1. Антисемитизм как фактор международной политики
    Превращение антисемитизма в важный фактор мировой политики было обеспечено очень странной коалицией политических сил.
    Сразу после Первой мировой войны марксизм триумфально охватил англосаксонские страны. Общественное мнение Великобритании попало под влияние неомарксистской доктрины империализма, согласно которой войны ведутся только во имя эгоистических классовых интересов капитала. Интеллектуалы и левые партии стыдились участия Англии в мировой войне и были убеждены, что в моральном плане нечестно, а в политическом – неразумно принуждать Германию к выплате репараций и к ограничению вооруженных сил. Они были твердо намерены не допустить, чтобы Великобритания еще раз когда-нибудь была втянута в войну. Они сознательно закрывали глаза на все неприятные факты, которые могли ослабить их наивную веру во всесилие Лиги наций, переоценивая эффективность санкций и таких мер предотвращения войны, как пакт Бриана-Келлога. Интеллектуалы и левые партии выступали за политику одностороннего разоружения, оставившую Британскую империю почти безоружной в мире, который неутомимо готовился к новым войнам.
    Одновременно те же самые люди требовали от британского правительства и от Лиги наций сдерживать притязания «динамичных» держав и всеми мерами, кроме силовых, ограждать независимость малых наций. Они обращались с угрозами к Италии и Японии, но их бескомпромиссный пацифизм и стремление к разоружению фактически поощряли империалистическую политику этих стран. Под их влиянием Британия отвергла план госсекретаря Стимсона[98] остановить японскую экспансию в Китае. Они провалили план Хора-Лаваля[99], который мог бы обеспечить независимость хотя бы части абиссинской территории, но пальцем о палец не ударили, когда Италия за хватила всю страну. Они не изменили политики, когда Гитлер захватил власть и немедленно начал подготовку к войнам, которые должны были принести Германии господство сначала на европейском континенте, а потом и во всем мире. Они придерживались страусиной политики перед лицом самой серьезной опасности, когда-либо угрожавшей Британии .
    В принципе, правые партии ничем не отличались от левых.
    Первые были только более умеренными в высказываниях и пытались найти рациональное оправдание для вялой и пассивной политики, проводившейся левыми с полнейшим легкомыслием и без малейшей мысли о будущем. Они тешили себя надеждой, что Германия не станет нападать на Францию и ограничится войной с Советской Россией. Все это были благие пожелания, не желавшие брать в расчет планы Гитлера, изложенные в книге «Майн кампф». Левые были в ярости. Ставя свои классовые интересы выше интересов народа, кричали они, наши реакционеры помогают Гитлеру. Однако английская помощь Гитлеру заключалась не столько в антисоветских чувствах высших классов, сколько в состоянии вооруженных сил Великобритании, и здесь на левых лежит еще большая ответственность, чем на правых. Чтобы остановить Гитлера, нужно было тратить больше денег на перевооружение и восстановить всеобщую воинскую повинность. Не только аристократия, но весь народ Британии решительно выступал против таких мер. В таких условиях выглядело весьма разумным шагом, что небольшая группа лордов и состоятельных людей незнатного происхождения попыталась улучшить отношения между двумя странами[100] У этого плана, разумеется, не было ни малейших шансов на успех. Миролюбивые речи англичан, занимавших видное общественное положение, не могли изменить планы нацистов. Общая антипатия англичан к вооруженным силам и всеобщей воинской повинности была важным фактором в нацистских планах, а вот симпатии дюжины лордов были им безразличны. Не для кого не составляло секрета, что, когда начнется новая война, Великобритания не сможет отправить во Францию экспедиционный корпус в составе семи дивизий, как это было в 1914 г., что королевские военно-воздушные силы численно сильно уступают немецким, и даже британский военно-морской флот лишился превосходства, которое он имел в 1914-1918 гг. Нацисты прекрасно знали, что многие политики Южной Африки выступают против участия доминиона в новой войне и что они поддерживают тесные контакты с антибританскими партиями в Ост-Индии, Египте и арабских странах.
    Проблема, стоявшая перед Британией, формулировалась очень просто: заинтересована ли страна в том, чтобы дать Германии возможность завоевать весь европейский континент? Великий план Гитлера состоял в том, чтобы любой ценой сохранять нейтралитет Британии, пока не будут захвачены Франция, Польша, Чехословакия и Украина. Должна ли Великобритания оказать ему такую услугу? Тот, кто давал отрицательный ответ на этот вопрос, должен был переходить от слов к делу. Но британские политики просто прятали головы в песок.
    Учитывая состояние британского общественного мнения, Франции следовало понять, что она оказалась в изоляции и что нацистскую угрозу ей придется встречать в одиночестве. Французы плохо понимали немецкие умонастроения и политическую ситуацию в Германии. Но когда Гитлер пришел к власти, каждый французский политик должен был понять, что в его планах главная цель – уничтожение Франции. Левые партии во Франции, естественно, разделяли все предрассудки, иллюзии и ошибки британских левых. Но во Франции была группа влиятельных националистов, которые никогда не доверяли Германии и являлись сторонниками энергичной антигерманской политики.
    Если бы в 1933 г. и в последующие годы французские националисты всерьез выступили за предотвращение перевооружения Германии, они получили бы поддержку всего народа за исключением непримиримых коммунистов. Перевооружение Германии началось уже в период Веймарской республики. Тем не менее в 1933 г. и еще несколько лет после этого она была не готова к войне. Ей пришлось бы либо подчиниться требованиям Франции, либо воевать без надежды на успех. В то время еще была возможность с помощью угроз остановить нацистов. И даже в случае войны в тот момент Франция была в силах победить.
    Но тут случилось нечто совершенно неожиданное. Те самые националисты, которые более 60 лет занимали непримиримо антигерманские позиции, которые требовали энергичных мер против Веймарской республики, в одну ночь переменили позицию. Те самые люди, которые именовали еврейскими происками все попытки улучшить франко-германские отношения, отвергали планы Дауэса, Янга и Локарнские соглашения[101] как еврейские махинации и подозревали Лигу наций в том, что она действует в интересах только евреев, вдруг начали симпатизировать нацистам. Они отказались признать тот факт, что Гитлер намерен раз и навсегда разгромить Францию. Гитлер, намекали они, враг не столько Франции, сколько евреев; он старый солдат, и с симпатией относится к французским во якам. Они преуменьшали масштабы немецкой программы перевооружения. Кроме того, говорили они, Гитлер вооружается только для борьбы с еврейским большевизмом. Евреи хотели бы втянуть Францию в войну против нацистов. Но Франция достаточно мудра и не станет таскать каштаны из огня для евреев. Франция не намерена проливать кровь за евреев.
    Это был не первый случай в истории Франции, когда националисты поставили антисемитизм выше своего французского патриотизма. В деле Дрейфуса[102] они сделали все возможное, чтобы избавить от наказания офицера, совершившего предательство, и вместо него отправить в тюрьму невинного еврея.
    Некоторые утверждают, что нацисты подкупили французских националистов. Возможно, некоторые французские политики и в самом деле брали взятки. Но в политическом плане в этом не было смысла. Для рейха это было бы напрасной тратой денег. Антисемитские газеты и журналы и так издавались большими тиражами; они не нуждались в немецких субсидиях. Гитлер вышел из Лиги наций, в одностороннем порядке аннулировал статьи Версальского договора, ограничивавшие пере вооружение Германии, оккупировал демилитаризованную зону на левом берегу Рейна, разжигал антифранцузские настроения в Северной Африке. Французские националисты критиковали эти действия только для того, чтобы обвинить во всем своих политических противников во Франции: во всем были виноваты они, заняв враждебную позицию по отношению к нацизму.
    Затем Гитлер вторгся в Австрию. Семью годами ранее Франция решительно выступила против германо-австрийского таможенного союза. Но теперь правительство Франции поспешило признать насильственное присоединение Австрии. В Мюнхене, при поддержке Великобритании и Италии, Франция заставила Чехословакию уступить немецким требованиям. Все это встречало одобрение большинства французских националистов. Когда подстрекаемый Гитлером Муссолини заявил о притязаниях Италии на Савойю, Ниццу, Корсику и Тунис, националисты ответили весьма робким протестом. Не нашлось Демосфена, чтобы предостеречь народ о том, что Филипп опасен[103] Но если бы новый Демосфен и выступил, националисты объявили бы его сыном раввина или племянником Ротшильда.
    То, что французские левые также не выступили против нацистов (в этом отношении ничем не отличаясь от своих британских друзей), не может служить извинением для националистов, которые были достаточно влиятельны, чтобы побудить Францию к энергичной антинацистской политике. Но для них все планы сопротивления Гитлеру были проявлением еврейского коварства.
    Любовь к миру и готовность избежать войны даже ценой самопожертвования делает честь французскому народу. Но вопрос стоял совсем иначе. Германия открыто готовила войну с целью окончательного уничтожения Франции. Намерения нацистов не вызывали ни малейших сомнений. В этих условиях единственно правильная политика заключалась в том, чтобы любой ценой сорвать планы Гитлера. Тот, кто при обсуждении франко-германских отношений отвлекался на проблемы евреев, тем самым предавал интересы собственного народа. Не имело значения, является Гитлер врагом или другом евреев. На кону стояла судьба самой Франции. Только то имело значение, а не желание французских врачей или лавочников избавиться от еврейских конкурентов.
    Именно антисемитизм был причиной того, что Франция вовремя не сорвала планы Гитлера, что она долго не замечала его приготовлений к войне, и, когда война уже разразилась, оказалась совершенно не готовой сражаться. Антисемитизм французов сослужил хорошую службу Гитлеру. В противном случае войны удалось бы избежать либо вести ее при куда более благоприятных условиях.
    Когда началась война, французские правые заклеймили ее как войну за интересы евреев, а французские коммунисты – как войну за интересы капиталистов. Непопулярность войны сковала действия руководства вооруженных сил. Это замедляло темп работ на военных заводах. С чисто военной точки зрения ситуация в июне 1940 г. была не хуже, чем в первые дни сентября 1914 г., и лучше, чем в сентябре 1870 г. Гамбетта, Клемансо или Бриан не стали бы капитулировать. Не сделал бы этого и Жорж Мандель. Но Мандель был евреем, а потому не мог быть политическим лидером. Вот так случилось невероятное: Франция отреклась от своего прошлого, объявила еврейскими самые достойные страницы своей истории и провозгласила утрату политической независимости национальной революцией и возрождением истинного духа страны.
    Не только во Франции, но и по всему миру антисемитская пропаганда работала в пользу нацизма. Пагубность интервенционизма и его склонности к дискриминации проявилась в том, что множество людей утратили способность оценивать проблемы внешней политики как-нибудь иначе, кроме как с позиций своего желания силой закона избавиться от успешных конкурентов. Мечта избавиться от конкурентов-евреев ослепляла их настолько» что они забыли обо всем остальном – о своей национальной независимости, свободе, религии, цивилизации. Во всем мире были и есть пронацистские партии. Свои квислинги есть в каждой европейской стране. Квислинги командовали армиями, долгом которых было защищать страну. Вместо этого они постыдно капитулировали. Они помогали захватчикам и имели наглость называть свое предательство истинным патриотизмом. Нацисты имели союзников в каждом городе и в каждой деревне, где находился человек, жаждущий избавиться от конкурента-еврея. Тайным оружием Гитлера являются антиеврейские настроения многих миллионов лавочников и мелких торговцев, врачей и юристов, профессоров и писателей. Не будь антисемитизма, этой войны бы не было. Лишь с его помощью нацисты сумели восстановить веру немцев в несокрушимость своих вооруженных сил и тем самым еще раз втянуть Германию в агрессию и борьбу за мировое господство. Только антисемитская ориентация французского общественного мнения помешала Франции остановить Гитлера, когда этого еще можно было добиться без войны. И только антисемитизм помогал немецким армиям в каждой европейской стране находить людей, готовых распахнуть перед ними ворота.
    Человечество дорого заплатило за антисемитизм.
    ГЛАВА IX. ВЕЙМАРСКАЯ РЕСПУБЛИКА И ЕЕ КРАХ
  2. Веймарская конституция
    Главным аргументом в пользу милитаризма Гогенцоллернов была его мнимая эффективность. Демократия, говорили националистически настроенные профессора, может быть и годится для малых стран, независимость которых гарантируется соперничеством великих держав, или таким странам, как Англия и США, которые защищены своим географическим положением, но в случае Германии все иначе. Германию окружают враждебные ей народы; она одинока в мире; ее границы не защищены естественными барьерами; ее безопасность хранит только армия, это уникальное творение дома Гогенцоллернов. Было бы глупо передать этот непобедимый инструмент в распоряжение парламента, в котором главенствуют болтливые и некомпетентные штатские.
    Но Первая мировая война завершилась сокрушительным поражением, разрушившим традиционный престиж королевской семьи, юнкеров, офицеров и чиновников. Парламентская система Запада доказала свое военное превосходство. Война, которую президент Вильсон воспринимал как борьбу за демократию во всем мире, оказалась для последней настоящим огненным крещением. Немцам пришлось пересматривать свои политические убеждения. Они повернулись к демократии. Термин «демократия», о котором не вспоминали целых полстолетия, в последние недели войны вновь стал популярным. Для немцев демократия означала возврат к гражданским свободам, к правам человека, о которых забыли на время войны, и прежде всего она означала парламентское правление вместо монархического полудеспотизма. Каждый немец знал, что все эти пункты содержатся в официальной программе социал-демократов, самой многочисленной из парламентских партий. Люди ожидали, что теперь социал-демократы займутся реализацией демократических принципов своей программы, и приготовились поддержать усилия этой партии в деле политического переустройства Германии.
    Но из марксистских рядов прозвучал ответ, которого не мог предвидеть никто за пределами небольшой группы профессиональных марксистов. Мы, классово-сознательные пролетарии, заявили марксисты, не имеем ничего общего с вашими буржуазными идеями свободы, парламентаризма и демократии. Нам нужна не демократия, а диктатура пролетариата, т.е. наша диктатура. Вам, буржуазным паразитам, мы не собираемся давать никаких прав человека, никаких всеобщих выборов и парламентского представительства. Отныне править будут только марксисты и пролетарии. Если вы неверно понимали наше представление о демократии, это ваша проблема. При более внимательном изучении трудов Маркса вы бы знали, чего ожидать.
    На второй день революции социал-демократы в Берлине назначили новое правительство рейха, совет народных депутатов. Это правительство представляло собой орган диктатуры социал-демократов. Оно было сформировано из делегатов только этой партии, и вводить в правительство представителей других партий никто не собирался .
    К концу войны социал-демократическая партия раскололась на три группы: социалисты большинства, независимые социалисты и коммунисты. Половина членов правительства принадлежала к социалистам большинства, другая половина – к не зависимым социалистам. Самые радикальные члены всех трех групп не участвовали в создании правительства. Они с отвращением отвергли идею сотрудничества с умеренными социалистами большинства, которых они заклеймили как социал предателей. Эти радикалы, спартаковцы, или коммунистическая партия, немедленно потребовали истребления буржуазии. Вкратце их программа заключалась в следующем: вся власть должна находиться в руках советов рабочих и солдатских депутатов. Они решительно отклонили все планы предоставления политических прав тем, кто не состоял в их партии, и фанатично отвергли парламентскую систему. Они хотели преобразовать Германию по советскому образцу и на русский манер «ликвидировать» буржуазию. Они были уверены, что весь мир стоит на пороге великой пролетарской революции, которая сметет с лица земли капитализм и навеки утвердит нерушимый коммунистический рай, и горели желанием внести свой вклад в это славное дело. Независимые социалисты сочувствовали взглядам коммунистов, но были не столь откровенны. Именно эта скрытность ставила их в зависимость от коммунистов, радикальные формулировки которых точно выражали суть дела. У социалистов большинства не было ни собственного мнения, ни отчетливого представления о желательной политике. Они колебались в нерешительности не потому, что усомнились в социалистических идеалах, а просто потому, что поняли: значительная часть немецких рабочих-социалистов всерьез воспринимала демократические пункты программы социал-демократов и не поддерживает отказ от парламентаризма. Социалисты большинства все еще верили в совместимость социализма и демократии и даже в то, что социализм может быть реализован только в демократическом сообществе, не понимая, что социализм и демократия несовместимы. Они не понимали, почему Германия должна перенимать русские диктаторские приемы и отказаться от принципов западной демократии.
    Рассчитывая на помощь русских, коммунисты были готовы захватить власть силой, но чувствовали, что сумеют победить и без иностранной помощи. Дело в том, что они были совершен но уверены, что подавляющее большинство немецкого народа их поддерживает. Поэтому они не видели смысла в специальных приготовлениях к уничтожению буржуазии. Пока враг вел себя спокойно, не было смысла первым наносить удар. Вот если буржуазия сама начнет проявлять активность, тогда можно будет легко ее свалить. И первые же события подтвердили эту их уверенность. В рождественские дни 1918 г. в Берлине возник конфликт между новым правительством и отрядом задиристых коммунистов, дивизионом моряков. Моряки не подчинились правительству. Народные депутаты в панике призвали на помощь еще не распущенную войсковую часть, стоявшую гарнизоном в пригородах Берлина, представлявшую собой спешенную кавалерию бывшей королевской гвардии под командованием генерала аристократического происхождения. Произошла стычка, после которой правительство отозвало свои силы. Тактический успех был на его стороне, но оно приказало отойти, потому что не верило в собственную правоту; власти не хотели сражаться с «товарищами». Этот малозначительный конфликт убедил независимых социалистов в том, что победную поступь коммунизма не остановить. Чтобы не потерять популярности и не опоздать к раздаче постов в будущем коммунистическом правительстве, они отозвали своих представителей из совета народных депутатов. Теперь в правительстве остались только представите ли социалистов большинства, и они одни несли ответственность за все, что происходило в рейхе: за нарастающую анархию, за нехватку продовольствия и предметов первой необходимости, за быстро растущую безработицу. В глазах радикалов они ста ли защитниками сил реакции и несправедливости.
    Планы радикалов не оставляли никаких сомнений. Они намеревались занять правительственные здания и арестовать, возможно даже убить, членов правительства. Носке, которого правительство назначило главнокомандующим, тщетно пытался из социалистов большинства составить отряды, преданные правительству. Социал-демократы не желали сражаться против коммунистов. Когда 5 января 1919 г. коммунисты и независимые социалисты развязали бои на улицах Берлина и за хватили большую часть столицы, положение правительства казалось безнадежным. Но когда опасность достигла апогея, пришла неожиданная помощь.
    Марксисты следующим образом рассказывают о случившемся: массы были единодушны в поддержке радикальных марксистских вождей и в желании претворить социалистическое учение в жизнь. К несчастью, они были слишком доверчивы и не могли даже заподозрить, что правительство, составленное исключительно из старых лидеров социалистического движения, решится обмануть их ожидания. Но Эберт, Носке и Шейдеманн предали их. Эти предатели ради спасения капитализма вступили в сговор с остатками императорской армии и отрядами наймитов капитализма. Силы реакции напали на не ожидавших этого коммунистических вождей, убили их и рассеяли оставшиеся без лидеров массы. Так началась реакция, кульминацией которой стали падение Веймарской республики и приход нацистов к власти.
    В таком изложении хода событий игнорируются радикальные перемены в политическом умонастроении немецкого на рода, произошедшие в последние недели 1918 г. В октябре и начале ноября 1918 г. большинство народа было искренне готово поддержать демократическое правительство. Социал-демократы считались партией демократической, а поскольку у них была самая многочисленная парламентская фракция, существовала почти единодушная готовность доверить им главную роль в формировании будущей системы народного правления. И вот тут случился шок. Видные деятели марксистской партии отвергли демократию и выступили за диктатуру пролетариата. Короче говоря, все их заявления на протяжении полувека оказались ложью. Все эти разговоры, как выяснилось, преследовали лишь одну цель – поставить на место Гогенцоллернов иностранку Розу Люксембург. У немцев открылись глаза. Как же они позволили морочить себе голову демократическими лозунгами? Демократия, поняли они, это просто слово, которым дурачили народ. Консерваторы были правы: защитники демократии стремятся утвердить власть толпы и диктатуру демагогов.
    Коммунисты сильно недооценили интеллектуальные способности немцев. Они не поняли, что с немцами не пройдут те методы, которые имели успех в России. Когда, похваляясь, что в течение 50 лет их призывы к демократии были неизменно не искренними, они заявили немцам: «Вы, простофили, ловко же мы вас провели! Теперь вы у нас в кармане!» – это было слишком не только для подавляющего большинства нации, но даже для большинства старых социал-демократов. В считанные недели марксизм и марксистский социализм – но не социализм как экономический идеал, – утратили былой престиж. Сама идея демократии стала вызывать глубокие подозрения. С тех пор термин демократия для многих немцев стал синонимом жульничества. Уже к началу 1919 г. ряды коммунистов сильно поредели. И против них теперь было настроено подавляющее большинство членов профсоюзов.
    Националисты быстро оценили эту перемену в умонастроении и не упустили свой шанс. Еще за пару недель до этого они были в состоянии отчаяния. Теперь у них появилась возможность вернуться на политическую сцену. Легенда про «нож в спину» помогла им вновь обрести утраченное было самоуважение. Теперь они видели, в чем должна состоять будущая политика. Прежде всего нужно помешать установлению диктатуры красных и не дать коммунистам расправиться с непролетарскими классами.
    В ноябре бывшая консервативная партия и несколько близких ей групп сменили название на Немецкую националистическую народную партию (Deutsch-nationale Volkspartei). В своем первом манифесте, выпущенном 24 ноября, они потребовали «возврата от диктатуры одного класса к парламентскому правлению, как системе, единственно пригодной в свете последних событий». Кроме того, они потребовали свободы личности и совести, свободы слова и науки, а также равных и всеобщих избирательных прав. Второй раз в немецкой истории партия, антидемократическая по своей сути, из чисто тактических соображений представила избирателям программу либерализма и демократии. У марксистских методов нашлись последователи; националистам пошло на пользу чтение работ Ленина и Бухарина.
    Они разработали детальный план будущих действий по захвату власти. Вначале они поддержат движение за парламентское правление, свободу и демократию, чтобы потом разделаться со всем этим. На первом этапе своей программы они были готовы сотрудничать не только с католиками, но даже с умеренными социалистами и их старыми вождями, которые теперь дрожали от страха в правительственных дворцах на Вильгельмштрассе.
    Чтобы не допустить большевизма и сохранить на переходный период свободу и парламентаризм) необходимо было разбить вооруженные отряды коммунистов и независимых социалистов. Сохранившиеся воинские части, когда ими руко водили дельные командиры, были достаточно сильны) чтобы разделаться с коммунистами.
    Но среди генералов таких командиров было не найти. Гинденбург был уже стар; во время войны его роль сводилась к тому, что он не связывал руки Людендорфу; теперь, без Людендорфа, он был беспомощен. Другие генералы не стали бы действовать без приказов Гинденбурга; они были лишены инициативы. Но разложение воинской дисциплины дошло уже до такой степени, что апатия генералов больше не могла сдерживать армию. Пустоту заполнили молодые офицеры, иногда даже лейтенанты из демобилизованных солдат, не горевших желанием вернуться к честному труду и предпочитавших полную приключений военную жизнь, некоторые из этих офицеров сформировали отряды добровольцев и повели их в бой. Другие офицеры просто ото двигали в сторону более щепетильных офицеров генерального штаба и, порой без должного уважения, принуждали генералов принять участие в гражданской войне.
    Народные избранники утратили уже все надежды на спасение, когда внезапно пришла помощь. Отряды военных наводнили Берлин и подавили коммунистический мятеж. Карл Либкнехт и Роза Люксембург были арестованы и казнены. Эта победа не покончила с гражданской войной. В провинции она продолжалась еще несколько месяцев, а время от времени вспыхивала и в Берлине. Однако победа, одержанная в Берлине в январе 1919 г., дала возможность провести выборы в Конституционное собрание, продолжить работу парламента и провозгласить Веймарскую конституцию. Вильгельм II говаривал: «Где ступила моя гвардия, там больше не возникает вопросов о демократии». Веймарская демократия стала явным исключением. За нее сражались и обеспечили победу части кавалергардов кайзера. Веймарскую конституцию удалось принять только потому, что националистически настроенные враги демократии предпочли ее диктатуре коммунистов. Немецкий народ получил парламентское правление в дар от смертельных врагов свободы, которые лишь выжидали случая, чтобы отнять подарок.
    Социалисты большинства и союзная им демократическая партия предприняли безуспешную попытку замазать эти печальные факты с помощью еще одной придуманной ими легенды. Мол, в первые месяцы после ноябрьской революции марксисты в партийных кружках провели дискуссии о форме правления, наиболее отвечающей интересам немецких трудящихся. Споры были очень острыми, потому что радикальные элементы попытались их сорвать. Но после тщательного обдумывания рабочие решили, что лучше всего их делу послужит парламентская демократия. Этот великодушный отказ от диктатуры был добровольным решением и еще раз явил миру политическую зрелость немецких трудящихся.
