нельзя было бы ввозить вовсе, ибо фермер охотнее продавал бы его ниже 3 ф. 10 шилл., чем оставлял бы его непроданным, а, согласно нашему предположению, негоциант, ввозящий хлеб из чужих стран, не мог бы продавать ниже этой цены. Итак, хотя фермеры, возделывавшие земли этого качества, несомненно, потерпели бы от понижения меновой ценности своих товаров, но насколько это касалось бы страны? Мы располагали бы тем же самым количеством продуктов всякого рода, но сырые произведения земли и хлеб продавались бы гораздо дешевле. Капитал страны состоит в ее товарах, а так как они оставались бы прежние, то и воспроизведение их придерживалось бы прежнего уровня. Эта низкая цена хлеба приносила бы, однако, обыкновенную прибыль на капитал только с участка № 5, который в этом случае не платил бы ренты; а рента всех земель высшего качества понизилась бы; вместе с тем понизилась бы и задельная плата, а прибыль возросла бы.
   Как бы низко ни упала цена хлеба, но если бы капитал не мог быть извлекаем из земли и если бы спрос не увеличивался, то ввоз хлеба был бы невозможен, ибо страна производила бы то же количество, как и прежде. Хотя бы продукт разделялся иначе, хотя бы некоторые классы общества и выиграли, а другие проиграли, целая сумма производства была бы совершенно одинакова с прежней, и нация, взятая коллективно, не была бы ни богаче, ни беднее.
   Но из относительного понижения цены хлеба вытекает всегда та выгода, что подразделение наличного продукта оказывается более пригодным к увеличению фонда на содержание труда, ибо под именем прибыли более значительная доля достанется классу производительному, а под именем ренты менее значительная доля классу непроизводительному. Это верно даже в том случае, если капитал не может быть извлечен из земли и должен быть или употреблен таким образом, или оставаться без всякого употребления. Но если бы можно было извлечь значительную часть капитала – что очевидно возможно, – то это произошло бы лишь в том случае, если бы подобное перемещение принесло владельцу бóльшую выгоду, нежели оставление капитала на месте; это произошло бы лишь тогда, если бы эта часть могла быть употреблена более производительно как для владельца, так и для публики в другом помещении. Владелец соглашается на понижение ценности той доли капитала, которой он не может извлечь из земли, потому что с той доли его, которую можно извлечь, он может получить более значительную ценность и большее количество земледельческого продукта, чем если бы ценность первой доли не понижалась. Положение его совершенно похоже на то, в котором находится человек, построивший с большими издержками машины для мануфактуры, за чем последовали столь значительные усовершенствования машин этого рода вследствие новых изобретений, что цена его мануфактурных продуктов значительно понижается. Следует ли ему покинуть свои старые машины и заменить их более усовершенствованными, совершенно потеряв всю ценность прежних, или же продолжать пользоваться их сравнительно слабыми силами, – это составляло бы не более как предмет расчета. Но кто стал бы при подобных обстоятельствах советовать ему не употреблять вовсе новых машин по той причине, что это уменьшило бы или даже уничтожило бы ценность прежних? Такова, однако же, аргументация тех, которые желали бы, чтобы ввоз хлеба был запрещен, потому что он способствует уменьшению или даже уничтожению той части капитала фермера, которая навсегда слилась с землею. Они не замечают, что цель всякой отрасли промышленности есть возрастание количества произведений и что, увеличивая производство, вы увеличиваете общее благосостояние, хотя и можете причинить частные потери. Чтобы быть последовательными, они должны бы искать средства положить пределы всякому земледельческому и мануфактурному усовершенствованию и всяким механическим изобретениям, ибо, хотя все эти улучшения способствуют всеобщему благосостоянию, а след., и всеобщему счастью, однако в момент, когда они вводятся, они всегда уменьшают или уничтожают часть существующего капитала фермеров и фабрикантов .
   Подобно всем другим отраслям промышленности и особенно в торговой стране, земледелие подвержено реакции, которая в свою очередь уступает действию сильного стимула в противоположном направлении. Так, когда война прерывает ввоз хлеба, возвышение цены, которое последует за этим, привлечет капиталы к земледелию вследствие приманки больших выгод, которые представляет подобное употребление. Вследствие этого, вероятно, станет употребляться больше капитала подобным образом и на рынок будет доставлено более земледельческих произведений, чем сколько требует спрос страны. В таком случае цена хлеба упадет под влиянием загромождения рынка, и земледелие будет нести большие потери до тех пор, пока средний спрос не придет в равновесие со средним предложением.