    В этой интерпретации событий тщательно обходится главная проблема. В начале января 1919 г. в Германии была лишь одна политическая проблема: выбор между большевистским тоталитаризмом с вручением диктаторских полномочий Розе Люксембург и Карлу Либкнехту, с одной стороны, и парламентским правлением – с другой. Решение не могло быть принято мирными демократическими методами. Коммунисты не собирались подчиняться воле большинства. У них были вооруженные отряды; они контролировали значительную часть столицы и множество других мест. Если бы не отряды националистов, не добровольные отряды военных и армейские регулярные части, они бы захватили власть и установили в Германии большевистскую диктатуру. Их могла остановить только одна сила, которая и сделала это: вооруженные силы правых.
    Умеренные марксисты верно отмечают, что не только буржуазия и крестьяне, но и большинство членов профсоюзов вы ступали против диктатуры и за парламентское правление. Но в то время вопрос стоял уже не о том, за кого человек проголосует, а за что он готов пожертвовать жизнью. Коммунисты составляли лишь незначительное меньшинство, но остановить их можно было только применив вооруженную силу. Те, кто выбрал демократию, – в качестве своего истинного идеала, Weltanschauung[104], или как меньшее из зол – должны были идти в атаку на цитадели коммунизма, разогнать их вооруженные банды и обеспечить правительству контроль над столицей и всей страной. Все понимали, что дело обстоит именно так. Каждый член умеренного большинства социалистов отдавал себе полный отчет в том, что отказ от вооруженной борьбы с коммунистами равносилен капитуляции перед ними. Но лишь отдельные правительственные функционеры предприняли слабую попытку организовать сопротивление: им ничего не удалось, потому что все их политические друзья отказались с ними сотрудничать.
    Очень важно понять идеи, которыми в те роковые дни определялись позиции большинства социалистов. Потому что идеи эти вытекают из самого существа марксистской мысли. Они вновь и вновь дают о себе знать в разных концах мира, где приверженцы марксизма сталкиваются с подобными ситуация ми. В них одна из главных причин того, почему марксизм – если забыть о несостоятельности его экономической доктрины – даже в области политической деятельности был и остается самым неудачным из всех исторических экспериментов.
    Немецкие марксисты – не путайте, не коммунисты, а другие, искренне отрицавшие диктатуру, – рассуждали следующим образом: необходимо сокрушить коммунистов, чтобы проложить путь демократическому социализму. (Тогда, в декабре 1918 г. и в январе 1919 г., немецкие марксисты, несогласные с коммунистами, все еще тешили себя иллюзией, что большинство народа поддерживает их программу построения социализма.) Необходимо силой оружия подавить коммунистический мятеж. Но это не наша задача. Никто не может рассчитывать, что мы, марксисты и пролетарии, поднимем оружие против наших товарищей по партии и по классу. Грязную работу сделать нужно, но пусть этим занимается кто-нибудь другой. Наши принципы не позволяют нам сделать это. Мы не можем отказаться от принципа классовой и партийной солидарности. Кроме того, это подорвет нашу популярность и поставит под угрозу наш успех на грядущих выборах. Мы оказались в очень неприятном положении. Ведь у коммунистов-то руки развязаны. Они могут воевать с нами, потому что заклей мили нас как социал-предателей и реакционеров. Мы не можем отплатить им той же монетой. Они, воюя с нами, выступают как революционеры, а если мы вступим в схватку, то окажемся реакционерами. В сфере марксистской мысли крайние радикалы всегда правы в своем презрении и нападках на умеренных членов партии. Никто не поверит нам, если мы назовем их предателями и ренегатами. Будучи марксистами, в этой ситуации мы можем лишь занять позицию непротивления.
    Эти сверхизощренные марксисты не увидели того, что сразу поняли простые немцы, в том числе и миллионы старых членов партии: такая политика означает отречение марксизма [от любых дальнейших претензий на власть]. Если правящей партии приходится признать: это важно сделать немедленно; это нельзя откладывать; но мы не можем этого сделать, потому что это противоречит нашим убеждениям, поэтому кто-то другой должен взять это на себя, она тем самым раз и навсегда отказывается от притязаний на политическое лидерство.
    Марксисты, не входившие в коммунистическую партию, резко осуждали Носке, Эберта и других вождей за сотрудничество с националистами, раздавившими коммунистический мятеж. Но все сотрудничество свелось к нескольким консультациям. Очень может быть, что во время этих переговоров перепуганные народные депутаты и их помощники не скрывали от руководителей националистических сил, что они напуганы и беспомощны и были бы рады, чтобы их спасли. Но в глазах несгибаемых сторонников принципа классовой солидарности и это уже было предательством.
    Во всей этой истории важно то, что немецкий коммунизм был разбит силами правых, что марксисты некоммунистического толка предпочли сохранить нейтралитет. Если бы не вооруженное вмешательство националистов, в 1919 г. Германия стала бы большевистской. В результате событий января 1919 г. престиж националистов резко вырос; им принадлежала слава спасителей нации, тогда как социал-демократы выглядели жалко. С каждым очередным коммунистическим мятежом повторялась одна и та же картина. Националистам приходится в одиночку давать отпор коммунистам, в то время как социал-демократы предпочитали не связываться со своими «коммунистическими товарищами». Социал-демократы были правящей партией в Пруссии и в других не столь крупных землях Германии, но правили они лишь благодаря поддержке националистов из рейхсвера и добровольческих отрядов. С этого момента судьба социал-демократов находилась в руках правых.
    И коммунисты и националисты рассматривали Веймарскую республику лишь как поле боя в борьбе за диктатуру. Оба лагеря готовились к гражданской войне; оба несколько раз пытались выступить и бывали разбиты. Но националисты день ото дня крепли, тогда как коммунисты постепенно впадали в паралич. Это не был вопрос числа голосов избирателей и численности парламентских фракций. Обе партии действовали, главным образом, вне стен парламента. Но националисты могли действовать свободно. За ними была поддержка большинства интеллектуалов, служащих, предпринимателей, крестьян и части квалифицированных рабочих. Они были знакомы с проблемами немецкой жизни. Они могли корректировать свои действия в соответствии с меняющимися политическими и экономическими условиями как в стране, так и в отдельных землях. А коммунисты вынуждены были подчиняться приказам своих невежественных русских вождей, не знакомых с немецкой жизнью.
    Порой немецким коммунистам под давлением московских руководителей приходилось в одну ночь радикально менять свою позицию. Ни один интеллигентный и честный человек не стал бы терпеть подобного рабства. Соответственно интеллектуальные и нравственные качества немецких коммунистов были ни же, чем у среднего немецкого политика. Они были не соперники националистам. После января 1919 г. у них не было ни единого шанса на успех. Конечно, десять лет нацистских злоупотреблений вдохнули новую жизнь в немецкий коммунизм, и в день краха Гитлера они будут сильнейшей партией Германии.
    В 1918 г. немцы, будь у них выбор, выбрали бы демократию. Но события повернулись так, что им пришлось выбирать между двумя диктатурами: националистов и коммунистов. Не было третьей политической силы, готовой поддержать капитализм и его политическое следствие – демократию. Ни умеренные социалисты большинства и их союзник демократическая партия, ни католическая партия центра не испытывали сочувствия к «плутократической» демократии и «буржуазному» республиканизму. Их прошлое и их идеологии не позволяли им встать на эти позиции. Гогенцоллерны лишились трона, потому что отвергли британский парламентаризм. Веймарская республика пала, потому что отвергла республиканские принципы, воплотившиеся во Франции в Третьей республике в период 1875– 1930 гг. У Веймарской республики не было своего политического направления, кроме как лавировать между двумя лагерями, стремившимися к диктатуре. Правительство опиралось на тех, кто не считал парламентаризм самой удачной формой правления. Для них это был лишь паллиатив, мера, вынужденная экстренными обстоятельствами. Социалисты большинства хотели быть умеренными марксистами и умеренными националистами, националистическими марксистами и марксистскими националистами. Католики хотели соединить социализм и национализм с католицизмом и при этом сохранить демократию. Подобный эклектизм обречен. Такая каша не способ на привлечь молодежь. Они были обречены на поражение в любой стычке с решительным противником.
    Единственной альтернативой национализму была: неограниченная свобода торговли. Это направление никем в Германии даже не рассматривалось. Пришлось бы отказаться от всех мер Sozialpolitik, от государственного регулирования и давления профсоюзов. Все партии, считавшие себя противниками радикального национализма, – социал-демократы и их сателлиты, а также коммунисты, партия центра и некоторые крестьянские группы, напротив, были яростными приверженцами этатизма и гиперпротекционизма. Они были слишком зашорены, что бы увидеть, что такая политика ставит Германию перед чудовищной проблемой автаркии. Они просто закрывали на это глаза. Не стоит переоценивать интеллектуальный уровень немецких масс. Но им хватало проницательности, чтобы видеть, что главной проблемой Германии является автаркия и что способ ее решения (пусть ложный) предлагают только националистические партии. И если все прочие партии избегали об суждения этой опасности, националисты предлагали какое-то решение. А поскольку немцам был предложен только план завоевания мирового господства, они его и приняли. Никто не сказал им, что есть и другой путь. Марксистам и католикам не хватило ума хотя бы указать, что нацистский план покорения мира обречен на военное поражение; они опасались задеть самолюбие людей, уверовавших в свою непобедимость. Но даже если бы противники агрессии точно обозначили все опасности и риски новой войны, простой гражданин все равно отдал бы предпочтение нацистам. Потому что наиболее осторожные и тонкие нацисты говорили: у нас есть конкретный план спасения Германии; это очень рискованный план, и мы не в силах гарантировать успех. Но он хотя бы дает нам шанс, а все остальные вообще не представляют, что нам следует делать. Если будете плыть по течению, вы обречены; если пойдете за нами, есть хоть какая-то надежда на успех.
    Немецкие левые проводили не менее страусиную политику, чем левые партии Великобритании и Франции. С одной стороны, левые защищали всесилие государства и, соответственно, гиперпротекционизм; с другой, они игнорировали тот факт, что в мире автаркии Германия обречена на голод. Немецкие марксисты, сумевшие эмигрировать, гордились тем, что их партии сделали хотя бы попытку – пусть слабую и робкую – помешать перевооружению Германии. Но это лишь доказывало их непоследовательность и неспособность видеть реальность такой, как она есть. Тот, кто желает сохранить мир, должен бороться с этатизмом. Но левые поддерживали этатизм с не меньшим энтузиазмом, чем правые. Весь немецкий народ поддерживал политику государственного вмешательства в экономику, которая не может не привести к Zwangswirtschaft. Но только нацисты сделали выводы из того факта, что Россия может жить в состоянии автаркии, а Германия – нет. Нацисты победили, потому что им не противостояла партия сторонников laissez faire, т.е. рыночной экономики.
  3. Несостоявшееся обобществление
    Центральным пунктом партийной программы социал-демократов было обобществление (VergesellschafttJng) средств производства. Все выглядело бы ясно и однозначно, будь они готовы истолковать это как принудительную экспроприацию средств производства государством) а значит, как передачу всех отраслей хозяйства под управление государства. Но социал-демократы категорически заявляли, что имеют в виду совсем не это. Они настаивали, что национализация (Verstaatlichung) и обобществление – разные вещи. Акты национализации и муниципализации (Verstadtlichung) различных производств и предприятий, с 1880-х годов ставшие важной частью социально-экономической политики рейха и входивших в него княжеств, не были ни обобществлением, ни даже шагами в этом направлении. На против, они были следствием капиталистической политики, крайне невыгодной для интересов рабочих. Так что неэффективность этих национализированных и муниципализированных предприятий никак не связана с социалистическим требованием обобществления. При этом марксисты не объясняли, что такое обобществление и чем оно отличается от национализации. Они сделали несколько топорных попыток, но вскоре отказались от обсуждения этой неудобной проблемы. На эту тему было наложено табу. Ни один приличный немец не оказался на столько опрометчивым, чтобы нарушить это табу и поставить вопрос ребром.
    Первая мировая война принесла с собой военный социализм. Одна отрасль хозяйства за другой подвергалась централизации, т.е. принудительно ставилась под управление комитета, члены которого – предприниматели из этой отрасли – являлись всего лишь консультантами правительственного уполномоченного. В итоге правительство поставило под свой контроль все жизненно важные отрасли хозяйства. Программа Гинденбурга требовала всестороннего охвата этой системой всех отраслей немецкой торговли и промышленности. Последовательная реализация этой программы постепенно превратила бы Германию в чисто социалистическое государство. Но Германская империя рухнула прежде, чем план Гинденбурга был доведен до конца.
    В Германии военный социализм был крайне непопулярен. Его обвиняли даже в том, в чем его вины не было. Он не был единственной причиной голода. Блокада, призыв миллионов рабочих в вооруженные силы и переориентация всей промышленности на производство вооружений и боеприпасов даже в большей степени были причиной страданий населения, чем неадекватность социалистических методов производства. Социал-демократы и сами могли бы понимать все это. Но они не хотели упускать еще одну возможность для демагогических нападок на власть. Они обрушились на Zwangswirtschaft. Zwangswittschaft – худшая форма капиталистической эксплуатации и насилия, утверждали они, демонстрирующая насущную необходимость замены капитализма социализмом.
    Окончание войны принесло военное поражение, революцию, гражданскую войну, голод и отчаяние. Миллионы демобилизованных солдат хлынули по домам, многие из них не расстались с оружием. Они грабили военные склады и останавливали поезда, чтобы добыть еду. В компании с рабочими, потерявшими работу на остановившихся оборонных заводах, они прочесывали сельскую местность в поисках хлеба и картофеля. Сельские жители создавали вооруженные отряды само обороны. В стране царил полный хаос. Пришедшие к власти неопытные и невежественные социалисты были совершенно беспомощны. Они понятия не имели, как выходить из этой ситуации. Их взаимно противоречивые, отменявшие друг друга приказы разрушали административный аппарат. Голодное население требовало еды и было сыто по горло напыщенными речами.
    В этой экстремальной ситуации капитализм в полной мере проявил свою эффективность и способность адаптироваться к обстоятельствам. Предприниматели, игнорируя бесчисленные законы и декреты Zwangswirtschaft, пытались вновь запустить производство. Прежде всего нужно было наладить производство на экспорт, чтобы покупать сырье и продовольствие в нейтральных странах и на Балканах. Без этого импорта Германия была бы обречена. Предприниматели сумели добиться успеха и тем самым спасли Германию. Их называли спекулянтами, но при этом гонялись за поступавшими на рынок товарами и были счастливы, приобретая предметы первой необходимости. У безработных опять появилась работа. Германия начала возвращаться к нормальной жизни.
    Социалистов не огорчил развал системы Zwangswirtschaft. По их мнению, эта система была не социалистической, а капиталистической, а потому подлежала как можно более быстрой ликвидации. Предстояло приниматься за подлинное обобществление.
    Но что означало обобществление? Это, говорили марксисты, не будет похоже ни на национализацию железных дорог, угольных шахт и т.д., ни на военный социализм с его Zwangswirtschaft. Но что же это тогда? Марксистам всех толков пришлось признать, что ответа на этот вопрос они не имеют. Более 50 лет вопрос об обобществлении находился в центре их партийных программ. Теперь, придя к власти, нужно было реализовывать эту программу. Пришла пора проводить обобществление. Но туг-то и выяснилось, что они не знают, что такое обобществление. Согласитесь, ситуация неловкая.
    К счастью, социалистические вожди вспомнили, что есть люди, которым по должности положено все знать – всезнающие профессора. Правительство назначило комитет по обобществлению. Большинство его членов были социал-демократа ми, но решения загадки ждали не от них, а от профессоров. Назначенные в комиссию профессора не были социал-демократами. Они были сторонниками той Sozialpolitik, в рамках которой проводилась национализация и муниципализация, а в военные годы они поддерживали плановую экономику, Zwangswirtschaft. Они всегда были на стороне реформ, которые ортодоксальные марксисты отвергали как капиталистическое надувательство, наносящее вред интересам пролетариев.
    Комитет по обобществлению проработал много лет, входил во всевозможные тонкости, шлифовал сверхизощренные определения, составлял фантастические проекты и продемонстрировал плохое понимание экономики. Протоколы его совещаний и отчеты, подшитые в толстенные тома, пылятся на полках библиотек в назидание будущим поколениям. Это символ интеллектуального упадка, вызванного марксизмом и этатизмом. При этом комитет не смог ответить на вопрос, чем еще может быть обобществление, кроме национализации (Verstaatlichung) и планирования (Zwangswirtschaft).
    Существует только два метода обобществления, и оба были использованы правительством германской империи. С одной стороны, возможна открытая национализация, которая сегодня осуществлена в Советской России, и, с другой стороны, есть централизованное планирование, принудительная экономика, Zwangswirtschaft) программы Гинденбурга и метод нацистского государства. Немецкие марксисты своей лицемерной демагогией перекрыли себе возможность использовать любой из этих методов. Марксисты Веймарской республики не только не добились новых успехов в деле обобществления) но фактически отказались от наиболее эффективных методов обобществления) введенных имперским правительством. Позднее их враги, и прежде всего режим католического канцлера Брюнинга, вернули политику планирования, а нацисты довели ее до логического предела, установив режим всестороннего планирования, немецкий социализм по модели Zwangswirtschaft.
    Вопросы обобществления мало заботили немецких рабочих, в том числе социал-демократов и коммунистов. Для них, как заметил Каутский, революция сводилась к возможности повысить заработную плату. Более высокая заработная плата, более высокие пособия по безработице и сокращение рабочего дня для них были важнее, чем обобществление.
    Дело было не в предательстве социалистических вождей, а во внутренней противоречивости социал-демократических идей. Марксисты выдвигали программу, реализация которой должна была сделать государство всесильным и тоталитарным; но при этом они без устали толковали о необходимости «отправить государство на свалку истории», об «отмирании государства». Они доказывали необходимость обобществления, но отвергли оба реальных метода ее проведения. Они говорили о неспособности профсоюзов улучшить положение рабочих, но именно политику профсоюзов они сделали основой своих политических действий. Они учили, что нельзя прийти к социализму, пока капитализм не достигнет полной зрелости, и все меры, способные затормозить или остановить развитие капитализма, клеймили как мелкобуржуазные. Но при этом сами пылко и фанатично требовали реализации подобных мер. Не махинации капиталистов или предпринимателей, а эти противоречия и непоследовательность стали причиной краха немецкого марксизма.
    Следует признать, что вожди социал-демократов, были не компетентны, а некоторые, вдобавок, лживы и коррумпированы. Но это не было случайностью. Ни один разумный человек не может не видеть недостатки марксистского учения. Коррупция – это зло» неизбежно сопутствующее правительству, которое работает вне контроля со стороны бдительного общественного мнения. Те, кто серьезно относился к идее обобществления» ушли от марксистов к нацистам. Потому что нацисты, будучи в моральном плане еще более коррумпированными, были однозначно нацелены на внедрение системы централизованного планирования.
  4. Вооруженные партии
    Ноябрьская революция возродила явление, давно исчезнувшее из немецкой истории. Авантюрно настроенные офицеры создавали вооруженные добровольческие отряды, или Freikorps, и действовали на свой страх и риск. Первыми этот метод освоили коммунистические революционеры, но вскоре им стали подражать националисты и довели идею до логического завершения. Демобилизованные офицеры собирали бывших солдат и неприкаянных парней и подряжались на защиту крестьян, которых грабили голодные горожане) и населения восточных приграничных районов» страдавших от набегов польских и литовских банд. За эту службу помещики и крестьяне давали им кров и пищу. Когда условия, делавшие вмешательство этих отрядов полезным» изменились» они занялись рэкетом и стали выбивать деньги из тех же помещиков, промышленников и других богатых людей, превратившись в общественное бедствие.
    Правительству не хватило духу их распустить. Некоторые отряды отважно сражались с коммунистами. Другие – успешно защищали восточные приграничные районы от поляков и литовцев. Они похвалялись своими достижениями, и молодые националисты открыто им симпатизировали. Признанные вожди националистической партии с глубокой враждебностью относились к руководителям этих отрядов, которые не слушались их советов и своими безрассудными акциями грозили сорвать их планы. Крестьяне и помещики страдали от вымогательства этих отрядов, полезность которых ушла вместе с угрозой коммунистических беспорядков. Рейхсвер, новая армия, реорганизованная в соответствии с требованиями Версальского договора, теперь достаточно окреп, чтобы справиться с этой задачей. Руководители националистов совершенно справедливо подозревали, что молодые вожди вооруженных отрядов надеялись заменить их в качестве лидеров националистического движения и изобрели хитроумный план избавления от них. Следовало включить их в состав рейхсвера и таким образом обезвредить.
    Поскольку главарям этих отрядов становилось все труднее добывать средства для их содержания, они были готовы принять это предложение и встать под команду армейских офицеров.
    Однако это решение шло вразрез с требованием Версальского договора, по которому численность рейхсвера не могла превышать 100 тыс. человек. Возник конфликт с представителя ми Франции и Британии. Союзные державы потребовали разоружить и распустить так называемый черный рейхсвер. Когда правительство подчинилось и попробовало распустить самую сильную из нелегальных частей, бригаду капитана Эрхардта, это лишь спровоцировало Капповский путч[105].
    Мировая война, затем гражданская плюс революционные настроения марксистов и националистов создали атмосферу та кой всеобщей жестокости, что политические партии приняли полувоенный характер. Правые националисты и левые марксисты завели собственные вооруженные силы. Партийные войска, разумеется, сильно отличались от добровольческих отрядов, созданных крайними националистами и коммуниста ми. В них входили солидные, имевшие работу люди, которые были заняты на службе с понедельника до вечера субботы. В конце недели они надевали свою униформу и устраивали парады с духовыми оркестрами, флагами, а зачастую и с огнестрельным оружием. Они гордились принадлежностью к своим организациям, но не горели желанием воевать; им недоставало агрессивности. Их парады, похвальба и вызывающие речи их вождей создавали много шума, но не представляли серьезной угрозы для гражданского мира.
    После подавления революционных выступлений Каппа в марте 1920 г., Гитлера и Людендорфа в ноябре 1923 г. и различных коммунистических мятежей, важнейшим из которых было восстание Хольца в марте 1921 г., Германия начала возвращаться к нормальной жизни. Добровольческие и коммунистические отряды стали постепенно сходить с политической сцены. Они еще устраивали бои между собой и с полицией. Но постепенно все это вырождалось в прямой бандитизм и хулиганство. Необузданность и заговоры малочисленных авантюристов не представляли серьезной угрозы общественной стабильности.
    Но социал-демократическая партия и ее печатные органы, постоянно осуждая еще сохранившиеся националистические добровольческие корпуса и требуя их роспуска, тем самым до пустили грубый промах. Эта шумиха действовала как вызов для националистических партий, которые любили этих воинственных авантюристов не больше, чем социал-демократы, но не рисковали выступить против них открыто. В ответ они потребовали роспуска коммунистических вооруженных формирований. Но и социал-демократы находились в столь же щекотливом положении относительно коммунистических отрядов. Они их ненавидели и боялись, но не хотели выступить против них открыто.
    Как в империи Бисмарка, так и в Веймарской республике основные властные функции принадлежали не правительству рейха, а правительствам отдельных земель. Пруссия была самым большим и богатым государством федерации с самым много численным населением; она была центром тяжести рейха или, точнее говоря, самим рейхом. Поскольку в императорском рейхе в Пруссии тон задавала консервативная партия, вся имперская Германия находилась под влиянием консерваторов. Поскольку в период Веймарской республики Пруссией правили социал-демократы, они и были главной силой в республиканском рейхе. Когда 20 июля 1932 г. канцлер Папен совершил государственный переворот и сверг социалистический режим в Пруссии, вопрос о политической власти в рейхе был практически решен.
    Баварское правительство противилось роспуску националистических отрядов на своей территории. Дело было не в симпатиях к националистам, а в провинциальном партикуляризме[106]. Пойти наперекор центральной власти было делом принципа. Правительство рейха ничего поделать не могло, разве что развязать гражданскую войну, чтобы привести к покорности строптивого члена федерации. И вот в этой ситуации социал-демократическое правительство Пруссии предприняло роковой шаг. 22 февраля 1924 г. в Магдебурге была создана военная организация Reichsbanner Schwarz-Rot-Gold («Черно-красно-золотое имперское знамя»[107]). Это не было неофициальным военизированным формированием, как все остальные партийные вооруженные отряды. Это была настоящая армия правящей в Пруссии партии, армия, располагавшая полной поддержкой прусского правительства. Ее руководителем был назначен видный прусский чиновник, губернатор Саксонии. «Рейхсбаннер» была создана как беспартийное формирование, членом которого мог стать любой мужчина, присягнувший на верность республиканской системе правления и Веймарской конституции. Но в действительности это была социал-демократическая организация. Ее руководители утверждали, что готовы принимать членов любых законопослушных партий. Но подавляющее большинство ее членов были социал-демократами, до того состоявшими в различных местных и областных вооруженных отрядах социал-демократической партии. Таким образом, создание «Рейхсбаннера» не усилило военную организацию социал демократов, а просто создало новую, более централизованную структуру, имевшую благословение правительства Пруссии. Члены католической партии центра никогда не имели много численного представительства в «Рейхсбаннер», а вскоре и во все покинули ее ряды. Третья партия, демократическая, была просто второстепенным филиалом социал-демократической партии.
    Социал-демократы попытались оправдать создание «Рейхсбаннера» ссылкой на националистические настроения рейхсвера, сто тысяч солдат которого составляли все официальные вооруженные силы рейха. Но капповский путч продемонстрировал, что рейхсвер является вполне надежным инструментом, и в случае прямого столкновения националисты будут немедленно разгромлены. Единственную серьезную угрозу для Веймарской республики представляли националистические симпатии профсоюзов. Вожди социал-демократов не сумели перебороть этого настроения – многие втайне сочувствовали националистам. Хуже всего было то, что создание «Рейхсбаннера» обеспечило Гитлеру хорошую стартовую площадку. Его мюнхенский путч в ноябре 1923 г. окончился полным провалом. Когда в декабре 1924 г. он вы шел из тюрьмы, казалось, что у него нет никаких перспектив. Создание «Рейхсбаннера» оказалось для него весьма кстати. Все немарксисты, т.е. большинство населения, были в ужасе от агрессивных речей его руководства и от того факта, что к концу первого года существования под его знаменами собралось более 3 млн человек – больше, чем во всех правых Wehrverhande[ [108] вместе взятых. Подобно самим социал-демократам, они сильно переоценивали силу «Рейхсбаннера» и его боеспособность. В результате множество людей были готовы помогать нацистским штурмовым отрядам.
    Но последние очень отличались от других вооруженных формирований как левых, так и правых партий. В них входили не ветераны Первой мировой, которые были уже в возрасте, повоевали на фронте и теперь больше всего хотели сохранить работу, чтобы иметь возможность заботиться о своих семьях. Нацистские штурмовые отряды, как и прежние добровольческие, формировались из безработных парней, готовых дракой зарабатывать на жизнь. Их можно было собрать в любой час дня и ночи, а не только в выходные и праздничные дни. Вызывало сомнения, что вооруженные формирования других партий станут упорно драться в случае серьезной опасности. И уж заведомо было ясно, что они не могут быть инструментом агрессии. В отличие от этого гитлеровские штурмовые отряды были воинственны, это были профессиональные драчуны. Если бы в 1933 г. их противники не сдались без боя, то под руководством своего фюрера они развязали бы кровавую гражданскую войну.
    В первый период своей карьеры Гитлер получал субсидии от большого бизнеса. Во второй период своей борьбы за власть он вымогал у них гораздо большие суммы. Тиссен и остальные платили ему, но то были не взятки. Гитлер принимал их деньги, как король принимает дань от своих подданных. Если бы они отказали ему в деньгах, он организовал бы саботаж на их заводах или попросту убил. Но в таких радикальных мерах не было нужды. Предприниматели предпочитали стать простыми менеджерами на своих предприятиях при нацистах, чем быть ликвидированными при коммунизме на русский лад. Никакого третьего пути в тогдашней Германии у них не было.
    Сила и деньги бессильны перед идеями. Нацисты покори ли Германию не благодаря нескольким миллионам рейхсмарок от большого бизнеса или безжалостной отваге своих штурмовых отрядов. В течение многих лет подавляющее большинство немцев испытывало сочувствие одновременно к социалистическим и националистическим идеям. Социал-демократы, бывшие членами профсоюзов, симпатизировали радикализму нацистов в той же мере, что и крестьяне, католики и лавочники. За коммунистов голосовали главным образом потому» что считалось: именно коммунизм поможет сокрушить западный капитализм и утвердить господство Германии в Европе. Немецкие торговцы и промышленники внесли свою долю в триумф нацизма, но ведь точно то же самое делали и все остальные слои общества. Исключением не были даже церкви – католическая и протестантская.
    Большие идеологические перемены вряд ли можно объяснить тем, что кто-то вложил в это дело деньги. Что бы ни стояло за популярностью коммунизма в современной Америке, но это не щедрые дотации русского правительства и не тот факт, что какие-то миллионеры субсидируют левые газеты и журналы. И хотя верно, что некие еврейские банкиры, напуганные антисемитизмом нацистов, пополняли партийную кассу социалистов и что самые щедрые пожертвования на проведение социальных исследований в Германии дал еврей-зерноторговец, профинансировавший создание института Маркса во Франкфуртском университете, но, вопреки утверждениям нацистов, немецкий марксизм не был продуктом еврейских маклеров.
    Лозунг «народной солидарности» (Volksgemeinschaft) приобрел такую власть над сознанием немцев) что никто не отважился выступить против нацистов, когда те нанесли последний удар. Нацисты обманули ожидания очень многих своих прежних сторонников. Большой бизнес, землевладельцы и крестьяне, ремесленники, лавочники и церкви – все были разочарованы. Но престиж главных элементов нацистского символа веры – национализма и социализма – был столь высок, что это недовольство не имело никаких практических последствий.
    С властью нацистов может покончить лишь одно: военное поражение. Экономическая блокада и бомбежки немецких городов британской и американской авиацией в конце концов убедят немцев, что нацизм – не лучший путь к процветанию страны.
  5. Версальский договор
    Четыре мирных договора – Версальский, Сен-Жерменский, Трианонский и Севрский[109] – являют собой пример дипломатической топорности, не имеющей аналогов в истории. Они войдут в историю как редкостный пример политического провала. Их целью было установление прочного мира, а результатом стал вначале целый ряд малых войн, а затем новая и еще более ужасная мировая война. Они были заключены с целью оградить независимость малых государств, а в итоге были поглощены и исчезли с политической карты мира Австрия, Абиссиния, Албания, Чехословакия. Они должны были сделать мир более демократичным, а мир получил Сталина, Гитлера, Муссолини, Франко, Хорти.
    При этом наиболее распространенный упрек, предъявляемый Версальскому договору, совершенно необоснован. Немецкой пропаганде удалось убедить общественное мнение англосаксонских стран в том, что условия договора были крайне несправедливы по отношению к Германии, что созданные им трудности ввергли немцев в пучину отчаяния, и поэтому нацизм и мировая война являются результатом этого бесчестного обращения с Германией. Все это не соответствует действительности. Упомянутые выше четыре договора установили в Европе крайне неудовлетворительный политический порядок. При разрешении проблем Восточной Европы было проявлено такое пренебрежение реальными обстоятельствами, что там возник на стоящий хаос. Но Версальский договор не был несправедлив по отношению к Германии и не являлся причиной нищеты и отчаяния. Если бы положения договора выполнялись должным образом, Германия не смогла бы перевооружиться и опять ринуться в атаку. Беда была не в том, что договор был так уж невыносим для Германии, а в том, что державы-победительницы позволили Германии нарушить ряд его важнейших требований.
    Договор обязал Германию уступить территории, завоеванные Пруссией, население которых по большей части не говорило на немецком языке и было крайне недовольно присоединением к Германии. Все притязания Германии на эти территории покоились только на факте завоевания. Когда рейх принудили вернуть территории, некогда завоеванные Гогенцоллернами, это не было, вопреки обычным утверждениям немецких пропагандистов, самым постыдным грабежом в истории человечества. Излюбленным предметом немецкой пропаганды был Польский коридор. Что, надрывались нацисты и их зарубежные друзья, сказали бы Британия или Франция, если бы у них отняли кусок земли, разъединив страну на две части, и все для того, чтобы другая страна получила выход к морю? Во всем мире такие пассажи производили сильное впечатление на публику. Сами поляки не помогли прояснить этот вопрос. В те годы ими правила коррумпированная и некомпетентная олигархия, и правящей клике не хватило интеллектуальных способностей, чтобы отразить натиск немецкой пропаганды.
    Истина заключается в следующем. В Средние века тевтонские рыцари завоевали страну, известную сегодня как прусская провинция Восточная Пруссия. Но их попытки захватить территорию, которая в 1914 г. была известна как Западная Прус сия, провалились. В силу этого Восточная Пруссия не граничит с Германской империей. Между западными границами Восточной Пруссии и восточными границами Священной империи лежит кусок земли, входивший в состав Польши, где жили поляки и правили польские короли. Эта территория, известная как Западная Пруссия, при первом разделе Польши в 1772 г. была аннексирована Пруссией. Важно понимать, что Западная Прус сия (точно так же, как прусская провинция Познань), была аннексирована Пруссией, а не Германской империей. Эти провинции не принадлежали ни Священной империи, распущенной в 1806 г., ни Конфедерации германских государств, которая в период 1815-1866 гг. была политической формой объединения немецкого народа. Они являлись «частной собственностью» королей Пруссии. Тот факт, что король Пруссии в качестве курфюрста Бранденбургского и герцога Померанского был членом Священной империи и Конфедерации германских государств, с правовой и конституционной точки зрения имел не большее значение, чем аналогичный факт для Великобритании, где король Англии в качестве курфюрста (а позднее и короля) Гановера был князем Священной империи, а позднее и членом Конфедерации германских государств. До 1866 г. эти провинции были так же связаны с Германией, как Виргиния или Массачусетс в 1714-1776 гг. или Шотландия в 1714-1837 гг. Они были иностранными государствами, которыми правили князья, по совместительству являвшиеся правителями одного из германских государств.
    Только в 1866 г. король Пруссии своим суверенным решением включил эти территории в Северогерманский союз, а в 1871 г. – и в Германский рейх. Согласия жителей этих территорий не спросили. По сути дела, они были не согласны. Они выбрали в рейхстаг Германии польских депутатов, и те тщательно блюли там свой польский язык и охраняли польские традиции. В течение 50 лет они противились любой попытке онемечивания. Когда Версальский договор восстановил польскую независимость и вернул Польше территории Западной Прус сии и Познани, это не было актом предоставления Польше коридора. Просто были ликвидированы последствия завоевания, совершенного некогда Пруссией (не Германией). Ни поляки, ни устроители мирной конференции не виноваты в том, что тевтонские рыцари завоевали страну, не граничившую с территорией Рейха. Версальский договор вернул Эльзас и Лотарингию Франции, а северный Шлезвиг – Дании. И в этих случаях Германия не была ограблена. Население этих стран ожесточенно сопротивлялось немецкому господству и стремилось к освобождению. У Германии было единственное основание для угнетения этих народов – завоевание. Логическим следствием поражения был возврат некогда завоеванного.
    Кроме того, жестокой критике подверглись решения мирного договора о репарациях. Войска Германии опустошили значительную часть Бельгии и северо-восточной Франции. Кто должен был платить за восстановление этих мест? Франция и Бельгия, подвергшиеся нападению, или Германия – агрессор? Победители или побежденные? На переговорах было принято решение, что платить должна Германия.
    Мы здесь не станем входить в детальное обсуждение проблемы репараций. Достаточно установить, действительно ли репа рационные платежи несли голод и нищету для народа Германии.
    Источники: Доходы на душу населения: Statistiches Jahrbuch fйr das Deutsche Reich; величина репарационных платежей на душу населения получена делением суммы репарационных выплат за год на 65000000. Поскольку за этот период население Германии немного выросло, реальный показатель должен быть чуть ниже, чем приведенный в таблице.
    Утверждение, что эти выплаты сделали Германию нищей и обрекли немцев на голод, было гротескным искажением фактов. Они не оказали бы значительного влияния на немецкий уровень жизни, даже если бы немцы действительно заплатили все эти суммы из собственных карманов, а не из иностранных кредитов, как это было на самом деле.
    Вот цифры, характеризующие рост капитала в Германии за 1925-1929 гг. Прирост составил, в млн рейхсмарок :
    С сентября 1924 г. по июль 1931 г. Германия в соответствии с планами Дауэса и Янга выплатила по репарациям 10 821 млн рейхсмарок. После чего платежи прекратились. За тот же пери од сумма кредитов, предоставленных иностранцами частным лицам и государственным учреждениям Германии) составила примерно более 20 500 млн рейхсмарок. К этому можно прибавить приблизительно 5000 млн рейхсмарок прямых иностранных инвестиций в Германию. Очевидно) что Германия не страдала от нехватки капитала. Если этих доказательств недостаточно) можно добавить, что за тот же период Германия инвестировала за рубежом примерно 10 000 млн рейхсмарок .
    Репарационные платежи не были причиной экономических трудностей Германии. Но если бы союзники настояли на их уплате, они могли бы серьезно помешать перевооружению Германии. Кампания против уплаты репараций завершилась полным фиаско союзников и столь же полным торжеством не желавшей платить Германии. Источником того, что немцы все-таки заплатили, были иностранные кредиты, от погашения которых Германия позднее отказалась. Так что иностранцы, по сути дела, сами себе заплатили.
    Поскольку вопрос о репарациях может возникнуть и в будущем, важно знать основные причины предыдущей неудачи. С самого начала переговоров союзникам мешала их приверженность ложным современным этатистским концепциям денежной политики. Они были убеждены, что платежи создают опасность для сохранения денежной стабильности в Германии и что Германия не сможет платить, пока ее платежный баланс не станет «благоприятным». Их волновала надуманная проблема «трансфертов». Союзники были склонны принять немецкую точку зрения, согласно которой «политические» выплаты имеют совершенно иные последствия, чем платежи по коммерческим операциям. Запутавшись в противоречиях меркантилистских софизмов, союзники не зафиксировали в мирном договоре общую сумму репараций, оставив этот вопрос для будущих переговоров. По этой же причине они оговорили поставки натурой, внесли пункт о «защите трансфертов» и, наконец, в июле 1931 г. приняли мораторий Гувера[110], в результате чего все выплаты прекратились.
    Однако поддержание кредитно-денежной и валютной стабильности не имеет ничего общего с платежным или торговым балансом. Денежной стабильности может угрожать только одно – инфляция. Если страна не эмитирует дополнительные бумажные деньги и не расширяет кредит, никакие проблемы в сфере денежной стабильности ей не грозят. Чтобы выплачивать репарации, не обязательно иметь превышение экспорта над импортом. Здесь, скорее, обратная причинная связь. Сам факт выплат по репарациям создает избыточный экспорт. Ни какой проблемы «трансфертов» не Существует. Если правительство Германии аккумулирует средства для выплаты репараций (в рейхсмарках) с помощью налогов, каждому немецкому налогоплательщику приходится снижать потребление отечественной или импортной продукции. Во втором случае высвобождается то количество валюты, которое в противном случае было бы истрачено на потребление. В первом случае цены на отечественную продукцию снижаются, что ведет к росту экспорта и, как следствие, обеспечивает дополнительный приток валюты. Таким образом, собирая внутри страны для выплаты по репа рациям сумму в рейхсмарках, правительство автоматически получило бы нужную для платежа сумму в валюте. И все это, разумеется, никак не зависит от того, являются ли платежи «политическими» или коммерческими.
    Выплаты по репарациям и в самом деле могли бы чувствительно ударить по немецкому налогоплательщику. Ему пришлось бы снизить свое потребление. В любом случае, кто-то должен оплатить причиненный ущерб. То, что не оплатили агрессоры, пришлось оплатить жертвам агрессии. Но жертвам никто не сочувствовал, тогда как сотни писателей и политиков по всему миру проливали крокодиловы и настоящие слезы о судьбе немцев.
    Возможно, с политической точки зрения было бы разум нее выбрать иной метод ежегодных платежей Германии. На пример, можно было бы привязать сумму ежегодных выплат к величине будущих расходов Германии на вооруженные силы. На каждую рейхсмарку, истраченную на немецкую армию и флот, можно было бы взимать репарации с некоторым повышающим коэффициентом. Но любая схема оказалась бы столь же неэффективной, потому что союзники были загипнотизированы меркантилистскими заблуждениями.
    Приток платежей из Германии по необходимости сделал платежный баланс стран-получателей «неблагоприятным». Их импорт превышал экспорт именно потому, что они получали выплаты по репарациям. С точки зрения меркантилистских заблуждений такой результат выглядел тревожным. Союзники одновременно хотели заставить Германию платить, но при этом не получать платежи. Они сами не знали, чего хотят. Зато немцы очень хорошо знали, чего они хотят. Они хотели не платить.
    Германия жаловалась, что установленные другими странами торговые барьеры затрудняют выплаты по репарациям. Сетования были вполне обоснованными. Германия была бы права, если бы действительно пыталась за счет роста экспорта получить средства для выплаты репараций. Но реально выплаты осуществлялись из сумм, предоставленных иностранными кредиторами.
    Заблуждения союзников были столь велики, что они об винили немцев в невыполнении договора о выплате репараций. Скорее, им следовало винить собственные меркантилистские предрассудки. Мирный договор был бы выполнен, если бы в странах Союзников нашлось достаточное число влиятельных людей, способных опровергнуть возражения, выдвигавшиеся немецкими националистами.
    Иностранные наблюдатели совершенно не поняли роли Версальского договора в нацистской пропаганде. Ядром этой пропаганды была не несправедливость договора, а легенда о «ноже в спину». Война в очередной раз доказала нашу непобедимость. При желании мы могли бы наголову разбить все другие народы. Но евреи нанесли нам удар в спину. Нацисты упоминали Версальский договор только для того, чтобы продемонстрировать предельную низость евреев.
    «Ноябрьское злодеяние, – говорили они, – принудило к капитуляции нас, страну победителей. Наше правительство выплачивает репарации, хотя никто не в силах заставить нас делать это. Наши еврейские и марксистские правители подчиняются требованию договора о разоружении, потому что хотят, чтобы мы выплатили эти деньги мировому еврейству». Гитлер нападал не на договор. Он нападал на тех немцев, которые в парламенте проголосовали за его принятие и теперь возражали против одностороннего разрыва обязательств. Для националистов легенда о «ноже в спину»» была достаточным доказательством того, что у Германии есть силы для аннулирования мирного договора.
    Многие критики Версальского договора из союзных и нейтральных стран утверждали, что было ошибкой давать Германии повод для обиды. Они заблуждались. Даже если бы мирный договор оставил Германии все ее европейские территории, не заставил отказаться от колоний, не заставил платить по репарациям и не наложил ограничения на перевооружение, новой войны все равно не удалось бы не избежать. Немецкие националисты были нацелены на завоевание жизненного пространства. Они стремились к автаркии. Они пребывали в полной уверенности, что имеют превосходные перспективы победить на поле боя. Их агрессивный национализм не был порожден Версальским договором. Нацисты чувствовали себя обиженными не из-за мирного договора, а из-за жизненного пространства.
    Версальский договор часто сравнивали с урегулированием, достигнутым в 1814-1815 гг. Выработанная в Вене система[111] на многие годы обеспечила европейцам мирную жизнь. Якобы великодушие, проявленное по отношению к побежденным французам) избавило французов от желания отомстить. Соответствен но, делался вывод, если бы союзники обошлись с Германией столь же великодушно, то и они добились бы лучших результатов.
    Полтора столетия назад Франция была самой могуществен ной державой на континенте. Численностью населения, богатством, цивилизацией и военной мощью она превосходила все другие народы. Если бы в те дни французы были националистами в современном нам смысле слова, они смогли бы установить свое господство в Европе и какое-то время его удерживать. Но французам революционного периода национализм был чужд. Правда, они были шовинистами, считая себя (возможно, с большим основанием, чем другие народы) украшением человечества. Они гордились новообретенной свободой и верили, что их долг помогать другим народам в борьбе с тиранией. Французы были шовинистами, патриотами и революционерами. Но они не были националистами. Они не горели жаждой завоеваний. Не французы начали войну – на них напали иностранные монархи. Они победили агрессоров. После этого честолюбивые генералы, и прежде всего Наполеон, толкнули французов к присоединению чужих территорий. Сначала французам это даже нравилось, но их настроение менялось по мере осознания того, что они истекают кровью ради Бонапарта и его семьи. После Ватерлоо страна вздохнула с облегчением. Теперь можно было не бояться за жизнь сыновей. Мало кто из французов жалел об утрате Рейнской области, Голландии или Италии. Ни один француз не печалился из-за того, что Жозеф перестал быть королем Испании, а Жером – Вестфалии:[112] Аустерлиц и Йена отошли в область исторических преданий; тщеславие граждан тешилось стихами, воспевавшими покойного императора и его битвы, но никто не мечтал покорить Европу.
    Позднее события июня 1848 г. привлекли внимание к племяннику Наполеона[113] Многие ожидали, что он будет решать внутренние проблемы в том же стиле, в каком его дядя обошелся с первой революцией. Нет сомнений, что своей популярностью третий Наполеон был целиком обязан славе своего дяди. Во Франции его никто не знал, и он никого не знал; он видел страну только через тюремную решетку и говорил по французски с немецким акцентом. Он был всего лишь племянником, наследником славного имени, и только. Французы избрали его совсем не потому, что хотели воевать. Он при влек народ на свою сторону обещанием, что его правление принесет им мир. Империя означает мир, таким был лейтмотив его пропаганды. Севастополь и Сольферино[114] не прибавили ему популярности, скорее, наоборот. Виктор Гюго, воспевавший первого Наполеона, неизменно поносил его преемника.
    Короче говоря, Венскому конгрессу удалось установить длительный мир, потому что Европа тогда была миролюбива и считала войну бедствием. Версальский конгресс был обречен на неудачу, потому что на дворе стояла эпоха агрессивного национализма. Подлинной целью Версальского договора были его военные статьи. Демилитаризация Рейнской области и ограничение права немцев на перевооружение не наносили вреда Германии, потому что никто не собирался на нее нападать. Но они давали Франции и Великобритании возможность предотвратить новую немецкую агрессию, если бы эти страны действительно стремились к этому. Не вина договора, что страны-победительницы не попытались заставить побежденную Германию соблюдать его условия.
  6. Экономическая депрессия
    Причиной великой немецкой инфляции были разработанные катедер-социалистами доктрины кредитно-денежной политики. Политические и военные события не имели к ней никакого от ношения. Автор данной книги предсказал ее в 1912 г. В 1917 г. это предсказание поддержал американский экономист Б. М. Андерсон[115]. Но большинство тех, кто в 1914-1923 гг. мог оказывать влияние на кредитно-денежную политику Германии) а также все журналисты, писатели и политики, имевшие дело с этими проблемами, пребывали в заблуждении, что увеличение количества банкнот не влияет на цены и обменный курс валюты. В росте цен они винили блокаду и спекулянтов, а в падении курса марки – неблагоприятный платежный баланс. Никто не ударил пальцем о палец, чтобы остановить инфляцию. Подобно всем инфляционистам, они хотели избавиться лишь от малоприятных, хотя и неизбежных последствий инфляции, т.е. от роста товарных цен. Непонимание экономических проблем заставило их прибегнуть к регулированию цен и валютным ограничениям. Они так и не смогли понять, почему все их старания не приносили никаких результатов. Инфляция не была проявлением Божьей воли и не являлась результатом Версальского договора. Ее вызвала реализация на практике тех же этатистских. идей, которые породили национализм. Ответственность за инфляцию несут все политические партии Германии. Все они придерживались ошибочного мнения, что к обесценению валюты ведет не банковская кредитная экспансия, а неблагоприятный платежный баланс.
    Инфляция разорила средние классы. Потерпевшие присоединились к Гитлеру. Но сделали они это не потому, что по страдали, а потому, что верили: нацизм им поможет. Человек идет к знахарю не потому, что страдает от расстройства желудка. Он идет к нему, потому что верит, что знахарь его исцелит. Если бы он думал иначе, то пошел бы к врачу. Германия переживала экономические трудности, но не этим объясняется успех нацистов. Свои патентованные методы предлагали и другие партии, например социал-демократы и коммунисты.
    Начиная с 1929 г. Германия страдала от глубокой депрессии, но не сильнее, чем другие страны. Напротив. За годы депрессии цены на импортируемое в Германию сырье и продовольствие упали в большей степени, чем цены на экспортируемые ею промышленные товары.
    Депрессия должна бы была привести к снижению ставок заработной платы. Но поскольку профсоюзы этого допустить не могли, выросла безработица. Социал-демократы и коммунисты надеялись, что рост безработицы их усилит. Но это сработало в пользу нацистов. Великая депрессия была международной. Но только в Германии она привела к победе партию, которая в качестве панацеи предлагала политику перевооружения и войны.
  7. Нацизм и немецкие трудящиеся
    Всех авторов, писавших о проблемах нацизма, ставит в тупик следующая загадка: миллионы немцев входили в партии социал демократов, коммунистов и католического центра; они были членами профсоюзов, являвшихся коллективными членами этих партий. Как нацистам удалось преодолеть сопротивление такого множества противников и установить свой тоталитарный режим? Что, миллионы людей в одну ночь поменяли свое мировоззрение? Или они оказались трусами, которые дрогнули из-за страха перед штурмовиками и теперь ждут не дождутся дня избавления? А может, они являются искренними сторонниками нацистского режима?
    В такой постановке проблемы кроется фундаментальная ошибка. Люди принимают как данность, что члены различных партийных клубов и профсоюзов были убежденными социал демократами, коммунистами или католиками и что они всецело одобряли программы и убеждения своих вождей. Многие не понимают того, что членство в партии и в профсоюзе было практически обязательным. В Веймарской Германии система закрытых предприятий[116] получила достаточно сильное развитие, хоть и не была доведена до такой крайности, как в со временной нацистской Германии и в некоторых отраслях других стран. На большей части территории Германии и в большинстве отраслей промышленности рабочий практически не мог остаться вне одного из крупных объединений профсоюзов.
    Если ему была нужна работа, либо он не хотел быть уволенным или хотел получить пособие по безработице, то должен был вступить в один из влиятельных профсоюзов. Они оказывали экономическое и политическое давление, которому все были вынуждены подчиняться. Для рабочих вступление в профсоюз стало делом естественным и не вызывавшим вопросов. Они вступали, потому что вступали все, и потому что не вступить было опасно. Рабочему не было дела до Weltanschauung своего профсоюза. Да и профсоюзных бюрократов не интересовали принципы и убеждения своих членов. Главной их целью было вовлечь в ряды своего профсоюза как можно больше рабочих. Миллионы организованных рабочих были вынуждены про являть формальное уважение к вероучению своих партий, голо совать за их кандидатов на парламентских выборах, выписывать партийные газеты и избегать публичной критики политики партии. Но повседневный опыт убеждал каждого, что с их партиями что-то не так. Каждый день они узнавали о новых торговых барьерах, созданных другими государствами для защиты от немецких промышленных товаров, т.е. против продуктов их собственного труда. Поскольку профсоюзы, за редкими исключениями, не соглашались на уменьшение ставок заработной платы, каждый новый торговый барьер отзывался немедленным увеличением безработицы. Рабочие утратили доверие к марксистам и католической партии Центра. Они поняли, что эти люди не знают, как решать эти проблемы, и единственное, на что способны, это списывать все на пороки капитализма. Немецкие трудящиеся к капитализму относились с непримиримой враждебностью, но простая брань в его адрес пользы не приносила. Рабочие не могли ожидать, что объем производства будет расти при падении экспортных продаж. Поэтому они заинтересовались аргументами нацистов. Происходящее, говорили нацисты, это результат нашей прискорбной зависимости от внешних рынков и прихотей иностранных правительств.
    Если Германия не сумеет завоевать новые территории и достичь экономической самодостаточности, она обречена. Все попытки улучшить условия труда ни к чему не приведут, пока мы остаемся наемными рабами иностранных капиталистов. Такие слова производили впечатление на рабочих. Они не выходили из профсоюзов и из партийных клубов, потому что это имело бы слишком серьезные личные последствия. Из страха и по инерции они продолжали голосовать за социал-демократов, коммунистов или католиков. Но они потеряли интерес к марксистскому и католическому социализму и начали симпатизировать национал социализму. Задолго до 1933 г. в рядах немецких профсоюзов было полно людей, тайно сочувствовавших нацистам. Поэтому немецкие трудящиеся были не очень огорчены, когда нацисты заставили всех членов профсоюзов вступить в свой Трудовой фронт[117]. Они повернулись к нацизму, потому что программа нацистов предлагала решение самой настоятельной для них проблемы – проблемы препятствий на пути немецкого экспорта. У других партий подобные программы отсутствовали.
    Разгон непопулярной профсоюзной бюрократии доставил рабочим не меньше удовольствия, чем унизительное третирование нацистами предпринимателей и управляющих. Вчерашние хозяева превратились в обычных менеджеров. Теперь они должны были склоняться перед всемогущими партийными вождями. Рабочие были в восторге от злоключений своих работодателей. Это был настоящий триумф, когда ваш босс, пыхтя от ярости. вынужден вместе со всеми маршировать на праздничных парадах. Настоящий бальзам на сердце.
    Потом наступил бум перевооружения. Безработица исчезла.
    Вскоре даже обнаружился дефицит рабочих рук. Нацисты сумели решить проблему, с которой не справились социал-демократы. Трудящиеся были в восторге.
    Весьма вероятно, что сегодня рабочие уже разглядели обратную сторону картины. Последние иллюзии рассеялись .
    Нацисты не привели их в край молочных рек с кисельными берегами. В пустыне продовольственных карточек буйно развиваются ростки коммунизма. В день поражения нацистов Трудовой фронт развалится точно так же, как марксистские и католические профсоюзы в 1933 г.
  8. Иностранные критики нацизма
    Гитлер и его клика захватили Германию с помощью насилия, убийств и преступлений. Но немецкий ум был покорен доктринами нацизма гораздо раньше. Не насилие, а убеждение привели подавляющее большинство народа к вере в воинствующий национализм. Если бы борьбу за кресло диктатора выиграл не Гитлер, это сделал бы кто-нибудь другой. На пути к вершине ему пришлось затмить множество претендентов: Кап па, генерала Людендорфа, капитана Эрхардта, майора Папста, Форстрата Эшериха Штрассера и многих других. Гитлера не сдерживали никакие запреты, и потому он победил своих более подготовленных или более щепетильных соперников.
    Нацизм покорил Германию, потому что не встретил адекватного интеллектуального сопротивления. Он покорил бы весь мир, если бы после падения Франции Великобритания и США всерьез не взялись за борьбу с ним.
    Современная критика нацистской программы бьет мимо цели. Люди заняты второстепенными чертами нацистской доктрины. Они не доходят до полноценного обсуждения существа национал-социалистического учения. Причина проста. На фундаментальном уровне нацистская идеология не отличается от общепринятых социально-экономических идеологий. Единственная разница заключается в приложении этих идеологий к специфическим проблемам Германии.
    У современной «неортодоксальной» ортодоксии есть свои догмы:
  9. Капитализм – это несправедливая система эксплуатации трудящихся. Он ущемляет интересы подавляющего большинства во имя выгоды незначительного меньшинства. Частная собственность на средства производства мешает всестороннему использованию природных ресурсов и техническому прогрессу. Прибыль и проценты – это дань, которую народным массам приходится платить классу праздных паразитов. Капитализм порождает нищету и с необходимостью ведет к войне.
  10. Поэтому главная обязанность народного правительства – заменить власть капиталистов и предпринимателей системой государственного управления экономикой.
  11. Установление потолков цен и минимум:а заработной платы либо с помощью правительственных декретов, либо через давление профсоюзов способствуют повышению уровня жизни потребителей и всех трудящихся. Это путь к полному освобождению масс (которое будет достигнуто только при социализме) от ярма капитала. (Отметим, кстати» что в конце жизни Маркс яростно отрицал эти идеи, но современные марксисты всецело их разделяют.)
  12. Политика легких денег, т.е. кредитная экспансия, – полезный метод облегчения бремени, возложенного на трудящиеся массы капиталом, и повышения благосостояния страны. Эта политика никак не связана с периодически возникающими экономическими депрессиями. Экономические кризисы – зло, порождаемое нерегулируемым капитализмом.
  13. Все, кто отрицает сформулированные выше утверждения и настаивает на том) что только капитализм по-настоящему служит интересам масс и только накопление нового капитала – единственный эффективный метод постоянного повышения благосостояния всех слоев общества» являются злонамеренными и ограниченными апологетами эгоистических интересов класса эксплуататоров. Не может быть и речи о возврате к политике свободы торговли) золотого стандарта и экономической свободы. К счастью, человечество никогда не вернется к идеям и политике XIX в. и викторианской эпохи. (Заметим, кстати, что марксизм и профсоюзное движение можно с полным основанием отнести к продуктам «XIX века» и «викторианства».)
  14. Выгоды от внешней торговли связаны исключительно с экспортом. Для страны лучше всего быть независимой от любого импорта. (Правда, «прогрессисты» не в восторге от этой догмы и порой даже отвергают ее как националистическое заблуждение, но их политические действия продиктованы имен но ею.)
    Эти догмы в равной степени разделяются сегодняшними британскими либералами и британскими лейбористами, с одной стороны, и нацистами – с другой. Не имеет значения, что британцы называют эти принципы продуктом либерализма и экономической демократии, а немцы, кстати, с куда большим основанием называют их антилиберальными и антидемократическими. И не так уж важно, что в Германии никто не волен высказывать мнения, отличные от нацистского официоза, тогда как в Великобритании диссидентов высмеивают как недостойных уважения глупцов.
    Здесь не место заниматься опровержением этих шести догм. Это задача для ученых трактатов, посвященных основным проблемам экономической теории, и она уже решена. Подчеркнем лишь, что тот, кому не хватает мужества или понимания для критики этих идей, не сможет оспорить выводы, сделанные из них нацистами. Нацисты также считают необходимым государственное регулирование экономики. Они также стремятся к автаркии для своего народа. Отличительная черта их политики в том, что они не желают мириться с неудобствами) которые создает для них такая же политика других стран. Они не согласны быть навеки «запертыми», как они говорят, в границах относительно перенаселенной территории, где производи тельность труда меньше, чем в других странах.
    Немецкие и иностранные противники нацизма проиграли интеллектуальную схватку с ним, потому что оказались в плену того же непреклонного и нетерпимого догматизма. Британские левые и американские прогрессисты мечтают о системе всестороннего регулирования экономики государством в своих странах, превознося советские методы управления экономикой. Отвергая немецкий тоталитаризм, они противоречат сами себе. Для немецких интеллектуалов отказ Великобритании от политики свободы торговли и золотого стандарта явился наглядным доказательством превосходства немецких методов и доктрин. Теперь они видят, как англосаксы копируют почти все аспекты их системы управления хозяйством. Они слышат, как видные граждане этих стран заявляют, что именно эту политику они будут проводить в послевоенный период. Отчего же, в связи со всем этим, нацистам не быть уверенными, что они были пионерами в деле построения нового и более совершенного экономического и социального порядка?
    Вожди нацистской партии и ее штурмовых отрядов являются бандитами и садистами. Но немецкие интеллектуалы и немецкие трудящиеся терпели их правление, потому что одобряли основы социальной, экономической и политической доктрин нацизма. Чтобы победить нацизм как таковой до того, как разразилась нынешняя война, и чтобы ее не допустить (а не просто, чтобы лишить власти подонков, которые захватили ее в современной Германии), нужно было изменить умонастроение немцев. Но сторонники этатизма не годятся для решения этой задачи.
    Бесполезно заниматься поиском противоречий и непоследовательности в нацистских доктринах. Они действительно внутренне противоречивы и непоследовательны, но их основные ошибки характерны и для всех разновидностей современного этатизма.
    Чаще всего нацизму ставится в упрек непоследовательность его демографической политики. Нацистам указывают: когда) с одной стороны, вы жалуетесь на относительную перенаселенность Германии и на этом основании требуете дополни тельного жизненного пространства, Lebensraum, но при этом проводите политику повышения рождаемости, вы противоречите сами себе. Но, с точки зрения нацистов, здесь нет никакой непоследовательности. Для них единственным средством борьбы с перенаселенностью является достаточная многочисленность немецкого народа, позволяющая воевать за расширение территорий, тогда как малые народы, страдающие от такой же сравнительной перенаселенности, слишком слабы, чтобы защититься. Чем больше солдат сможет поставить под ружье Германия, тем легче ей будет избавиться от проклятия перенаселенности. Исходная доктрина была ошибочна, но если не отвергнуть ее целиком, то трудно спорить со стремлением вырастить как можно больше пушечного мяса.
    Разоблачения деспотизма и звериной жестокости нацистов не достигали цели главным образом потому, что многие из критиков были склонны оправдывать советские методы. По этому немецкие националисты могли утверждать, что их противники – и иностранцы, и немцы – несправедливы к нацистам, когда осуждают их за то, что считают допустимым для русских. Они называют ханжескими и лицемерными нападки англосаксов на их расовые доктрины. Разве сами британцы и американцы, парируют они, соблюдают принципы равенства в сфере межрасовых отношений?
    Иностранные критики осуждают нацистскую систему как капиталистическую. В нашу эпоху фанатичного антикапитализма и восторженной поддержки социализма в глазах светского общественного мнения нет худшего клейма, чем обвинения в капиталистической ориентации. Но вот этого обвинения нацисты совсем не заслужили. В предшествующей главе мы видели, что Zwangswirtschaft представляет собой абсолютно социалистическую систему всестороннего государственного контроля над экономикой.
    Это правда, в Германии пока еще существует понятие прибыли. Некоторые предприятия даже получают куда большие прибыли, чем в последние годы веймарского режима. Но критики: совершенно неверно оценивают значение этого факта. Действует система строгого контроля частных расходов. Ни один немецкий капиталист или предприниматель (директор завода) или кто бы то ни было не волен истратить на свои нужды больше, чем правительство считает приличествующим его рангу и заслугам перед народом. Избыток средств должен быть помещен на банковский счет или вложен в акции или облигации немецких корпораций, находящихся под полным контролем государства. Хранение больших денежных сумм на руках строго запрещено и наказывается как измена государству. Даже до войны отсутствовал импорт предметов роскоши из-за границы, а их производство внутри страны было прекращено. Никто не имеет права покупать больше продуктов питания и одежды, чем положено по карточкам. Арендная плата заморожена, мебель и другие предметы длительного пользования практически не доступны. До сравнительно недавнего времени туристы, желавшие провести отпуск в Швейцарии или Италии, имели право на приобретение ограниченного количества валюты. Нацистское правительство не запрещало гражданам посещение Италии, чтобы не вызвать гнев своих тогдашних итальянских друзей. Со Швейцарией была иная история. Правительство Швейцарии, уступив требованиям одной из важнейших отраслей экономики) добилось, чтобы частью платы за немецкий импорт из Швейцарии стали расходы немецких туристов. Поскольку общая сумма немецкого экспорта в Швейцарию и швейцарского экспорта в Германию жестко зафиксирована в двустороннем торговом договоре, немцам безразлично, как именно Швейцария распорядится суммами превышения экспорта над импортом. Суммы, выделяемые немецким туристам для поездок в Швейцарию, вычитаются из государственного долга Германии перед швей царскими банками. Так что расходы немецких туристов оплачивали акционеры швейцарских банков.
    Немецкие корпорации не имеют права распределять прибыль среди акционеров. Объем дивидендов жестко ограничен и регулируется очень сложными нормативными актами. Утверждается, что это не создает заметных трудностей, потому что корпорации могут выпускать дополнительные акции. Это ошибочное мнение. Они могут выпускать дополнительные акции только на сумму прибыли, полученной в предыдущие годы, после уплаты налогов, но не распределенной среди акционеров.
    Поскольку частное потребление жестко лимитируется и контролируется государством, а весь неистраченный доход должен быть инвестирован, т.е., по сути дела, отдан в распоряжение государства, высокая прибыль – не более чем утонченный метод налогообложения. Потребителям приходится втридорога платить за товары, а бизнес номинально прибылен. Государство получает деньги в форме налогов либо займов. И следует понимать, что в один прекрасный день все эти займы будут признаны недействительными. Многие годы немецкие предприятия не имели возможности обновлять оборудование. К концу войны активы корпораций и частных фирм будут состоять, главным образом, из изношенных машин и всевозможных сомнительных долговых обязательств правительства. Воюющая Германия проедает свой капитал, т.е. капитал, который номинально и внешним образом принадлежит ее капиталистам.
    Нацисты истолковывают отношение других стран к проблеме сырья как признание справедливости своих притязаний. Лига наций заявила, что существующее положение дел неудовлетворительно и ущемляет интересы наций, именующих себя «неимущими». В четвертом пункте Атлантической хартии[118], опубликованной 14 августа 1941 г., в которой главы правительств Великобритании и Соединенных Штатов провозгласи ли «некоторые общие принципы национальной политики их стран – принципы, на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира», говорится: «Соблюдая должным образом свои существующие обязательства, они будут стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны – великие или малые, победители или побежденные – имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран».
    В мировой войне Римская католическая церковь находится над схваткой: католики есть в обоих воюющих лагерях. Папа имеет возможность наблюдать за конфликтом беспристрастно. Поэтому в глазах нацистов должно было иметь очень большое значение то, что Папа усмотрел истоки войны в «том холодном и расчетливом эгоизме, который стремится сохранить только для себя предназначенные в пользование всем экономические ресурсы и материалы, так что народам, менее обласканным природой, отказывают в доступе к ним» и заявил далее, что видел «признание необходимости участия всех в природных богатствах земли со стороны народов, которые в исполнении данного принципа относятся к категории дающих, а не получающих» .
    Что ж, говорят нацисты, все признают, что наше недовольство обоснованно. И добавляют, что в мире, где тоталитарным странам грозит автаркия, компенсировать им ущерб можно только одним способом – провести перераспределение территориального суверенитета.
    На это часто возражают, что угроза автаркии, которой опасались нацисты, еще далека, что пока экспортная торговля Германии растет, и соответственно растет доход на душу населения. Такие возражения на немцев впечатления не производили. Они стремились к достижению экономического равенства, т.е. чтобы производительность труда в Германии была не ниже, чем в любой другой стране. Немцы вполне резонно указывали: уровень жизни трудящихся англосаксонских стран также сегодня намного выше, чем в прошлом. Тем не менее «прогрессисты» не считают этот факт оправданием капитализма, а вместо этого поддерживают требования о более высокой заработной плате и об устранении системы наемного тру да. Несправедливо, говорили нацисты, отвергать немецкие притязания, когда никто не думает опротестовать равные притязания трудящихся англосаксонских стран.
    Самый слабый аргумент против нацистской доктрины выдвинули пацифисты: война ничего не решает. Однако невозможно отрицать, что сложившееся распределение территориального суверенитета и политической власти есть результат прошлых войн. Меч освободил Францию от власти английских королей и сделал ее независимой, покорил для белых Америку и Австралию и обеспечил автономию американским государствам. Кровавые битвы сделали Францию и Бельгию странами преимущественно католическими, а Голландию и Северную Германию – преимущественно протестантскими. Единство Соединенных Штатов и Швейцарии было достигнуто в результате гражданских войн.
    Против планов нацистской агрессии можно было привести два эффективных и неопровержимых аргумента. Во-первых, сами немцы сделали все возможное для создания ситуации, которую они же теперь расценивают как достойную сожаления.
    Во-вторых, война несовместима с международным разделением труда. Но «прогрессисты» и националисты не могли предъявить эти аргументы нацистам. Они сами не заботились о сохранении международного разделения труда; они сами призывали к государственному контролю над экономикой, что с необходимостью ведет сначала к протекционизму, а потом и к автаркии.
    Ложные нацистские доктрины не выдерживают критики с позиции здравой экономической теории, которую сегодня пренебрежительно называют ортодоксальной. Но тот, кто сам привержен догмам популярного ныне неомеркантилизма и призывает к установлению правительственного контроля над бизнесом, тот не сможет им ничего противопоставить. Фабианская и кейнсианская «неортодоксальность» привели к вынужденному признанию принципов нацизма. В области практической политики они сорвали все попытки создать общий фронт народов, которым угрожали притязания нацизма.

ГЛАВА Х. НАЦИЗМ КАК ОБЩЕМИРОВАЯ ПРОБЛЕМА

  1. Возможности и границы исторической науки
    Задача исторического исследования заключается в том, чтобы проследить в прошлое цепь исторических событий и дойти до их истоков. Историк должен показать, как некая историческая ситуация возникает из сложившихся – природных и социальных – условий и как действия человека и неконтролируемые человеком обстоятельства преобразуют предыдущее состояние в последующее. Возможности подобной аналитической ретроспекции не безграничны. Рано или поздно история достигает точки, в которой ее способы объяснения больше не работают. Тогда историку остается лишь констатировать) что действовала некая сила, которая и породила то, что произошло. Обычно в таких случаях говорят об уникальности или индивидуальности.
    В принципе, то же самое относится и к естественным наукам. Там также рано или поздно неизбежно достигается точка, которую приходится брать как опытный факт, «данность». Ученые могут истолковывать (или, как прежде говорили, объяснять) наблюдаемые изменения влиянием сил, действующих во Вселенной. Они устанавливают связь одного факта с предыдущими; они показывают нам, что а, b и n являются результатом х. Но есть такие х, которые не удается, по крайней мере в наше время, свести к другим влияниям. Возможно, будущие поколения ученых раздвинут границы знаний. Но не вызывает сомнений, что всегда останется что-то, несводимое ни к чему другому.
    Человеческий ум не способен даже непротиворечиво по мыслить значение таких понятий, как конечная причина всего. Естественные науки никогда не пойдут дальше установления неких предельных движущих сил, которые не поддаются дальнейшему анализу и сведению к каким-то другим источникам, началам или причинам.
    Используемый историками термин «индивидуальность» означает: здесь мы имеем дело с фактором, который невозможно свести ни к каким другим движущим силам. Этот термин не предлагает никакой интерпретации или объяснения. Напротив, его использование свидетельствует о том, что нам приходится иметь дело с непостижимым фактом исторического опыта. Почему Цезарь пересек Рубикон?[119], Историки могут указать на различные мотивы, которые могли повлиять на решение Цезаря, но они не могут отрицать, что было возможно и другое решение. Возможно, в подобной ситуации Цицерон или Брут[120] поступили бы иначе. Единственный корректный ответ таков: он пересек Рубикон, потому что был Цезарем.
    Мы дезориентируем себя, объясняя поведение человека или группы людей ссылкой на характер. Концепция характера эквивалентна концепции индивидуальности. То) что мы называем характером человека или группы людей, представляет со бой совокупность наших знаний об их поведении. Если бы они вели себя иначе, чем происходит в действительности, у нас было бы иное представление об их характере. Было бы ошибкой ссылаться на характер для объяснения того факта, что Наполеон увенчал себя императорской короной и пытался, довольно глупым образом, войти в круг старых европейских династий. Если бы он не сменил звание пожизненного консула на императорскую корону, и если бы он не женился на эрцгерцогине, нам бы точно так же пришлось сказать, что это соответствует его характеру. Ссылка на характер объясняет не больше, чем знаменитое объяснение снотворного действия опиума его virtus dormitiva qui facit sensus assupire[121].
    Так что напрасно ждать какой-либо помощи от психологии, индивидуальной или массовой. Психология не в силах вывести нас за пределы того, что обозначает концепция индивидуальности. Она не объясняет, почему несчастная любовь толкает одних к пьянству, других к самоубийству, кого-то к сочинению не складных виршей, а Петрарку и Гёте она подвигла на создание бессмертных стихов, Бетховена – на сочинение божественной музыки. Заниматься классификацией человеческих характеров – занятие неблагодарное. Вначале людей классифицируют в соответствии с их поведением, а потом полагают, что нашли объяснение, когда связывают поведение с классификацией. Более того, каждый отдельный человек или группа людей всегда обладают какими-то чертами, которые не укладываются в прокрустово ложе классификации.
    Физиология также не способна решить эту проблему. Физиология не может объяснить, каким образом внешние факты и обстоятельства порождают определенные идеи и действия. Даже узнав все о деятельности клеток мозга и нервов, мы не сможем объяснить – разве что сославшись на индивидуальную особенность – почему идентичные внешние обстоятельства ведут разных людей и даже одних и тех же, но в разное время, к самым разным идеям и действиям. Вид падающего яблока навел Ньютона на закон тяготения, а почему до этого прежде не додумались другие? Почему одному удается правильно решить уравнение, а другим – нет? И чем физиологический процесс, приведший к математически верному решению проблемы, отличается от того, что дал неверное решение? Почему трудности передвижения в покрытых снегом горах на вели норвежцев на изобретение лыж, а жителям Альп вдохновения не хватило?
    Ни одно историческое исследование не может избежать ссылки на концепцию индивидуальности. Ни биография, повествующая о жизни отдельного человека, ни история стран и народов не могут вывести анализ за пределы констатации, что здесь перед нами уникальное или индивидуальное явление.
  2. Ложность концепции «национального характера»
    Главным недостатком концепции характера является приписываемая ему неизменность. Предполагается, что отдельный человек или группа обладают стабильным характером, который может служить объяснением всех идей или действий. Преступник является преступником не потому, что совершил преступление, нет – он совершил преступление) потому что он преступник. Поэтому тот факт, что человек некогда совершил преступление, становится доказательством того, что он преступник, и делает правдоподобным обвинение его в любом последующем преступлении. Эта доктрина оказала глубокое влияние на ход уголовных процессов в континентальной Европе. Государственный обвинитель в качестве доказательства ссылается на то, что обвиняемый и прежде совершал преступления, а защита любит при случае продемонстрировать, что его прошлая жизнь была безупречна . При этом человек, совершивший несколько убийств, может быть невиновным именно в том, за которое предстал перед судом, а другой, дожив до 60 лет, ни разу не нарушив закона, может совершить ужасное злодеяние.
    Концепция национального характера представляет собой обобщение черт, свойственных разным людям. Как правило, такое обобщение делают на основе поспешных и непродуманных выводов из недостаточного числа нерепрезентативных наблюдений. В прежние времена немецкие жители Богемии знали чехов только в роли поваров и горничных. Отсюда делался вывод, что чехи послушны, льстивы и подобострастны. Тот, кто изучал политическую и религиозную историю Чехии, скажет, скорее, что им свойственны бунтарство и свободолюбие. Но что позволяет нам искать общие характерные черты группы, объединяющей столь разных людей, как, скажем, Ян Гус и Ян Жижка, и, с другой стороны, лакей и горничная? Критерий, используемый при формировании группового понятия «чех», – использование чешского языка. Предположение о том, что члены языковой группы должны иметь что-то общее между собой, представляет собой petitio principii[122].
    Самое распространенное истолкование причин подъема нацизма заключается в ссылке на немецкий национальный характер. Сторонники этой теории просеивают немецкую литературу и исторические хроники в поисках текстов, цитат и деяний, свидетельствующих об агрессивности, жадности и страсти к завоеваниям. Из этих обрывков знаний выводят немецкий национальный характер, а потом на него ссылаются, как на источник нацизма.
    Не составляет труда набрать в немецкой истории и литера туре факты и цитаты, демонстрирующие врожденную немец кую агрессивность. Но столь же легко найти проявления тех же черт в истории и литературе других языковых групп, скажем, итальянцев, французов и англичан. В Германии никогда не было столь же красноречивых и превосходных панегиристов войны и воинского героизма, как Карлейль и Рескин, не было столь знаменитого и шовинистически настроенного поэта и писателя, как Киплинг, не было столь безжалостных и коварных завоевателей, как Уоррен Гастингс и лорд Клайв, не было столь же жестокого солдата, как майор Хадсон из кавалерийского полка Ходсон-Хорс [123].
    Очень часто цитаты вырываются из контекста и соответственно полностью искажаются. Во время Первой мировой войны британские пропагандисты пристрастились цитировать несколько строк из «Фауста» Гёте[124]. При этом они забывали упомянуть, что персонаж, в уста которого вложены эти строки, Эвфорион – двойник лорда Байрона, которого Гёте любил больше всех современных ему поэтов (после Шиллера), хотя романтизм Байрона был чужд его классицизму. Эти стихи со всем не выражают собственных принципов самого Гёте. В последних словах Фауста содержится прославление продуктивного труда[125]; их главная мысль, что счастливым человека делает только удовлетворение, доставляемое сознанием пользы, при носимой окружающим; это панегирик миру, свободе и – «буржуазной»», как пренебрежительно говорят нацисты – безопасности. Эвфорион-Байрон являет собой совсем иной идеал: неустанная погоня за недостижимым, жажда приключений, борьбы и славы, ведущая к поражению и безвременной гибели. Бессмысленно цитировать строки, в которых Эвфорион отвечает на произносимые его родителями похвалы мирной жизни страстным превознесением войны и победы, как доказательство внутренне присущего немцам милитаризма.
    В Германии, как и в любой другой стране, были свои певцы агрессии, войны и завоеваний. Но были и другие немцы. И самые великие не принадлежат к числу тех, кто прославляет тиранию и мировое господство Германии. Разве Генрих фон Клейст, Рихард Вагнер и Детлев фон Лилиенкрон более типичны для немецкого национального характера, чем Кант, Гёте, Шиллер, Моцарт и Бетховен?
    Идея национального характера очевидно произвольна. Ее источником является суждение, игнорирующее все неприятные факты, противоречащие заранее принятой точке зрения.
    Недопустимо использовать статистические процедуры для определения национального характера. Вопрос ведь не в том, как в прошлом проголосовали бы немцы, если б проводился референдум о направлении политики страны. Даже если бы провести подобное исследование было в наших силах, его результаты нам ничем не могли бы помочь. Каждая политическая ситуация, сложившаяся в тот или иной исторический период, уникальна, индивидуальна. Делать выводы о текущей ситуации на основании прошлых событий неправомерно. Наши проблемы не станут яснее, если мы узнаем, например, что большинство готов про голосовало за вторжение в Римскую империю, или что большинство германцев в XII в. одобряли то, как Фридрих Барбаросса обходился с миланцами[126]. Сегодняшние ситуации имеют слишком мало общего с тем, что происходило в прошлом.
    Обычный метод заключается в том, что берут знаменитостей прошлого и настоящего, и их мнения и поступки представляют как типичные для всего народа. Этот метод был бы несостоятелен, даже если бы у тех, кто его применяет, хватало научной добросовестности противопоставить этим произвольно выбранным людей с противоположными идеями и другими особенностями поведения. Нельзя считать равно представительными и значимыми убеждения Канта и какого-нибудь заурядного профессора философии.
    Есть противоречие в том, чтобы учитывать в качестве представителей нации только знаменитостей, пренебрегая всеми остальными, но при этом ко всем, вошедшим в эту произвольно подобранную группу, относиться как к равным. В этой группе некоторые выделяются из рядов не менее, чем вся группа по отношению к остальному народу. Сотни графоманов и рифмоплетов не стоят одного Гёте.
    Можно говорить об умонастроении нации в определенную историческую эпоху, если иметь при этом в виду умонастроение большинства. Но ведь все меняется. Умонастроение немцев рыло разным в эпоху средневекового феодализма, в пери од Реформации, Просвещения, либерализма и в наши дни.
    Вероятно, сегодня около 80% всех немецкоязычных европейцев являются нацистами. А если не считать евреев, австрийцев и немецкоязычных швейцарцев, можно сказать, что более 90% немцев поддерживают войну Гитлера за мировое господство. Но этот факт невозможно объяснить ссылкой на то, что писал о современных ему германских племенах Тацит. Такое объяснение не лучше, чем приводимые нацистами доказательства варварской жестокости современных англосаксов: Жанну д’Арк сожгли, аборигенов Тасмании истребили, да и вообще, почитайте «Хижину дяди Тома».
    Не существует никакого неизменного национального характера. Если объяснять нацизм ссылкой на то, что у немцев врожденная предрасположенность к принципам нацизма, мы окажемся в порочном круге.
  3. Немецкий Рубикон
    Эга книга пытается прояснить причины подъема нацизма; показать, как из условий современной промышленности, из современных социально-экономических учений и политики развилась ситуация, в которой подавляющее большинство немецкого народа не нашло иных средств избежать катастрофы и улучшить свое материальное положение, кроме тех, что предложила им программа нацистской партии. С одной стороны, в эпоху быстро усиливающейся экономической автаркии перед ними предстали печальные перспективы страны, не способной с помощью внутренних ресурсов ни одеть, ни прокормить своих граждан. С другой стороны, они уверились, что достаточно сильны, чтобы избежать этой участи, завоевав желанное жизненное пространство, Lebensraum.
    Данное объяснение подъема нацизма доходит до пределов, ограничивающих возможности исторического исследования. Оно останавливается там, где исчерпываются наши возможности анализировать исторические события. Приходится прибегать к понятиям индивидуальности и неповторимой уникальности.
    Нацизм не был единственным возможным методом решения проблем, стоящих перед современной Германией. Было и есть иное решение – свобода торговли. Разумеется, принятие принципов свободы торговли потребовало бы отказа от интервенционизма и социализма и создания нестесненной рыночной экономики. Почему мы должны отвергать этот вариант безо всякого обсуждения? Почему немцы не сумели понять, что интервенционизм бесплоден, а социализм неосуществим?
    Ссылка на то, что другие народы также выбрали этатизм и экономический национализм, не может служить ни достаточным объяснением, ни извинением. Германия первой столкнулась с проблемой автаркии, и какое-то время это была чисто немецкая проблема, хотя позднее она затронула и другие великие державы. Германия была вынуждена искать решение. По чему она выбрала нацизм, а не либерализм, войну, а не мир?
    Если бы 40 или 60 лет назад Германия сделала бы безусловный выбор в пользу свободы торговли, от режима свободы торговли не отказались бы Великобритания, ее колонии, британская Индия и ряд малых европейских государств. Дело свободы торговли получило бы мощный импульс. Мировая история пошла бы по иному пути. Были бы поставлены барьеры усилению протекционизма, денежного партикуляризма и дискриминации против международного движения труда и капитала. Прилив был бы остановлен. Не исключено, что и другие страны последовали бы примеру Германии. Во всяком случае, стремление других стран к автаркии не угрожало бы ее материальному благополучию.
    Но эту альтернативу немцы даже не рассматривали. Горстку тех, кто защищал безусловную свободу внешней и внутренней торговли, осмеивали как глупцов, презирали как реакционеров и с помощью угроз заставляли молчать. В 1890-е годы немцы уже почти единодушно поддерживали политику, целью которой была подготовка к грядущей войне за дополнительное жизненное пространство, к войне за мировое господство.
    Нацисты победили все прочие социалистические, националистические и интервенционистские партии Германии, потому что не боялись в своей программе доходить до конечных логических выводов. Народ поверил, что они говорят серьезно. Они предложили радикальное решение проблемы внешней торговли и этим радикализмом победили другие партии, которые предлагали, по существу, то же самое решение, но в более умеренном, половинчатом и неубедительном варианте. То же относится и ко всем другим проблемам. В Версальском договоре, например, были пункты о территориальных уступках. Все немецкие партии без исключения оплакивали эти пункты как наиболее оскорбительные для Германии, как главные причины ее экономических трудностей. Коммунисты не выделяли эти пункты особо, но их презрительное отношение к мирному до говору в целом, к самому постыдному порождению капиталистического империализма, как они говорили, относилось и к этим пунктам. И даже пацифисты в этом отношении не выделялись на общем фоне. И только нацисты оказались достаточно искренни и последовательны, чтобы заявить, что утраченные территории можно вернуть лишь в результате победоносной войны. Так что только они, казалось, предложили средство борьбы с тем, что все порицали как безусловное зло.
    Но невозможно объяснить, почему в эти критические годы немцы никогда всерьез не рассматривали альтернативу национализму – либерализм и свободу торговли. У нас нет объяснения этому роковому выбору: не свобода торговли и мир, а национализм и война. В уникальной, неповторимой исторической ситуации немецкий народ предпочел войну и отверг мирное решение. Это было индивидуальное историческое событие, которое не допускает дальнейшего анализа или объяснения. Они перешли свой Рубикон.
    Можно сказать, что они действовали так потому, что были немцами эпохи национализма. Но это ничего не объясняет.
    Согласись северяне на отделение южных штатов, и в Америке не было бы гражданской войны. Точно так же не было бы Американской революции, если бы колонисты не были готовы вести рискованную войну за свою независимость. Эти особенности американцев 1861 и 1776 г. представляют собой не требующие доказательств факты, индивидуальные случаи исторических событий.
    Мы не можем объяснить, почему некоторые люди, оказавшись перед альтернативой, выбирают вариант а, а не вариант b.
    Конечно, метод, избранный Германией, причинял ущерб не только другим народам, но и самим немцам. Немцы не достигнут намеченных целей. Война за Lebensraum окончится для них катастрофой. Но мы не знаем, почему американцы в двух упомянутых выше случаях приняли решение, которое оказалось впоследствии благом для них и для западной цивилизации, тогда как немцы выбрали путь к катастрофе.
    То же самое можно сказать о поведении стран, которым угрожали немецкие планы агрессии. Причина нынешней ситуации в мире не только в злокозненности немецких националистов, но в не меньшей степени и в неспособности всех остальных стран вовремя разрушить их замыслы. Если бы жертвы сумели отказаться от привычного соперничества ради тесного политического и военного сотрудничества, немцам пришлось бы отказаться от своих планов. Все понимали, что есть только одно средство остановить агрессоров и предотвратить войну – система коллективной безопасности. Почему страны не сделали этого перед лицом прямой опасности? Почему они предпочли продолжать политику экономического национализма, которая заранее обрекала на неудачу планы по созданию единого фронта всех миролюбивых народов? Почему они не отринули этатизм, чтобы ликвидировать торговые барьеры? Почему, подобно немцам, они даже не рассматривали возможность воз врата к политике laissez faire?
    Этатизм не только создал ситуацию, из которой немецкие националисты нашли выход только в завоевании, но и обрек на бесплодие все попытки вовремя остановить Германию. Пока немцы были заняты перевооружением и подготовкой к «часу Х», главной заботой Великобритании было побольнее ущемить интересы Франции и других стран запретами на импорт их товаров. Все народы использовали суверенитет для установления контроля государства над экономикой. При этом необходимой делалась политика разъединения и экономического национализма. Каждая страна вела непрерывную экономическую войну против всех остальных стран. Каждый гражданин светился от радости, когда статистика сообщала о росте экспорта или о сокращении импорта. Бельгийцы торжествовали, когда сократился импорт из Голландии; голландцы ликовали, когда удалось уменьшить количество голландских туристов, посещающих Бельгию. Швейцарское правительство субсидировало поездки французских туристов в Швейцарию; французское правительство субсидировало поездки швейцарских туристов во Францию. Польское правительство наказывало своих граждан за поездки в другие страны. Если поляк, чех, венгр или румын хотел обратиться к венскому врачу или послать своего сына учиться в Швейцарию, ему приходилось получать особое разрешение в органах валютного контроля.
    Все понимали, что это безумие, но только когда дело не касалось его собственного правительства. Газеты ежедневно сообщали об особо парадоксальных проявлениях экономического национализма и критиковали их. Но ни одна политическая партия не пыталась снести торговые барьеры в своей стране. Все выступали за свободу торговли для всего мира и за гиперпротекционизм в своей собственной стране. Никому не приходило в голову, что свобода торговли начинается дома. Почти все приветствовали меры государственного регулирования экономики в собственной стране.
    И такой позиции история также не дает никаких иных объяснений, кроме идеи индивидуальности или уникальности. Столкнувшись с серьезными проблемами, все страны выбрали путь к катастрофе.
  4. Альтернатива
    Реальность нацизма ставит остальной мир перед альтернативой: либо другие народы уничтожают нацизм, либо отказываются от самоопределения, т.е. от свободы и самого существования в качестве полноценных людей. Если поддадутся, то будут рабами в мире, подчиненном нацистам. Их цивилизация погибнет; у них отнимут свободу выбирать, действовать и жить по своей воле; им придется лишь подчиняться. Их высшим владыкой станет фюрер, наместник «немецкого бога». Если такая перспектива их не устраивает, нужно приложить все силы, чтобы окончательно сокрушить силы нацистов. От этой альтернативы не уклониться; третьего пути нет. Договор о мире, следствие патовой ситуации, может означать лишь временное перемирие. Нацисты не откажутся от планов по установлению мирового господства. Они будут нападать вновь и вновь. Эти войны может остановить только одно – решительная победа нацизма или его окончательное поражение.
    Роковую ошибку совершают те, кто относится к этой войне как к одной из многих войн, имевших место в последние столетия между странами западной цивилизации. Это тотальная война. На кон поставлена не просто судьба династии, области или страны, а судьба всех народов и цивилизаций. Европа не сталкивалась с подобной угрозой со времен монгольского на шествия в XIII в. Участь побежденных будет хуже, чем то, что выпало на долю греков и сербов под турецким игом. Турки не пытались истребить покоренных греков или сербов или искоренить их язык и христианство. А у нацистов для побежденных уготована иная судьба: полное истребление для всех, упорно сопротивляющихся расе господ, и порабощение для всех, сдавшихся добровольно.
    В такой войне не может быть никаких разговоров о нейтралитете. Страны, выбравшие нейтралитет, отлично знают, что их ждет, если нацисты сумеют одолеть силы антигитлеровской коалиции. Напрасно они похваляются, что готовы драться за независимость в случае нападения нацистов. В случае поражения антигитлеровской коалиции вооруженное сопротивление Швейцарии или Швеции будет всего лишь символическим жестом. В данных условиях нейтралитет равносилен практической поддержке нацизма.
    То же самое относится к немецкоязычным мужчинам и женщинам, живущим в рейхе или за его пределами. Отдельные граждане рейха, желая спасти лицо, утверждают, что они не нацисты, но не могут уклониться от участия в войне на стороне своего народа. Долг человека, говорят они, в безусловной верности своей языковой группе, права она или нет. Именно эта идея толкнула некоторых граждан Австрии, Швейцарии и некоторых латиноамериканских государств либо в ряды нацистов, либо к позиции нейтралитета.
    Но доктрина безусловной солидарности всех членов языковой группы является одним из наиболее уязвимы мест национализма. Никто не поддержит такого рода солидарность в отношении других групп. Если большинство граждан какого-либо города или района решат выступить против остальной страны, мало кто согласится, что меньшинство обязано принять сторону большинства и поддержать его действия. В войне между нацизмом и остальным человечеством вопрос стоит так: является ли общность людей, говорящих на одном языке, единственным законным социальным коллективом, либо следует признать верховенство великого общества, охватывающего все человечество. Это война человечества против непримиримого группового партикуляризма. Нацисты отказывают австрийцам и швейцарцам в праве на моральную и политическую автономию и неограниченный суверенитет, но человечество в целом с куда большим основанием должно отказать в этом различным языковым группам. До тех пор пока люди ставят верность какой-либо отдельной группе выше верности человечеству, нравственному закону и принципам личной ответственности и независимости, о всеобщем сотрудничестве и прочном мире можно забыть. Ренан был прав, утверждая, что проблема в том, принадлежит ли человек какой-либо группе или только себе .
    Сами нацисты прекрасно понимают, что в условиях, созданных международным разделением труда и современным развитием промышленности, изоляция стран и народов стала невозможной. Они не собираются отгораживаться от мира, что бы жить на своей земле в величественной изоляции. Они не собираются разрушать великое, объемлющее целый мир со общество. Они лишь хотят организовать его по олигархическому образцу. Только они будут господами в этой олигархии; остальным придется подчиниться и стать их рабами. Тот, кто в этой борьбе не сражается против нацистов, является их пособником.
    Сегодня это относится ко многим пацифистам и тем, кто отказывается воевать по принципиальным соображениям. Можно восхищаться благородством их мотивов и чистотой намерений. Но такая позиция, вне всякого сомнения, означает со действие нацистам. Непротивление и пассивное послушание – это именно то, что нужно нацистам для реализации их планов. Кант был прав, когда утверждал, что критерием нравственности любого принципа является вопрос – может ли он быть принят (прагматики сказали бы, будет ли «работать»), в качестве всеобщего правила поведения. Если все ненацисты примут принцип непротивления и послушания, нацисты разрушат нашу цивилизацию и обратят всех не-немцев в рабство.
    Есть лишь одно средство спасти нашу цивилизацию и со хранить человеческое достоинство. Нужно искоренить нацизм радикально и безжалостно. Только окончательно сокрушив нацизм, мир сможет взяться за совершенствование социальной организации и созидание хорошего общества. Нам приходится выбирать между человечностью и зверством, между мирным сотрудничеством и тоталитарным деспотизмом. Все варианты третьего пути – иллюзия.
    ЧАСТЬ IV. БУДУЩЕЕ ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
    ГЛАВА XI. ИЛЛЮЗИИ ВСЕМИРНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ
  5. Термин «планирование»
    Очевидно, что в нашу эпоху международного разделения труда, с одной стороны, и государственного регулирования экономики – с другой, неограниченный суверенитет каждой из стран должен вести к экономическому национализму и тем самым к конфликту. Никто не рискует отрицать несовместимость экономического национализма и мирного существования. Поэтому все проекты установления более удовлетворительного положения дел в мире включают предложения о прекращении постоянной вражды, сопутствующей экономическому национализму, налаживании тем или иным способом международного сотрудничества. Самые популярные из подобных предложений именуют Всемирным, или Международным, планированием. Планирование стала панацеей наших дней. Люди убеждены, что оно может справиться со всеми проблемами как внешней, так и внутренней политики. Престиж словечка «планирование» столь велик, что любое его упоминание воспринимается как готовое решение всех экономических проблем.
    Когда речь идет о внутренних делах, планирование используется как синоним социализма. Иногда планированием называют только немецкую модель социализма, Zwangswirtschaft, а сам термин «социализм» применяют для обозначения исключительно русской модели. В любом случае, планирование всегда означает составление планов органами правительства и исполнение этих планов по приказам правительства, действенность которых обеспечивается органами правопорядка. Планирование – это противоположность свободного предпринимательства и частной собственности на средства производства. Планирование и капитализм совершенно несовместимы. В плановой системе производство осуществляется по приказам правительства, а не по решению капиталистических предпринимателей, желающих получить прибыль за наилучшее удовлетворение нужд потребителей.
    Планирование и свободное предпринимательство примирить нельзя. Компромисс между этими двумя методами невозможен. Там, где решения о том, что и как производить) принимают сами предприятия, существует капитализм, а там, где эти решения принимают государственные органы, – социализм. Во втором случае всевозможные фирмы уже не являются капиталистическими предприятиями; они становятся подчиненными звеньями в цепи государственного управления и обязаны выполнять приказы вышестоящих инстанций. Бывший предприниматель превращается в директора предприятия наподобие Betriebsführer в нацистской Германии.
    Некоторым предпринимателям нравится идея планирования в рамках отраслевых объединений. Это означает замену свободного предпринимательства и конкуренции на систему принудительного картелирования. То есть капитализм устраняется, а на его месте воцаряется предпринимательский синдикализм, что-то вроде модели средневековой гильдейской системы.
    Это не социализм, а всеобъемлющая монополия со всеми ее негативными последствиями. Производство сократится, а на пути технического прогресса возникнут серьезные препятствия. Свобода предпринимательства исчезнет, а уже существующие фирмы займуг привилегированные позиции, огражденные от конкуренции со стороны эффективных новичков. Это будет означать частичный отказ государства от собственных полномочий в пользу небольшой группы богатых людей.
    В области международных отношений всемирное планирование иногда обозначает всемирный социализм с единым мировым правительством. Однако чаще имеется в виду замена независимого интервенционизма отдельных национальных правительств скоординированной интервенционистской политикой с участием всех или многих правительств. Нам придется рассмотреть обе концепции.
    Но прежде чем начать экономический анализ соответствующих проблем, имеет смысл сделать несколько замечаний о психологических корнях популярности идеи планирования.
  6. Комплекс диктатора
    Человек рождается существом асоциальным и даже антисоциальным. Новорожденный – дикарь. Его природа – эгоизм. Только опыт жизни и воспитание родителями, братьями, сестрами, товарищами по играм, а позднее и другими людьми вынуждают его признать преимущества общественного сотрудничества и соответствующим образом скорректировать свое поведение. Таким образом, дикарь обращается к цивилизации, становится гражданином. Из своего опыта он узнает, что его воля не всемогуща, что он должен приспосабливаться к другим и сообразовывать свои действия с окружением, что цели и действия других людей – это реальность, которую приходится учитывать.
    Невротик лишен способности адаптироваться к окружающему миру. Он асоциален; он не в состоянии приноровиться к реальности. Но, нравится это ему или нет, реальность – штука упрямая. Невротик не в силах подавить волю и действия других и отделаться от окружающей действительности. Поэтому он уходит в мечты. Слабый человек, которому недостает сил жить в ладу с действительностью, погружается в мечты о диктатуре и о подчиняющем всех могуществе. В мечтах он попадает в мир, где все зависит только от его воли; здесь приказывает он один, а все остальные – повинуются. В этом раю происходит лишь то, что пожелает он. Все вокруг здраво и разумно, т.е. соответствует его вкусам и желаниям, и разумно с позиций его разума. В этих тайных мечтах невротик присваивает себе роль диктатора, он – Цезарь. Обращаясь к согражданам, ему приходится быть скромнее. Он воображает диктатуру кого-то другого. Но этот диктатор служит только его заместителем и наемным исполнителем; он действует так, как велит ему невротик. Мечтатель, который пренебрежет этим благоразумным ограничением и предложит на роль диктатора себя, рискует, что его сочтуг сумасшедшим и будут относиться соответственно. Это психическое заболевание психиатры называют манией величия.
    Сторонник диктатуры всегда имеет в виду цели, которые бы он лично одобрил. Тот, кто защищает диктатуру, всегда требует неограниченных полномочий для своей собственной воли, хотя и реализуемой через посредника, личного секретаря. Ему нужен диктатор, созданный по его образу и подобию.
    Теперь у нас есть возможность разобраться в причинах популярности планирования. Все, что делает человек, должно быть спланировано, все остальное – лишь реализация планов. В этом смысле вся экономическая деятельность подразумевает планирование. Но те, кто ругает анархию производства и призывает к плановой экономике, жаждут лишить всех остальных людей возможности планировать. Лишь одна воля должна иметь право желать, один-единственный план должен выполняться, а имен но план, который одобряет невротик, разумный план, единственный план. Все препятствия должны быть устранены, полномочия всех остальных должны быть прекращены, ничто не должно мешать бедному невротику переустраивать мир согласно своим прихотям. Все средства хороши, если подкрепляют притязания мечтателя на трон.
    Единодушие, с которым наши современники одобряют планирование, – всего лишь видимость. Планы сторонников планирования расходятся. Они согласны лишь в отрицании планов всех остальных.
    Многие популярные заблуждения относительно социализма объясняются ошибочным представлением, что все поклонники социализма проповедуют одну и ту же систему. Наоборот, каждый социалист стремится к собственному социализму, а не к чьему-то еще. Он оспаривает право других социалистов называть себя социалистами. В глазах Сталина меньшевики и троцкисты – не социалисты, а предатели. И наоборот. Марксисты называют нацистов защитниками капитализма; нацисты называют марксистов защитниками еврейского капитала. Когда человек говорит о социализме или планировании, он всегда имеет в виду собственную разновидность социализма и свой собственный план. Так что на деле планирование вовсе не означает готовности к мирному сотрудничеству. Оно означает конфликт.
  7. Мировое правительство
    Создание наднационального мирового правительства – это старая идея пацифистов.
    Однако для поддержания мира такое мировое правительство не требуется, если повсеместно царят демократия и нестесненная рыночная экономика. В условиях свободного капитализма и свободной торговли для защиты мира не нужны никакие особые меры предосторожности и никакие международные организации. Когда нет дискриминации против иностранцев, когда каждый волен жить и работать, где нравится, нет никаких причин воевать.
    Можно согласиться с социалистами, что то же относится к социалистическому всемирному государству, при условии что его правители не будут осуществлять дискриминацию против каких бы то ни было рас, языковых групп или религий. Но если, напротив, дискриминация осуществляется, ничто не помешает разразиться войне, если те, кто считает свои права ущемленными, сочтут себя достаточно сильными для устранения дискриминации. Всякие разговоры о создании мирового правительства, которое предотвращало бы вооруженные конфликты с помощью наднациональных полицейских сил, бессмысленны, если привилегированные группы или нации не захотят отказаться от своих привилегий. А при сохранении привилегии всемирное государство будет лишь господством привилегированных наций над второсортными. Демократическое содружество свободных народов невозможно при осуществлении любой дискриминации, направленной против больших групп людей.
    Мировой парламент, выбранный всеобщим и равным голосованием всех взрослых, никогда не согласится на сохранение миграционных и торговых барьеров. Нелепо предполагать, что народы Азии потерпят сохранение иммиграционных законов Австралии и Новой Зеландии или что преимущественно промышленные страны Европы согласятся с политикой протекционизма в странах, производящих сырье и продукты питания. Пусть никого не обманывает, что в отдельных странах есть меньшинства, успешно сохраняющие привилегии, выгодные только им и вредные для большинства народа. Мы уделили этому явлению достаточно внимания. Можно предположить, что запутанность проблемы экономических последствий протекционизма приведет умы международных законодателей в такое смущение, что представители тех, кто несет ущерб из-за торговых барьеров, временно снимут свои возражения. Это не очень вероятно, но возможно. Но совершенно определенно, что мировой парламент, в котором представители пострадавших из-за существования иммиграционных барьеров сформируют устойчивое большинство, не допустит длительного их сохранения. Таковы упрямые факты, которые делают иллюзорными амбициозные планы по созданию демократического мирового государства или всемирной федерации. При существующих условиях такого рода проекты – утопия.
    Мы уже отметили, что сохранение иммиграционных барьеров против тоталитарных стран, ставящих своей целью мировое господство, вызвано требованиями военной и политической обороны. Было бы ошибкой утверждать, что в существующих условиях все виды иммиграционных барьеров выступают про явлением неправильно понимаемых эгоистических классовых интересов трудящихся. Однако, вопреки утверждениям широко распространенной в наше время марксистской доктрины империализма, капиталисты и предприниматели в качестве работодателей совсем не заинтересованы в существовании иммиграционных барьеров. Даже если согласиться с ложной посылкой, что прибыль и процент представляют собой удержанную предпринимателями и капиталистами часть продукта труда, которая по справедливости должна быть выплачена рабочим, все равно ни краткосрочные, ни долгосрочные интересы работодателей не требуют мер, повышающих ставки заработной платы внутри страны. Капиталу иммиграционные барьеры нужны в той же степени, что и Sozialpolitik, неизбежным следствием которой является протекционизм. Если бы, как утверждают марксисты, в мире господствовали эгоистические классовые интересы большого бизнеса, торговых барьеров не существовало бы. При наличии экономической свободы внутри страны владельцы наиболее эффективных заводов не заинтересованы в таможенной защите. Они не стали бы требовать установления импортных пошлин, если б им не нужно было компенсировать рост издержек, порождаемый прорабочей политикой.
    До тех пор пока существуют миграционные барьеры, будут сохраняться более высокие ставки заработной платы в странах, имеющих более благоприятные для производства природные условия – как, скажем, в США – по сравнению с другими странами, менее щедро одаренными природой. До тех пор пока сохраняются препятствия для миграции рабочих, тенденция к выравниванию ставок заработной платы действовать не будет. В условиях свободы торговли и сохранения миграционных барьеров в Соединенных Штатах будут развиваться преимущественно те отрасли, в которых заработная плата составляет относительно небольшую часть производственных издержек. А те отрасли, где доля расходов на заработную плату велика (швейная промышленность, например), будут сворачиваться. Вызванное этим увеличение импорта не повредит ни бизнесу, ни занятости. Все будет компенсировано увеличением экспорта товаров, которые в этой стране могут производиться с наибольшим преимуществом. В результате повысится уровень жизни как в Америке, так и за рубежом. И если некоторым предприятиям свобода торговли может быть опасной, то для страны в целом и большей части промышленности никакой угрозы нет. Главный аргумент, выдвигаемый в пользу американского протекционизма, а именно, что защита нужна для поддержания высокого уровня жизни населения, целиком и полностью ложен. Уровень заработной платы в Америке защищен иммиграционным законодательством.
    Тактика профсоюзов и трудовое законодательство ведут к фиксации ставок заработной платы выше уровня, который обеспечивается законами, ограничивающими иммиграцию. Но создаваемые такими методами социальные выгоды иллюзорны. В отсутствие импортных пошлин деятельность профсоюзов и трудовое законодательство привели бы либо к падению заработной платы, либо к безработице, потому что конкурентоспособность отечественной промышленности снижается и сбыт продукции, соответственно, сокращается. А при наличии импортных пошлин результатом оказывается рост цен на те товары, которые нуждаются в защите из-за роста производственных издержек внутри страны. Это вредит интересам рабочих в роли потребителей.
    Инвесторы не страдают, если отечественной промышленности отказывается в таможенной защите. Они вольны инвестировать в тех странах, где условия обещают максимальную прибыль. Таможенная защита благоприятствует интересам только того капитала, который уже вложен в определенные отрасли производства.
    Лучшим доказательством того, что большой бизнес не получает никаких преимуществ от таможенной защиты, является то, что крупнейшие фирмы осуществляют производство в разных странах. В наше время гиперпротекционизма именно это является характерной особенностью компаний, ведущих массовое производство . Однако для них (и одновременно для потребителей) было бы много выгоднее, если бы они имели возможность сконцентрировать все производство на заводах, расположенных там, где условия производства особенно благоприятны.
    Полному использованию производительных сил препятствуют не капитал или капитализм, как утверждают марксисты, а политика сдерживания и реформирования капитализма, которую Маркс называл мелкобуржуазной. Одновременно та же политика порождает экономический национализм и провоцирует международные конфликты, приходящие на смену мирному сотрудничеству в условиях международного разделения труда.
  8. Плановое производство
    Более реалистичные проекты всемирного планирования не предполагают создания всемирного государства с мировым парламентом. Они предлагают международные соглашения и регулирование производства, внешней торговли, денежного обращения и кредита и, наконец, иностранных займов и инвестиций.
    Сами авторы подобных проектов характеризуют их как меры по борьбе с бедностью и нуждой. Это описание звучит неопределенно. Любая экономическая политика имеет целью борьбу с бедностью. Режим laissez faire также направлен на уст ранение бедности. Но история и экономическая теория показали, что он был полезнее любой другой политики. Когда японцы попытались расширить экспорт, продавая товары по низким ценам, они также заботились о росте благосостояния японских народных масс. Если бы экономический национализм других стран их не остановил, они не только достигли бы поставленных целей, но одновременно повысили бы уровень жизни в странах-импортерах, граждане которых получили бы более дешевые товары.
    Необходимо подчеркнуть, что здесь мы не рассматриваем планы международной благотворительности. Если бы некоторые страны решили помочь бедствующим массам беднейших стран с помощью бесплатного предоставления одежды и про довольствия, они избавили бы мир от множества страданий. Но такого рода действия вне пределов строго экономического анализа. Это разновидность потребления, а не их производства товаров.
    Можно начать с анализа предложений о регулировании производства всевозможных товаров на основе межправительственных соглашений или по приказу созданных специального для этого международных властей.
    На свободном рынке производство направляется и регулируется ценами. Товары производятся, когда можно получить прибыль, и не производятся, когда ожидаются одни убытки. Прибыльное производство расширяется, а убыточное свертывается. Производство неприбыльно, если отпускные цены не покрывают стоимость труда и материалов, необходимых для производства продукции. Таким образом, покупая или воздерживаясь от покупки, потребители определяют, сколько должно быть произведено в той или иной отрасли промышленности. Количество выращиваемой пшеницы определяется ценой, которую готовы платить за нее потребители. Расширение производства сверх этого будет означать, что факторы производства (труд и капитал), которые в соответствии со спросом потребителей нужны для производства других товаров, отвлечены на удовлетворение потребностей, которые потребители считают менее настоятельными. В условиях нестесненного капитализма господствует тенденция к установлению объемов производства всех товаров на том уровне, при котором предельный производитель или производители, т.е. те, кто работает в наименее благоприятных условиях, не получают ни прибылей, ни убытков.
    При таких условиях нет никакой нужды в регулировании производства, если только правительство или международное агентство не осуществляет субсидирование убыточных производителей, чтобы компенсировать их потери. Но это скажется в соответствующем сокращении производства других товаров. Факторы производства будут изъяты из других отраслей для использования в субсидируемых производствах. Потребителям, которые в качестве налогоплательщиков предоставляют средства для субсидирования, придется ограничить свое потребление. Они получат меньше тех товаров, которых хотели бы иметь больше, за счет того, что у них появится возможность иметь больше того, в чем они меньше нуждаются. Вмешательство государства не согласуется с их личными потребностями. В конечном итоге они не смогут сделать вывод, что оно содействовало улучшению их положения.
    Государство не имеет возможности увеличить производство одного товара без соответствующего сокращения производства других товаров, которые более необходимы потребителям. Власти могут понизить цену на один товар, но только за счет повышения цен на все остальные.
    Конечно, найдутся сотни миллионов людей, которые будут рады увеличить потребление пшеницы, сахара, резины или олова, если цены на все это понизятся. С понижением цен спрос на товары растет. Но никакое правительство не в состоянии сделать эти товары дешевле, не подняв одновременно цены на другие товары, скажем, на мясо, шерсть или бумагу. Общий рост производства может быть результатом только совершенствования техники, накопления дополнительного капитала и более эффективного использования всех факторов производства. Никакое планирование – национальное или международное – не в силах обеспечить снижение реального уровня цен и облегчить положение тех, для кого цены слишком высоки.
    Но большинство сторонников международного планирования не имеют ни малейшего намерения сделать сырье и про– довольствие более дешевыми. Напротив. На самом деле они имеют в виду рост цен и сокращение производства. Их привлекает экономическая политика, с помощью которой различные правительства – главным образом в последние 20 лет – пытались ограничить производство и повысить цены на благо отдельных групп производителей и за счет потребителей. Правда, одни из этих схем просуществовали очень недолго, а другие оказались и вовсе неработоспособными. Но планировщики говорят, что все дело в технике исполнения. В этом суть всех проектов послевоенного экономического планирования – методы будут настолько совершенными, что в будущем все получится как надо. Главная опасность в том, что если правительству трудно сделать товары более дешевыми, то сделать их более дорогими ему легко. Правительства имеют власть создавать монополии; они могут принудить потребителей платить монопольно высокие цены и активно используют имеющиеся возможности.
    В сфере международных экономических отношений нет более катастрофической перспективы, чем реализация подобных планов. Они разделят страны на две группы – эксплуатируемых и эксплуататоров; первые будут ограничивать производство и поддерживать монопольные цены, а вторым придется покупать товары по монопольным ценам. В результате воз никнут неразрешимые конфликты интересов и, как неизбежное следствие, новые войны.
    В оправдание этих проектов их защитники указывают на крайне неудовлетворительные условия, в которых находятся производители сырья и продовольствия. В этих отраслях, настаивают они, имеет место перепроизводство, и цены настолько низки, что производители теряют деньги. Цель этих планов, говорят они, восстановить прибыльность производства.
    Следует признать, что в этих отраслях производство часто оказывается неприбыльным. Тенденция к автаркии мешает промышленным странам сбывать свою продукцию за рубежом, а потому им приходится ограничивать собственное потребление сырья и продовольствия. Значит, производство сырья и про довольствия необходимо сократить; убыточные производители должны уйти из бизнеса. Им, конечно, придется нелегко, но винить они могут лишь собственных политиков, установивших режим гиперпротекционизма. Чтобы увеличить сбыт кофе и заставить цены повыситься на немонополизированном рынке, нужно покупать больше промышленных товаров в тех странах, в которых потребление кофе возрастет при соответствующем увеличении собственного экспорта. Но группы давления такое решение не устраивает, поскольку они предпочитают работать с монопольными ценами. Они хотели бы заменить свободный рынок всякого рода монополистическими схемами. На нестесненном рынке сокращение производства сырья и материалов, неизбежное в силу протекционисгской политики стран-производителей, будет происходить автоматически – в результате уст ранения убыточных производителей, не способных получать прибыль при рыночных ценах на их продукцию. Но правительствам нужны монопольные цены, а потому они добиваются гораздо большего ограничения производства.
    Часто говорят, что в современных условиях механизм капиталистического рынка больше не работает. Утверждается, что в наши дни убыточные производители не прекращают производство; в результате цены падают до такого уровня, что ни один производитель не может получать прибыль. Вот по тому-то и необходимо вмешательство государства.
    Факт соответствует действительности, но его истолкование и конечные выводы полностью ошибочны. Убыточные производители не прекращают производства, поскольку уверены, что государство вмешается, и их бизнес вновь станет прибыльным. Избыточное производство ведет к перенасыщению рынка, так что цены уже не покрывают издержки и всех остальных производителей. В этом, как и во многих других случаях, негативные результаты прежнего вмешательства государства используются как аргумент в пользу дальнейшего вмешательства. Из-за ограничения импорта падают экспортные продажи; как следствие, снижаются экспортные цены; и тогда появляются требования мер, способных повысить цены.
    Обратимся еще раз к американскому сельскому хозяйству. С самых ранних колониальных времен происходило постоянное перемещение земледелия с менее плодородных почв на более плодородные. Всегда существовали убыточные фермы, которые приходилось бросать, потому они не выдерживали конкуренции с фермерами, дававшими более дешевую продукцию. Но с введением Нового курса дело приняло новый оборот. Государство вмешалось с целью защитить убыточных ферме ров. Все фермеры должны пропорционально снизить производство. Государство затеяло огромный проект, направленный на ограничение производства, повышение цен и субсидирование фермеров. Пытаясь помочь убыточным фермерам) оно ущемляет интересы каждого покупателя хлопка и продуктов питания, каждого налогоплательщика. Государство залезло в карман каждому, чтобы сделать щедрый подарок отдельным группам. Это поделило нацию на два конфликтующих класса – на небольшую группу тех, кто получает дары, и на подавляющее большинство остальных, которые их оплачивают. Таков неизбежный итог интервенционизма. Государство может дать одной группе лишь то, что берет у другой.
    Порождаемые такой политикой внутренние конфликты достаточно серьезны. Но в сфере международных отношений они несравненно разрушительнее. Монопольные цены на продукты питания и сырье вполне оправдывают недовольство «неимущих».
    Таковы перспективы международного или мирового планирования в сфере производства сырья и продовольствия. Трудно придумать проект, который обладал бы еще большей способностью порождать конфликты и войны.
  9. Торговые договоры
    В эпоху laissez faire торговые договоры имели целью постепенное устранение торговых барьеров и всех других мер дискриминации иностранцев[127]. В те дни непременной составляющей таких договоров был пункт о режиме наибольшего благоприятствования.
    Потом началось движение вспять. С подъемом интервенционизма импорт стал рассматриваться как угроза экономическому процветанию. Дискриминация иностранцев стала восприниматься как хорошая мера повышения благосостояния страны. Смысл торговых договоров радикально изменился. На переговорах стороны теперь стремились перехитрить друг друга. В новых условиях ценность договора определялась его способностью препятствовать экспорту других стран и продвигать собственный экспорт. Режим наибольшего благоприятствования уступил место враждебной дискриминации.
    В долгосрочной перспективе протекционизм не может быть «умеренным». Если люди воспринимают импорт как ущерб, они не остановятся, пока не дойдут до автаркии. К чему терпеть зло, если есть возможность избавиться от него? Протекционизм не мог не выродиться в систему квот, лицензии и валютного контроля. Конечная цель внешнеторговой политики почти всех стран – не допустить импорта. Это означает автаркию.
    Не стоит возлагать особые надежды на чисто технические изменения методов ведения международных переговоров по вопросам внешней торговли. Если Атлантида решила не допускать в страну ткани, произведенные за границей, не имеет значения, будут ли ее делегаты вести переговоры с делегатами Туле напрямую или в рамках международной конференции, в которой будут участвовать и другие страны. Если Атлантида готова впустить в страну ограниченное – квотированное – количество тканей из Туле только потому, что хотела бы продать ей соответствующую квоту пшеницы, вряд ли она пойдет на то, чтобы часть этой квоты распределить среди других стран. Если на Атлантиду окажут давление, чтобы та изменила импортное регулирование и допускала бы в страну большие количества тканей, она может прибегнуть к другим интервенционистским приемам. Когда государство регулирует экономическую жизнь, у него есть бесчисленное множество способов затруднить импорт. Они могут оказаться сложнее в исполнении, но при этом будут не менее эффективны, чем тарифы, квоты или полное запрещение импорта.
    В существующих условиях международная конференция по планированию внешней торговли будет представлять собой собрание делегатов от государств, приверженных идеям гиперпротекционизма. Ошибочно предположение, что такой орган сможет каким-либо образом способствовать развитию внешней торговли.
    Некоторые склонны верить, что хотя всеобщая свобода торговли и охватывающая весь мир система разделения труда совершенно неуместны, но с соседними странами неплохо иметь отношения более тесного экономического сотрудничества. При этом пытаются доказать, что при создании регионального экономического блока их экономию смогут дополнять друг друга. Эта доктрина, впервые разработанная немецкими националистами, ошибочна.
    Соседние страны, как правило, характеризуются сходными природными условиями производства, особенно сельскохозяйственного. Более вероятно, что их экономики будут не дополнять друг друга, а конкурировать друг с другом на мировом рынке. Таможенный союз между Испанией и Португалией, или между Болгарией и Югославией, или между Германией и Бельгией мало что даст. Региональные проблемы не слишком важны для внешней торговли. Свобода торговли между Испанией и Португалией не улучшит ситуацию с экспортом испанских или португальских вин. То же самое относится к продукции машиностроения в Германии и Бельгии или к сельскохозяйственной продукции в Болгарии и Югославии.
  10. Планирование в кредитно-денежной сфере
    Золотой стандарт был международным стандартом. Он обеспечивал стабильность валютных курсов и представлял собой необходимое следствие режима свободы торговли и международного разделения труда. Поэтому все сторонники этатизма и радикального протекционизма изо всех сил старались его опорочить и требовали его отмены. Им удалось победить.
    Даже в лучшие дни либерализма правительства не оставляли попыток создать механизм легких денег. Общественное мнение не готово понять, что процент – явление рыночное и никакое правительство не в силах его ликвидировать. Все люди больше ценят буханку хлеба, которую можно съесть сегодня, по сравнению с той, которую можно будет получить через 10 или 100 лет. И пока это так, в любой экономической деятельности придется учитывать это обстоятельство. Даже в социалистическом государстве с этим придется считаться.
    В рыночной экономике величина процента тяготеет к вели чине разницы между оценкой будущих и наличных благ. Правда, эмитируя дополнительные бумажные деньги или создавая условия для расширения банковского кредита, правительства на короткое время могут понизить ставку процента. Действуя таким образом, они могут стимулировать искусственный бум и создать видимость процветания. Но рано или поздно такой бум неизбежно заканчивается кризисом и депрессией.
    Золотой стандарт сводил на нет все проекты государства в области легких денег. Проводить политику кредитной экспансии и при этом поддерживать золотой паритет, жестко зафиксированный законом, невозможно. Государству приходилось выбирать между золотым стандартом и политикой кредитной экспансии, в долгосрочной перспективе ведущей к катастрофе. Никакого крушения золотого стандарта не было. Во всех странах золотой стандарт был разрушен государством. Золотой стандарт столь же несовместим с этатизмом, как и принцип свободы торговли. Правительства отказывались от золотого стандарта, потому что хотели поднять внутренние цены и ставки заработной платы выше уровня мирового рынка и потому что намеревались стимулировать экспорт и сдерживать импорт. В их глазах стабильность обменного курса валют была не благом, а недостатком .
    Если страна захочет вернуться к золотому стандарту, для этого ей не понадобятся никакие международные соглашения или международное планирование. Любая страна – бедная или богатая, могучая или немощная – может в любой момент восстановить золотой стандарт. Требуется лишь одно условие – отказ от политики дешевого кредита и от девальваций как метода борьбы с импортом.
    Вопрос не в том, следует ли возвращаться к некогда существовавшему золотому паритету, от которого давно уже отказались. Такое решение, естественно, означало бы дефляцию. Но в силах любого правительства стабилизировать обменный курс между своей национальной валютой и золотом и в дальнейшем поддерживать его неизменность. Если не будет возврата к политике кредитной экспансии и инфляции, механизм золотого стандарта или золотовалютного стандарта опять заработает.
    Однако правительства всех стран не намерены отказываться от политики инфляции и кредитной экспансии. Все они про дали свои души дьяволу легких денег. Для любого правительства огромное утешение знать, что в любую минуту можешь осчастливить своих подданных дешевыми деньгами. Ведь тогда общественное мнение свяжет возникший бум с нынешним правителем. Неизбежный спад придет потом и ляжет на его преемников. Это типичная политика après nous le déluge[128]. Лорд Кейнс, проповедник этой политики, говорит: «В долгосрочной перспективе мы все мертвы» . К сожалению, почти все мы еще какое-то время будем живы. И мы обречены десятилетиями расплачиваться за продолжавшуюся несколько лет оргию легких денег.
    Инфляция по природе своей антидемократична. Демократический контроль – это бюджетный контроль. У правительства есть лишь один источник доходов – налоги. Без согласия парламента любое налогообложение незаконно. Но если у правительства есть другие источники дохода, оно может освободиться от парламентского контроля.
    Когда война неизбежна, подлинно демократическое правительство обязано сказать стране правду: «Мы вынуждены воевать за нашу независимость. Бремя военных расходов ляжет на вас, сограждане. Вам придется платить более высокие налоги и, соответственно, сократить потребление». Но если правящая партия не хочет рисковать своей популярностью из-за высоких налогов, она прибегнет к инфляции.
    Прошло то время, когда большинство людей, облеченных властью, считали стабильность обменного курса валюты преимуществом. Девальвация национальной валюты стала регулярным средством ограничения импорта и конфискации иностранного капитала. Это один из методов экономического национализма. Сегодня мало кто мечтает о стабильном обменном курсе для своей страны. Всем кажется, что его стране приходится бороться с торговыми барьерами, возведенными другими странами, и все более масштабными девальвациями иностранных валют. Как же можно рискнуть пойти на разрушение собственных торговых стен?
    Некоторые защитники новой международной валюты верят, что золото непригодно для этой роли именно потому, что сдерживает кредитную экспансию. Их идея – это всемирные бумажные деньги, эмитируемые международными властями или международным эмиссионным банком. Каждая отдельная страна будет обязана поддерживать паритет своей национальной валюты с мировой валютой. Только мировое правительство будет иметь право осуществлять дополнительные эмиссии бумажных денег или разрешать мировому банку проводить политику кредитной экспансии. Таким образом, удастся обеспечить стабильность обменных курсов между различными местными валютами, сохранив при этом предполагаемые выгоды инфляции и кредитной экспансии.
    Однако в этих планах не учитывается следующий принципиальный момент. В каждом случае инфляции или кредитной экспансии есть две группы: тех, кто выигрывает, и тех, кто проигрывает. Кредиторы – проигрывают: их убытки и составляют прибыль должников. Но это еще не все. Самое зловещее свойство инфляции есть следствие того факта, что вызываемый ею рост цен и ставок заработной платы неравномерен для разных видов товаров и труда. Одни группы цен и заработной платы растут быстрее и до более высокого уровня, чем другие. Пока темпы инфляции растут, некоторые выгадывают от более высоких цен на продаваемые ими товары и услуги, в то время как цены на покупаемые ими товары и услуги еще стабильны или не выросли столь же сильно. Эти люди выгадывают, потому что им повезло с позицией. Для них инфляция – это хороший бизнес. Их выгоды образуются из потерь других групп населения. Потери выпадают на долю тех, кто продает товары и услуги, цены которых еще и не начинали расти, либо выросли не в той степени, как цены на то, что они покупают для собственного потребления. Два великих философа, Давид Юм и Джон Стюарт Милль, пытались сконструировать схему инфляционных изменений, в которой бы рост цен и заработной платы происходил одновременно и равномерно для всех товаров и услуг. У обоих ничего не получилось. Современная теория денег неопровержимо продемонстрировала, что такие неравномерность и неодновременность неизбежно сопутствуют любым изменениям количества денег и кредита .
    В условиях системы всемирной инфляции или всемирной кредитной экспансии каждая страна будет стремиться к тому, чтобы оказаться в числе выигрывающих, а не проигрывающих.
    Каждая будет требовать как можно больше дополнительных бумажных денег или кредита для себя. Поскольку устранить отмеченные выше различия невозможно и найти справедливый. принцип распределения не удастся, неизбежно возникновение конфликтов, улаживать которые мы не умеем. Густонаселенные бедные страны Азии, например, будут требовать распределения новых денег пропорционально численности населения, но такая процедура приведет к тому, что цены на производимое ими сырье будут расти быстрее, чем на покупаемые ими промышленные товары. Богатые страны будут требовать распределения пропорционально национальному доходу или товарообороту или чему-то в этом роде. Согласие в этом вопросе недостижимо.
  11. Планирование международных займов и инвестиции
    Наиболее поразительны предложения по организации между народного планирования иностранных займов и инвестиций. Цель предложений – справедливое распределение имеющегося капитала.
    Представим себе, что американские капиталисты собрались предоставить заем правительству Венесуэлы или инвестировать в добычу чилийской меди. Что здесь может сделать международный орган? Очевидно, что он не сможет заставить американских капиталистов изменить свои планы и ссудить деньги не Венесуэле, а Китаю или инвестировать их не в чилийские рудники, а в персидские железные дороги.
    По каким-то своим соображениям американское правительство может пожелать субсидировать строительство автомобильных дорог в Мексике. Неужели международная власть прикажет ему вместо этого просубсидировать греческие текстильные фабрики?
    Экономический национализм разрушил международный рынок капитала, как и все другие отрасли экономического интернационализма. Поскольку инвестиции и кредиты – это не благотворительность, а бизнес, капиталисты потеряли интерес к вложению средств за рубежом. Потребуется много сил и времени, чтобы восстановить международный рынок денег и капитала. Вмешательство международных властей здесь ничему не поможет, а, скорее, затормозит восстановление.
    Как правило, профсоюзы враждебно относятся к экспорту капитала, потому что хотят как можно выше поднять предельную производительность труда в отечественной промышленности. Многие правительства установили общее эмбарго на экспорт капитала; для операций по международному кредитованию и вложению капитала нужны особые правительственные лицензии. Маловероятно) что сразу после войны в этом деле все в мгновение ока переменится.
    Бедные страны сделали все возможное для развала между народного рынка капитала. Причинив иностранным капиталистам и предпринимателям максимальный ущерб, какой только могли, они теперь жаждут новых вливаний иностранного капитала. Но сегодня они встречают только отказ. Капиталисты стороной обходят ненадежных заемщиков, а профсоюзы не хотят, чтобы капитал эмигрировал.
    ГЛАВА XII. ПРОЕКТЫ МИРНОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ
  12. Контроль над вооружениями
    Было бы иллюзией считать, что сегодня какая-либо из стран готова отказаться от протекционизма. Поскольку правящие партии предпочитают политику государственного регулирования экономики и национального планирования, они не могут ликвидировать возведенные их странами торговые барьеры. Так что побудительные мотивы для войн и завоеваний не исчезнут. Каждому народу придется быть готовым к отражению агрессии. Единственным средством избежать войны будет готовность к войне. Вновь станет верна старая поговорка – Si vis расет para bellum [129].
    Но даже устранение торговых барьеров не станет гарантией мира, если одновременно не будут упразднены миграционные барьеры. Сравнительно перенаселенные страны вряд ли станут терпеть положение дел, увековечивающее их низкий уровень жизни. С другой стороны, очевидно, что ни одна страна не может, не рискуя собственной независимостью, открыть границы для граждан тоталитарных стран, нацеленных на завоевания. Таким об разом, мы вынуждены признать, что в настоящих условиях ни какие проекты не в состоянии устранить глубинные причины войн. Перспективы установления более мирных международных отношений в послевоенный период не особенно радужны. Весьма сомнительно даже, стоит ли после поражения Германии заключать с ней мирный договор. За последние 30 лет произошли существенные перемены. Международные договоры вообще, и особенно мирные договоры, перестали быть тем, чем были в прошлом. И в этом повинны не только немцы, которые бахвалились тем, что договоры – не более чем клочки бумаги. Часть вины лежит в том числе и на союзниках.
    Одним из грубейших промахов Союзных держав в 1919 г. была неуклюжесть, проявленная в организации мирных пере говоров. Столетиями переговоры о мире велись так, как подобает джентльменам. Представители обеих сторон, победившей и побежденной, встречались как цивилизованные люди, которым нужно переговорить о делах. Победитель не унижал и не оскорблял побежденного; с ним обращались как с джентльменом и с равным. Взаимные проблемы обсуждали вежливо и спокойно. Этого требовали устоявшиеся нормы и ритуалы дипломатии.
    Союзные державы нарушили эту традицию. Им доставляло удовольствие проявлять оскорбительное высокомерие по отношению к представителям Германии. Их поселили практически как арестантов: часовые у дверей, никто не имеет права покидать помещение. Их, как пленников, доставили с железнодорожной станции в выделенные для проживания помещения, а оттуда в зал заседаний, а потом точно так же обратно. Когда немцы вошли в зал заседаний, представители держав-победительниц ответили на их приветствие открытым презрением. И никаких разговоров между представителями победителей и побежденных. Немцам вручили проект договора и попросили к определенной дате вернуть ответ в письменном виде.
    Непростительное поведение. Если союзники решили порвать с давней традицией международного права, в соответствии с которой обсуждение происходит в устной форме, им следовало заранее уведомить об этом правительство Германии. Тогда немцы могли бы не присылать делегацию, в которую входили видные государственные деятели. Для процедуры, избранной союзниками, немцы могли бы ограничиться присылкой офицера связи. Но преемники Талейрана и Дизраели желали сполна насладиться триумфом.
    Однако даже если союзники вели бы себя вежливее, содержание Версальского договора было бы примерно таким же. Когда война заканчивается решительной победой одной стороны, мирный договор всегда диктуется победителем. Побежденные соглашаются на условия, которых не приняли бы ни при каких иных обстоятельствах. Мирный договор – это всегда принуждение. Потерпевшая поражение сторона уступает, потому что не в силах продолжать борьбу. Суд может аннулировать договор между гражданами, если одна из сторон в состоянии доказать, что вынуждена была подписать его под давлением. Но идеи гражданского права не приложимы к договорам между суверенными государствами. Здесь пока еще господствует право силы.
    Немецкая пропаганда запуталась в столь очевидных вопросах. Немецкие националисты выдвигали тезис, что Версальский договор ничтожен, потому что был навязан силой, а не добро вольно принят Германией. Отказ от Эльзаса и Лотарингии, польских областей и северного Шлезвига не имеет законной силы, потому что Германия вынуждена была принять эти условия. Но они демонстрировали непоследовательность, не применяя тот же аргумент к договорам, по которым Пруссия после 1740 г. приобрела Силезию, Западную Пруссию, Познань, Саксонию, Рейнскую область, Вестфалию и Шлезвиг-Гольштейн. Они не стали упоминать тот факт, что Пруссия безо всяких договоров завоевала и присоединила королевство Ганновер, курфюршество Гессен, герцогство Нассау и республику Франкфурт. Из 12 земель, которые в 1914 г. составляли прусское королевство, девять были добыты в победоносных войнах в 1740-1866 гг. Да и Франция в 1871 г. уступила рейху Эльзас и Лотарингию отнюдь не по доброй воле.
    Но с националистами спорить бессмысленно. Немцы искренне убеждены, что когда они применяют насилие по отношению к другим народам, это честно и справедливо, но такое же насилие по отношению к ним – преступление. Они никогда не смирятся с мирным договором, не удовлетворяющим аппетит к новым территориям. Никакой надлежащим образом подписанный мирный договор не помешает им предпринять еще одну военную агрессию. Не стоит ждать, что немецкие националисты подчинятся статьям какого бы то ни было договора, если им покажется, что созрели выгодные условия для очередного нападения.
    Новая война неизбежна, если антигитлеровская коалиция не сумеет утвердить мировой порядок, который не допустит перевооружения немцев и их союзников. Пока существует экономический национализм, союзникам придется денно и нощно охранять свои границы.
    Союз держав-победительниц должен стать постоянным. Германию, Италию и Японию необходимо разоружить. Следует лишить их права иметь армию, военно-морские и военно-воз душные силы. Можно разрешить только небольшие полицейские силы, вооруженные лишь стрелковым оружием. Недопустимо производство любых видов оружия. Стрелковое оружие и боеприпасы для полицейских сил должны предоставляться из арсеналов стран-союзников. Следует запретить развитие авиации и авиастроения в странах-агрессорах. Коммерческой авиацией на территории их стран должны управлять иностранные компании, использующие иностранные самолеты и иностранных пилотов. Но главным средством предотвращения перевооружения этих стран должен стать прямой контроль импорта силами стран антигитлеровской коалиции. Нельзя разрешать импорт странам агрессорам, если они возобновят производство вооружений или попытаются накапливать запасы сырья. Такой контроль нетрудно организовать. Если какая-либо страна под предлогом своего нейтралитета устранится от безоговорочного сотрудничества в этом вопросе) против нее необходимо применить те же методы.
    Никакое производство эрзаца[130] не может подорвать эффективность этого плана. Но если система контроля перестанет быть действенной из-за изменения технологических возможностей, нетрудно добиться повиновения: запрет на импорт любых видов продовольствия – весьма эффективное оружие. Конечно, в таком решении проблемы мало радости, но оно единственное обещает быть достаточно действенным, если только страны-победители сохранят свой союз и после войны.
    Неверно рассматривать одностороннее разоружение как не справедливость по отношению к побежденным. Если они не планируют новой агрессии, то им и не нужно оружие. А если они мечтают о новой войне и не смогут ее начать из-за отсутствия оружия, одностороннее разоружение окажет им не меньшую услугу, чем странам-победительницам. Даже при отсутствии возможностей для нападения на другие страны их независимость и право на самоуправление не будут нарушены.
    Нужно видеть реальность такой, как она есть, а не какой нам хотелось бы ее видеть. Если эта война не приведет к тому, что немцы навсегда будут лишены возможности начать новую войну, они рано или поздно попытаются разжечь новый конфликт. Поскольку страны-победительницы не дадут им того, что они хотят, – мирового господства, они не откажутся от планов агрессии до тех пор, пока сохранятся два главных стратегических преимущества – большая численность населения и компактность территории. Тогда нацизм возродится в новой форме и под новым именем.
    Мирный договор должен предусмотреть наказание нацистов, виновных в пытках и убийствах невинных. Нужно заставить немецкий народ заплатить компенсацию за грабежи, осуществленные их вождями и бандитами. Это не воскресит убитых. По прошествии стольких лет невозможно дать каждому справедливую компенсацию. Но чрезвычайно важно заставить немцев ответить за все, что они натворили. Было бы абсурдом оставить без наказания все их зверства. Нацисты воспримут это как успех и оправдание собственного поведения. Они подумают: «В конце концов, мы достигли хотя бы частичного успеха; мы уменьшили население и богатство «низших» рас; основные тяготы войны легли на них, а не на нас». Будет позором, если немцы меньше пострадают от последствий собственной агрессии, чем те, на кого они напали.
    Пакт Келлога[131] объявил войну вне закона. Германия, Италия, Япония, Венгрия и Румыния подписали этот документ. Если в этом договоре был хоть какой-то смысл, то он заключается в том, что агрессоры виновны в совершении незаконного деяния и должны нести за это ответственность. Те граждане этих стран, которые не выступили открыто против диктаторов, не могут ссылаться на свою невиновность.
    Все стремления к достижению прочного мира останутся тщетными, пока будет царить фальшивый культ героев, и жалость к поверженному агрессору будет сильнее, чем к его жертвам. Культ Наполеона I, носивший почти всеобщий характер в Европе XIX в., представлял собой вызов здравому смыслу. Его вторжение в Испанию и Россию – непростительные ошибки; он не был страдальцем; в ссылке на острове св. Елены он наслаждался бесконечно большим комфортом, чем многие тысячи людей, искалеченные по его воле. Просто возмутительно, что избежали наказания виновные в нарушении нейтралитета Бельгии в 1914 г. Позднее это послужило им оправданием для пренебрежительного отзыва о договорах как о бесполезных клочках бумаги. Серьезной ошибкой было отношение публики – французской и бельгийской – к вопросу о выплате Германией репараций. Это послужило стимулом для немецкого национализма. В будущем нужно избежать подобных промахов.
  13. Критика некоторых других предложений
    Не стоит надеяться, что разгром изменит умонастроение тех, кто потерпел поражение, и внушит им любовь к миру. Они захотят жить в мире, только если лишить их всякой надежды на завоевания. Иллюзорны все планы умиротворения, исходящие из того, что в Германии найдется партия, которая сразу после поражения отвергнет агрессию и выберет политику искреннего сотрудничества. Если появятся малейшие шансы на успех но вой агрессии, немецких политиков, которые попробуют помешать войне, постигнет судьба Эрцбергера и Ратенау.
    Когда-нибудь немцы возьмутся за ум. Они вспомнят, что внесли свой вклад в современную цивилизацию, и смогут вернуться к идеалам Гёте и Шиллера. Но этот процесс возрождения должен идти изнутри. Его нельзя навязать Германии – так же как и Японии или Италии – с помощью победоносных армий или обязательного обучения у иностранных учителей. Немцы должны заучить раз и навсегда, что их агрессивный национализм самоубийственен, и что он уже навлек на них непоправимые беды. Им придется добровольно отказаться от своих нынешних принципов и вернуться ко всем тем идеям, которые они сегодня отбрасывают как христианские, западные и еврейские. Из на родных глубин должны появиться люди, которые обратятся к ним со словами, некогда сказанными св. Ремигием при крещении короля Хлодвига: «Сожги всё, чему ты поклонялся, поклонись всему, что ты сжигал».
    Некоторые группы разработали планы политического расчленения Германии. Они напоминают, что во времена Deutscher Buпd132 Германия была разделена примерно на 40 небольших государств, и в то время немцы не замышляли агрессии. Если бы все немецкие князья выполнили наложенные на них Венским договором обязательства о даровании своим гражданам парламентских институтов, у немцев не было бы причин менять свою политическую организацию. Германская конфедерация защищала их от внешней агрессии, делая при этом невозможными завоевательные войны. Эта система при несла пользу Германии и всей Европе.
    Запоздалые поклонники князя Меттерниха игнорируют важнейшие факты немецкой истории. Они не понимают, что в те дни немцы были настроены либерально, а их идеи национального величия радикально отличались от представлений современного национализма. Они лелеяли ценности, восхвалявшиеся Шиллером. «Германская империя и немецкий народ, – пишет Шиллер в наброске к неоконченному стихотворению «Величие Германии», – это две разные вещи. Слава Германии никогда не имела ничего общего с ее лидерами. Германия утвердила собственные ценности, никак не связанные с ценностями политическими. Даже если империя собьется с пути, немецкое достоинство от этого не пострадает. Это нравственное величие, воплощенное в национальной цивилизации и характере, которые не зависят от превратностей политики» . Вот какими были идеи немцев в начале XIX в. Немцы, находясь в центре мира, стремительно двигавшегося к истинному либерализму, были восторженно либеральны.
    Они приняли бы Dezttscher Bund как вполне удовлетвори тельное решение политической проблемы, не будь он царством деспотических князей. Сегодня, в эпоху национализма, немцы также националисты. Они сталкиваются с очень серьезными экономическими проблемами, и их этатистские предрассудки мешают разглядеть какое-либо иное решение, кроме завоевания Lebensraum. Они поклоняются «грубой силе», на устранение которой надеялся Шиллер. В таких условиях, разделив рейх на множество независимых государств, мы не победим национализм. В каждом из этих государств будет пылать пожар националистических страстей; дух воинственности обеспечит практическую координацию и объединение их политических и военных начинаний, даже если формальная независимость и раздробленность сохранятся до самого начала новой мобилизации.
    История Центральной Европы могла пойти по иному пути. Часть тех людей, которые сегодня получают образование на классическом немецком, усвоенном ими в школе или дома и используемом в общении с людьми, к которым они не обращаются на их местном диалекте, могла бы сегодня использовать какой-нибудь другой из современных языков или вообще свой собственный. Одна группа людей, использующих нижненемецкий диалект (Platt), создала голландский язык; другая, более многочисленная группа говоривших на нижненемецком присоединилась к языковому сообществу верхненемецкого языка. Политические и экономические процессы, которые превратили голландцев нацию, имеющую собственный язык, могли бы намного серьезнее урезать немецкую языковую группу. Если бы контрреформация и иезуитизм не изувечили все духовные, интеллектуальные и литературные свободы в Баварии и Австрии, язык саксонской администрации, который заимствовал свое совершенство в лютеровом переводе Библии и в протестантских сочинениях первых двух веков Реформации, мог бы встретить серьезного соперника в литературном языке, создан ном на основе баварского диалекта. Можно очень далеко зайти в такого рода фантазиях, имея в виду возможную в прошлом судьбу швабского диалекта, славянского и балтского языков северо-востока. Но подобными мечтами не изменить исторические факты и политические реалии. Сегодня немцы являются самой многочисленной языковой группой Европы. В эпохи этатиэма и национализма такие факты следует учитывать. Большинство представителей немецкоязычной группы придерживается принципа национальности: они хотят, чтобы объединенная Германия включала всех немецкоязычных людей. Франция и Великобритания не придали значения тому факту, что австрийцы и швейцарцы не согласны с такой перспективой и предпочитают оставаться за пределами рейха. Напротив. В самоубийственном ослеплении Франция, а позднее и Англия много сделали для ослабления Австрии и усиления Пруссии. В борьбе с Австрией Бурбоны входили в союз не только с Пруссией, но даже с Турцией. Великобритания была союзницей Пруссии в семилетней войне. Чего ради Наполеон III напал на Австрию? Следует заметить, что современная конфигурация держав Оси – это всего лишь воспроизведение союза 1866 г., когда Пруссия и Италия напали на Австрию. Бисмарк помогал венгерским националистам готовить восстание, а правивший Румынией Гогенцоллерн[133] вооружался, готовясь нанести последний удар. В то время правительственные и общественные круги Парижа и Лондона со чувствовали агрессорам. Лишь когда было уже поздно, французы и англичане поняли, что работали pour le roi de Prusse[134]. Проблемы были бы проще, если бы все люди говорили на одном языке или, по крайней мере, если бы все языковые группы были равны по численности. Но наличие в рейхе 70 млн националистов – это факт, исходная точка отсчета для современной политики. В результате расчленения рейха они не исчезнут. Было бы роковым заблуждением думать, что эту проблему можно решить таким образом. Да, ограждение независимости Австрии и Швейцарии должно быть главной целью всех будущих планов реконструкции Европы. Но расчленение старого рейха (Altreich, как говорят немцы, чтобы отличать его от Gross-Deutschlaпd[135], включающей Австрию и Швейцарию) нам ничем не поможет.
    Клемансо приписывают высказывание о том, что на свете живет на 20 млн немцев больше, чем нужно. Некоторые фанатики предлагают в качестве панацеи окончательно ликвидировать всех нацистов. С нацистской точки зрения такое решение проблемы было бы логичным результатом тотальной войны. Нацистское представление о полной победе предполагает радикальное истребление французов, чехов, поляков, евреев и других групп; и они уже приступили к выполнению этого плана. Так что если бы страны антигитлеровской коалиции воспользовались победой для ликвидации «арийских» граждан рейха, с логической точки зрения последние не могли бы назвать это несправедливостью или варварством. То же самое относится к итальянцам, японцам, венграм и румынам. Но в отличие от нацистов и фашистов страны-союзники не являются животными. Некоторые авторы думают, что проблему языковой неоднородности населения можно решить принудительным пере селением национальных меньшинств. При этом они ссылаются на якобы благоприятные результаты подобной операции при разделении турок и греков. Этот метод решения малоприятных последствий смешения языков на первый взгляд кажется очевидным: разделить враждующие группы и покончить с дальнейшими раздорами.
    Но эти планы несостоятельны. Они не учитывают фундаментальной проблемы современных антагонизмов – неэквивалентность различных участков земной поверхности. Смешение языков является результатом миграции людей, желающих повысить свой уровень жизни. Рабочие перемещаются из мест, отличающихся низкой предельной производительностью труда, где она выше, иными словами, из сравнительно перенаселенных мест в места со сравнительно редким населением. Бороться с такого рода миграцией или попытаться вернуть все назад, принудительно выслав всех иммигрантов туда, откуда они прибыли, это не решение проблемы, а лишь путь к обострению конфликтов.
    То же самое касается и крестьян. Есть, например, немецкие крестьяне в Банате[136], в одном из самых плодородных районов Европы. Их предки поселились там в XVIII в. В то время эта область находилась на очень низком уровне цивилизации, была малолюдна и опустошена в результате турецкого правления и бесконечных войн. Сегодня Банат стал яблоком раздора между сербами, румынами и венграми. Для всех трех претендентов немецкое меньшинство – как кость в горле. Все были бы счастливы избавиться от немцев.
    Но что они могут предложить в качестве компенсации за их фермы? В принадлежащих Сербии и Румынии районах компактного поселения немцев, где они составляют большинство населения, нет свободных земель, и на границах с Германией нет эквивалентных ферм, которые бы принадлежали венграм. Конфискация собственности и изгнание немецких фермеров не стали бы шагом к умиротворению, а породили бы лишь новые обиды Аналогичная ситуация и во всей Восточной Европе.
    Тешить себя иллюзией, что современные международные проблемы можно решить с помощью разделения [конфликтующих народов], значит быть слепым к реальности. Японцев на путь агрессии толкнул именно тот факт, что австралийцам удалось сохранить языковую и расовую однородность своей страны. Политика закрытых дверей – одна из первопричин войн нашего времени.
    В Америке и Великобритании многие напуганы перспективой того, что Германия станет коммунистической страной. Они боятся, что это окажется заразным. Но такие страхи не обоснованны. Коммунизм – не болезнь и не разносится микробами. Ни одна страна не рискует подцепить коммунизм из-за того, что он приблизился к ее границам. Потому что если и суждено коммунистическому режиму утвердиться в Америке и Великобритании, то виной тому будет умонастроение граждан этих стран. Симпатии к коммунистам никак не зависят от того, обитают они по соседству или нет.
    Если Германия станет коммунистической, другие страны не должны в это вмешиваться. Многочисленные друзья коммунизма в англосаксонских странах будут выступать против того, чтобы мешать кому-либо принять систему, которую они сами считают единственно благотворной и которую хотели бы воплотить и в своих странах. Интеллигентные противники коммунизма, в свою очередь, не поймут, почему их народ должен мешать немцам испортить себе жизнь. Недостатки коммунистического режима приведут к параличу и распаду немецкого производственного аппарата и тем самым ослабят военную мощь Германии намного эффективнее, чем любая вооруженная интервенция.
    Военная мощь России определяется отдаленностью и обширностью ее территории. Она неприступна, потому что крайне велика и непроходима. Захватчики громили русские армии, но еще никому не удалось совладать с географией. Карл XII, Наполеон, Гинденбург и Гитлер проникали далеко вглубь России, но сами победы оказывались гибельными для их армий. Британцы и французы в ходе Крымской войны и японцы 40 лет назад лишь царапнули границы царской империи. Нынешняя война заново доказала правоту старой прусской военной доктрины, согласно которой разгром русской армии ничего не дает.
    С легкостью захватив сотни тысяч квадратных миль, нацистские армии не выдержали столкновения с протяженностью страны. В России перед военным руководством вторгшихся армий стоит одна главная проблема – как убраться восвояси. Ни Наполеон, ни Гитлер не справились с этой задачей.
    Коммунистическое управление экономикой не ослабило способность России отразить агрессию, поскольку географические факторы остались неизменными. Коммунизм в Германии, т.е. полная ликвидация буржуазии и замена Zwangswirtschaft на бюрократический социализм по советскому образцу серьезно ослабит или даже вовсе уничтожит способность Германии экспортировать промышленные товары. Тот, кто опасается, что коммунистическая Германия сможет перевооружиться с такой же легкостью, как Россия, не понимает фундаментального различия между двумя этими странами. Россия не нуждается в импорте сырья, а Германия без этого обойтись не может. Нацисты остановили выбор не на советской системе управления экономикой, а на Zwangswirtschaft, потому что понимали, что заводы, подчиненные непосредственно государственным чиновникам, не смогут конкурировать на мировом рынке. Материалы, необходимые для подготовки и ведения блицкрига, Германия получила благодаря экспортной торговле. Большевизм не разрушил оборонный потенциал России, но совершенно уничтожит способность Германии к агрессии.
    По-настоящему коммунизм в Германии опасен тем, что его экономический крах способен возродить престиж нацизма, утраченный им из-за поражения в войне. Подобно тому как сегодня пагубные последствия нацизма делают популярным среди немецких масс коммунизм, коммунистический режим может стать причиной реабилитации нацизма. Проблема Германии заключается именно в том, что в стране нет партии, готовой поддерживать либерализм, демократию и капитализм, так что остаются только две альтернативы: нацизм, т.е. немецкая модель социалистического всеобъемлющего планирования (Zwangswirtschaft), с одной стороны, и большевизм, т.е. русская модель государственного социализма – с другой. Ни одна из этих систем не способна решить экономическую проблему Германии. Обе будут толкать Германию к политике завоевания жизненного пространства, Lebensraum.
  14. Союз западных демократий
    Прежде всего необходимо постоянное сотрудничество народов, соединивших сегодня усилия для отражения тоталитарной агрессии. Ничто не поможет, если эти страны не сумеют превратить свой нынешний союз в систему длительного и устойчивого сотрудничества. Если после победы они вернутся к довоенной политике, если возобновятся политическое соперничество и экономические войны, то история 1919-1939 гг. повторится. Политическое сотрудничество» солидарность и система коллективной безопасности между народами, ведущими войну в экономической сфере, невозможны.
    Если западные демократии не преуспеют в создании постоянно действующего союза, плоды победы вновь будут утрачены. Их разрозненность даст разбитому агрессору возможность в очередной раз появиться на сцене политических интриг и заговоров, перевооружиться и сформировать новую и более сильную коалицию для еще одного нападения. Если демократии не примут решения в пользу сплоченности, они обречены. Им не удастся сохранить свой образ жизни, если они и дальше будут цепляться за то, что на языке дипломатии называют «национальным суверенитетом» . Они должны сделать выбор между передачей всех властных полномочий новому наднациональному органу власти и перспективой порабощения народами, которые не станут обходиться с ними как с равными. Альтернативой вхождения в новую демократическую наднациональную систему является не сохранение неограниченного суверенитета, а полное подчинение тоталитарным державам.
    Это очевидно в случае малых народов, таких как голландцы, датчане, норвежцы. Они могли вести мирную жизнь, лишь пока их защищала раскритикованная со всех сторон система европейского баланса сил. Их независимость была гарантирована взаимным соперничеством и подозрительностью ведущих держав. Страны Латинской Америки могли наслаждаться независимостью, потому что от любых попыток вторжения их защищали доктрина Монро[137] и британский военно-морской флот. Это время ушло. Сегодня малые народы должны сами отстаивать свою независимость. Им придется отказаться от гордого изоляционизма и проявляемых при всяком удобном случае бескомпромиссных притязаний. Единственный реальный вопрос заключается в следующем: будут ли они рабами тоталитарной системы или свободными членами наднациональной демократии.
    Что касается Великобритании и Франции, то нет никаких сомнений в том, что если они не откажутся от традиционных притязаний на неограниченный национальный суверенитет, их ждут большие беды. С еще большей определенностью это может быть сказано относительно Австралии и Новой Зеландии.
    Остаются еще США и Канада. В XIX в. они вели беззаботную жизнь островитян. Тысячемильный океан отделял их от потенциальных захватчиков. Они были в безопасности, потому что состояние техники исключало возможность агрессии. Но эпоха воздухоплавания сделала их непосредственными соседями опасных врагов. Нет ничего невозможного в предположении, что через десять или двадцать лет вторжение на североамериканский континент станет для Германии и Японии столь же технически осуществимым, как захват Голландии в 1940 г. или Филиппин в 1941-1942 гг. Гражданам США и Канады придется осознать, что мирную жизнь им способно обеспечить только сотрудничество со всеми демократически ми народами.
    Таким образом, очевидно, что западные демократии должны воздерживаться от любых форм взаимной экономической войны. Правда, в общественном мнении до сих пор господствует убеждение, что нелепо надеяться на возвращение к режиму свободы торговли по всему миру. Но если торговые барьеры не будут устранены хотя бы между странами, способными образовать союз демократических государств, никакого союза не будет. В этом едины все планы послевоенного урегулирования.
    Все они исходят из предположения, что демократии прекратят донимать друг друга методами экономического национализма. Они только не понимают, чего требует такое решение и какими должны быть его последствия.
    Нельзя забывать, что экономический национализм представляет собой следствие этатизма в форме как интервенционизма, так и социализма. Без торговых барьеров могут обходиться только страны, приверженные политике нестесненного капитализма, которая высмеивается в наши дни как реакционная. Если страна не хочет отказаться от государственного регулирования экономики, но при этом отвергает протекционизм в отношениях с другими членами будущего союза народов, она должна наделить всей полнотой властных полномочии руководящие органы такого союза и полностью передать свой суверенитет новой наднациональной власти. Но наши современники не склонны принять такое решение.
    Существом вопроса пренебрегали, потому что господство вала уверенность в том, что проблема разрешится путем создания федерального союза. Часть полномочий, как предполагалось, будет передана на наднациональный союзный уровень власти, а часть останется на уровне национальных правительств стран членов. Во многих странах федеральное устройство власти оказалось очень удачным решением, особенно в США и Швейцарии. Нет оснований, говорят нам, сомневаться, что оно окажется менее успешным в большом федеральном союзе западных демократий, который предлагается в проекте Кларенса Стрейта[138] .
    К сожалению, ни м-р Стрейт, ни защитники других подобных проектов не учитывают того, как изменилась структура этих двух федеральных правительств (да и всех других федеральных образований) с распространением экономического интервенционизма и социализма. В Америке и в Швейцарии федеративные системы были основаны в эпоху, когда вмешательство в дела своих граждан не считалось делом гражданско го правительства. В США были федеральные таможенные сборы, федеральная почтовая служба и национальная денежная система. Но почти во всех иных отношениях федеральное правительство не пыталось контролировать бизнес. Граждане были вольны заниматься собственными делами. Единственной задачей правительства была охрана внешнего и внутреннего мира. В таких условиях не составляло труда разделить властные полномочия между федеральным правительством и правительствами штатов. Федеральному правительству было передано ведение всех вопросов, которые выходили за пределы территории штатов: международные отношения, защита от внешней агрессии, защита торговли между штатами, управление почтовой и таможенной службами. Во всем остальном федеральное правительство не вмешивалось в дела штатов, а правительства штатов не лезли в то, что считалось частным делом граждан.
    Политика интервенционизма радикально нарушила равновесие в разграничении юрисдикций. Все вновь возникавшие полномочия отходили не правительствам штатов, а федеральному центру. Каждый шаг к расширению государственного вмешательства и планирования сопровождался расширением полномочий центрального правительства. Когда-то Вашингтон и Берн были местом пребывания федеральных правительств, сегодня они превратились в столицы в подлинном смысле это го слова, а штаты и кантоны буквально низведены на положение провинций. Весьма характерно, что противники усиления государственного регулирования описывают свою позицию как борьбу против Вашингтона и против Берна, т.е. против централизации. Проблема воспринимается как соперничество между правами штатов и полномочиями центральной власти.
    Такое развитие событий не случайно. Это неизбежное следствие политики вмешательства и планирования. Подобные меры должны приниматься на общенациональной основе, когда отсутствуют торговые барьеры между членами федерации. Не может быть и вопроса о принятии таких мер только для одного штата. Повысить производственные издержки на территории, не защищенной торговыми барьерами, невозможно. В системе интервенционизма отсутствие торговых барьеров между штатами сдвигает политический центр тяжести на уровень федеральной власти. Чисто формально, с точки зрения конституционного права, США и Швейцарская конфедерация, несомненно, могут считаться федерациями, но по сути дела они все дальше и дальше идут по пути централизации.
    С еще большим основанием это относится к социализму.
    Республики, образующие СССР, существуют лишь номинально. СССР – это в высшей степени централизованное государство . То же самое может быть сказано о Германии. Нацисты заменили федеральное устройство власти унитарным.
    Было бы ошибкой считать, что источником сопротивления международной унификации власти будут только национальная гордость и тщеславие. такого рода вещи не будут непреодолимым препятствием. Основные источники сопротивления будут более глубокими. Передача суверенитета от национальных властей наднациональным органам власти предполагает полное изменение структуры политических сил. Группы давления, которые обладали огромным влиянием на национальном уровне и могли оказывать влияние на политику, могут стать совершен но бессильными, и наоборот. Даже если оставить в стороне щекотливый вопрос о миграционных барьерах, факт очевиден. Американским производителям хлопка нужна более высокая цена на хлопок, и хотя в Соединенных Штатах они представляют собой меньшинство, у них есть силы, чтобы навязать стране более высокие цены на хлопок. Сомнительно, чтобы они сохранили такое же влияние в рамках союза, объединяющего многие страны, импортирующие хлопок. С другой стороны, британские автомобилестроители защищены от американской конкуренции очень эффективными протекционистскими мерами. Им не понравится перспектива утраты этого преимущества. Подобные примеры можно приводить до бесконечности. Источником самой серьезной и опасной оппозиции созданию наднационального правительства станут рабочие – самая могущественная из современных групп давления. Рабочие стран с самыми высокими ставками заработной платы почувствуют себя ущемленными конкуренцией стран с низкой заработной платой. Они будут считать эту конкуренцию нечестной и поднимут вопрос о демпинге. Но при этом они не согласятся на ту единственную меру, которая способна поднять ставки заработной платы в странах с менее благоприятными условиями производства, на свободу миграции.
    В наши дни государственное регулирование экономики направлено на защиту влиятельных групп давления от последствии свободной конкуренции в нестесненной рыночной экономике. Соответствующие группы давления более или менее смирились с отсутствием торговых барьеров внутри страны и с тем, что у них нет защиты от внутренней конкуренции. Нью-йоркский фермер не просит о введении таможенных пошлин на сыр и масло, ввозимые из Висконсина, а рабочие Массачусетса не требуют установления миграционных барьеров против наплыва дешевых рабочих рук из южных штатов. Они более или менее смирились с тем фактом, что внутри Соединенных Штатов торговые и миграционные барьеры отсутствую. Попытки воздвигнуть торговые барьеры в торговле между штатами имели незначительный успех; общественное мнение осуждает подобные притязания .
    С другой стороны, люди настолько свыклись с идеями экономического национализма, что мирятся даже с ущербом, который они терпят по вине протекционизма. Потребитель не особенно протестует против импортных пошлин, вынуждающих его покупать по ценам, превышающим уровень мирового рынка, ради блага производителей каких-то товаров в его собственной стране. Но весьма сомнительно, что он столь же благодушно согласится на импортные пошлины, установленные во благо производителей из других частей наднационального союза. Согласится ли американский потребитель платить за товары дороже, чтобы поддержать интересы английских промышленников? Не сочтет ли он, что подобная дискриминация против дешевой продукции из Германии, Италии или Японии ущемляет его интересы? Не получится ли так, что наднациональная политика протекционизма не сможет опереться на идеологический фундамент, который делает возможным протекционизм на уровне национальных государств?
    Главным препятствием к созданию наднационального таможенного союза в условиях свободы торговли между странами членами является тот факт, что при сохранении этатизма такой таможенный союз предполагает неограниченное верховенство наднациональных органов власти и почти полное устранение с политической сцены национальных правительств. В существующих условиях почти все равно, будет ли конституционное устройство предполагаемого союза западных демократий унитарным или федеративным. Варианта всего два: либо торговые барьеры между государствами-членами со всеми малоприятными последствиями – экономическим национализмом, соперничеством и раздорами, либо свобода торговли между странами членами при наличии (независимо от формы конституционного устройства) жестко централизованного правительства. В первом случае будет не союз, а разобщенность. Во втором случае президент США и премьер-министр Великобритании получат статус, в буквальном смысле слова, провинциальных губернаторов, а Конгресс и Парламент обратятся в провинциальные законодательные собрания. Маловероятно, что американцы или британцы легко согласятся на такое решение проблемы .
    Политика национального планирования и государственного регулирования экономики порождает экономический национализм. служит Необходимой предпосылкой установления прочного мира является отказ от экономического национализма, но достичь этого можно – если люди не хотят вернуться к системе нестесненной рыночной экономики – лишь в рамках союзного государства.
    Слабость плана, выдвинутого м-ром Стрейтом, в том, что он не учитывает наличия :этой фундаментальной проблемы. Ее невозможно разрешить чисто правовыми средствами. Проект создания федерации уязвим не в силу конституционных проблем. Его главная слабость в самом существе интервенционистской и социалистической политики; она проистекает из современных социально-экономических доктрин; и от нее не удастся отделаться с помощью хитроумных конституционных решений.
    Однако не будем забывать, что без создания такого союза ни один проект установления прочного мира не будет эффективным. Альтернативой создания союза западных демократий является возврат к зловещим условиям, господствовавшим в период 1918-1939 гг., а, значит, и к новым и еще более чудовищным воинам.
  15. Мир в Восточной Европе
    Попытки решения политических проблем Восточной Европы на основе принципа национальности окончились полным провалом. В этой части мира невозможно провести границы, которые бы точно и ясно разделили различные языковые группы. На значительной части этой территории царит смешение языков, или, иными словами, ее населяют разноязычные народы. Взаимные соперничество и ненависть делают их легкой добычей «динамизма»» трех соседствующих с этим регионом держав – Германии, Италии и России. Предоставленные самим себе, эти народы в том случае, если не сумеют избавиться от раздоров, обречены на утрату независимости.
    В этом регионе начались обе мировые войны. Дважды западные демократии брались за меч, чтобы отразить угрозу не зависимости этих народов. При этом у Запада не было реальной материальной заинтересованности в их судьбе. Если бы западным демократиям удалось утвердить здесь порядок, ограждающий их от новой агрессии,.им было бы все равно – является ли Варшава столицей независимой Польши или станет провинциальным городом в русской или германской империи, будут ли Афины частью Греции или Италии. Если бы Россия) Италия и Германия разделили эти земли между собой, это не оказало бы серьезного влияния на экономические и политические позиции западных демократий. И точно так же им безразлично) сохранятся или исчезнут литовский язык и литература.
    Интерес западных демократий к восточно-европейским де лам носит чисто альтруистический и неэгоистичный характер. Это следствие бескорыстной симпатии, преклонения перед свободой и справедливостью. Все восточноевропейские народы активно эксплуатировали эти чувства. Их западные друзья не хотели помогать им в подавлении меньшинств или в агрессии против более слабых соседей. Когда западные демократии восторженно приветствовали Лайоша Кошута, никому не пришло в голову, что они стали соучастниками безжалостного подавления словаков, хорватов, сербов, украинцев и румын. Когда они выражали свое сочувствие полякам, это не означало одобрения того, как поляки обращались с украинцами, литовцами и немцами. Западные демократии стремились содействовать либерализму и демократии, а не националистической тирании.
    Весьма вероятно, что политические лидеры восточно-европейских языковых групп еще не осознали изменений в позициях западных наций. Они обоснованно рассчитывают, что после победоносного завершения этой войны их страны обретут политическую независимость. Но они сильно заблуждаются, предполагая, что западные народы ради них вступят в третью мировую войну. Странам Восточной Европы самим придется устанавливать политический порядок, который позволит им жить в мире с соседними государствами, и защищать собственную независимость от возможной в будущем агрессии со стороны великих держав – России, Италии и Германии.
    Все прошлые проекты создания восточно-европейского или дунайского таможенного союза либо федерации либо всего лишь восстановления Австро-Венгерской империи были обречены на провал в силу того, что исходили из неверных предпосылок. Их авторы не понимали, что в эпоху государственного регулирования экономики таможенный союз не совместим с сохранением суверенитета стран-участниц. Они не осознавали того факта, что в наше время федеративное устройство предполагает передачу буквально всей власти в руки наднационального федерального правительства, так что национальные государства низводятся на положение провинций. Если только восточно европейские или любые другие народы не вернутся к режиму laissez faire, для них единственным способом уладить нынешние раздоры между ними и установить отношения мирного сотрудничества будет создание унитарного государства.
    Для восточно-европейских условий более всего подходит унитарное государство, потому что только оно позволяет решить характерную для этого региона запутанную проблему территориального размежевания и национальных меньшинств. Федерация с этими трудностями не справится. В условиях федерации конституция закрепляет определенные властные полномочия за федеральным центром, а все остальные передаются правительствам государств-членов. Без изменения конституции федеральное правительство будет лишено возможности вмешиваться в решение вопросов, находящихся в юрисдикции стран-членов. Такая система может быть эффективной, и бывала эффективной в прошлом только в условиях однородных народов, когда существуют сильные чувства национального единства и отсутствуют разделяющие население языковые, религиозные или расовые различия.
    Представим себе, что конституция воображаемой восточно-европейской федерации закрепит за каждым языковым меньшинством право создания школ для обучения на родном языке. Тогда государство, на территории которого обитает это меньшинство, не будет иметь возможности прямо или косвенно препятствовать созданию таких школ. Но если контроль за соблюдением строительных норм и правил или министерство здравоохранения и управление пожарной безопасности находятся в исключительной юрисдикции местного национального правительства, оно может своей властью закрыть школу на том основании, что здание не отвечает установленным требованиям. Федеральная власть окажется бессильной. У нее не будет права вмешаться, даже если все эти предлоги будут явно притянуты за уши. У местного правительства, опирающегося на закрепленные за ним конституцией властные полномочия» окажется достаточно-возможностей для злоупотребления.
    Чтобы ликвидировать всякую дискриминацию против меньшинств, чтобы обеспечить на деле, а не только формально, свободу и равенство всех граждан перед законом, придется сосредоточить всю власть в руках центрального правительства. Это не подорвет способность местных правительств, соблюдая справедливость, использовать свои властные полномочия. Это всего лишь помешает восстановить положение дел, когда весь административный аппарат государственной власти использовался для подавления меньшинств.
    В Восточной Европе федеративное государство не справится с политическими последствиями языковой чересполосицы. Проблемы меньшинств сохранятся во всех государствах, входящих в федерацию. Угнетение меньшинств, ненависть и ирридентизм расцветут пышным цветом. Правительство каждого из государств, как и прежде, будет видеть в соседях своих врагов. Дипломатические и консульские службы трех великих держав попытаются извлечь выгоду из этих свар и соперничества и могут преуспеть в развале всей системы.
    Вот перечень главных целей нового политического порядка, который предстоит установить в Восточной Европе:
  16. Обеспечить каждому гражданину полную возможность свободно жить и трудиться на всей территории Восточной Европы, не испытывая притеснений со стороны каких-либо языковых групп. Никто не должен подвергаться преследованию или ограничению в правах по причине его родного языка или религиозных убеждений. У каждой языковой группы должна быть возможность говорить на своем языке. Никакая дискриминация против меньшинств или их отдельных представителей недопустима. К каждому гражданину следует относиться так, чтобы он мог безо всяких оговорок говорить о своей стране «моя страна», а про ее правительство – «наше правительство».
  17. Не доводить дело до того, чтобы какая-либо языковая группа могла рассчитывать на улучшение своего политического положения в результате территориальных переделов. Должны исчезнуть различия между положением господствующей языковой группы и угнетаемых языковых меньшинств. Никакого «ирридентизма» быть не должно.
  18. Создать вооруженные силы, достаточные для защиты своей независимости от возможной агрессии со стороны соседних держав. Вооруженные силы должны быть в состоянии отразить изолированный акт агрессии со стороны Германии, Италии или России. На помощь западных демократий следует рассчитывать только в случае одновременного нападения двух и более держав.
    Таким образом, вся территория Восточной Европы должна быть организована как политически единое пространство) управляемое единым демократическим правительством. Каждый из жителей этого политического образования должен иметь свободу выбирать) где ему хочется жить и работать. Законы и органы власти должны относиться ко всем местным уроженцам, т.е. ко всем гражданам Восточной Европы, одинаково, не допуская никаких привилегий и дискриминации для каких либо отдельных лиц или групп.
    Назовем эту новую политическую структуру «Восточно Демократический Союз» (ВДС, Eastern Democratic Union). В его рамках смогут продолжить функционирование и старые политические образования. Перестраивать исторически сложившиеся структуры не потребуется. Как только проблема границ перестанет быть источником чудовищных политических конфликтов) можно будет сохранить неизменными большую часть межгосударственных границ. Они могут оказаться очень полезными для прогресса цивилизации и роста благосостояния, когда перестанут служить причиной межгосударственных распрей и угнетения национальных меньшинств. Разумеется, бывшие независимые суверенные государства превратятся лишь в провинции новой политической структуры, ВДС. Сохранив всю почетную атрибутику – своих королей или президентов, флаги, гимны, государственные праздники и парады – они вынуждены будут подчиниться законам и административным требованиям ВДС. Но они будут совершенно свободны в рамках этих законов и административных предписаний. Вместо того чтобы создавать затруднения для лояльных и законопослушных правительств каждого из государств, центральное правительство будет их всячески поддерживать.
    Для надзора за деятельностью местных правительств будет создан институт особых уполномоченных ВДС. Недовольные административными решениями местных властей, которые не могут быть опротестованы в судебном порядке, смогут обратиться с апелляцией к этим уполномоченным и к центральному правительству. Все разногласия между местными правительства ми или между особым уполномоченным и местным правительством будут передаваться на рассмотрение в органы центральной власти, несущие ответственность только перед центральным парламентом. Верховенство центрального правительства не должно быть ограничено конституционными прерогативами местных властей. Все разногласия будут разрешаться центральным правительством и центральным парламентом, которые смогут оценить каждую проблему в свете последствий для гладкого функционирования системы в целом и принять соответствующее решение. Если, например, возникнет спор об административных границах Вильнюса, представляющего собой лишь один из бессчетного множества источников невралгии для Восточной Европы, в поисках решения будут участвовать не только местные правительства Литвы и Польши, и не только польские и литовские делегаты центрального парламента; цен тральное правительство и центральный парламент попытаются найти такое решение, которое послужит моделью для справедливого решения аналогичных проблем в городах Салоники (Греция), Темешвари (Венгрия) или Будовице (Чехия).
    Такой подход сделает возможным сочетание сильной центральной власти и приемлемого уровня административной децентрализации. ВДС должен будет включить все территории между восточными границами Германии, Швейцарии и Италии и западными границами России, в том числе все бапканские страны. В этот союз необходимо будет передать земли, на которых в 1933 г. располагались следующие суверенные государства – Албания, Австрия, Болгария, Чехословакия, Данциг, Эстония, Греция, Венгрия, Латвия, Литва, Польша, Румыния и Югославия. Туда необходимо будет включить территории, которые в 1913 г. представляли собой прусские провинции – Восточную Пруссию, Западную Пруссию, Познань и Силезию. Первые три из этих провинций никогда не принадлежали ни Священной империи, ни Конфедерации германских государств. Силезия входила в Священную империю лишь в качестве части Богемского королевства. В XVI-XVII вв. она находилась под властью герцогов, принадлежавших к одной из ветвей Пястов[139], старой королевской династии Польши. Когда Фридрих Вели кий в 1740 г. захватил Силезию, он пытался оправдать этот по ступок тем, что является законным наследником династии. На селение каждой из этих четырех провинций неоднородно в языковом отношении.
    Италия должна передать в ВДС все европейские страны, которые она оккупировала после 1913 г., в том числе Додеканесские острова[140], и, кроме того, восточную часть бывших венецианских владений, Фриулию, население которой говорит на ретророманском языке.
    В итоге территория ВДС составит примерно 700 000 кв. миль с говорящим на 17 языках населением численностью около 120 млн человек. Будучи объединенными, эти страны окажутся в силах защитить свою независимость от посягательств могущественных соседей – России, Италии и Германии.
    Самой деликатной проблемой ВДС будет языковая.
    Статус всех 17 языков, разумеется, должен быть равным. В каждой области или районе судам, правительственным агент ствам и муниципалитетам придется использовать каждый из языков, на котором в этой области или районе говорит более 20% населения.
    В качестве средства общения между разными языковыми группами желательно использовать английский. Все законы нужно будет публиковать на английском и на каждом из 17 языков содружества. Система может показаться странной и чрезмерно сложной. Но стоит помнить, что в свое время она достаточно удовлетворительно работала в Австрии с ее восемью языками. Вопреки общераспространенному и ошибочному представлению, в Австрийской империи закон не предоставлял немецкому языку особых преимуществ.
    Правительства восточно-европейских стран использовали систему обязательного школьного образования, чтобы заставить национальные меньшинства отказаться от собственных языков и перейти к языку большинства населения. В этом от ношении ВДС должна будет занять позицию строгого нейтралитета. Школы могут быть только частными. Каждый гражданин или группа граждан получат право создавать образовательные учреждения. Школы, отвечающие требованиям, установленным центральным правительством, будут получать определенную сумму субсидий за каждого ученика. У местных правительств останется право принимать на себя управление некоторыми школами, но даже в этих случаях школьный бюджет сохранит независимость от общего бюджета местного правительства: единственным источником государственных денег для этих школ могут быть только средства центрального правительства. Сегодня политики и государственные деятели восточно-европейских народов едины лишь в одном – в отрицании этой идеи. Они не видят того, что это единственная альтернатива постоянным войнам и конфликтам, а возможно и разделу территорий их стран между Германией, Италией и Россией. Они не видят этого потому, что полагаются на несокрушимую мощь Британии и США. Они не в силах вообразить, что у американцев и британцев в этом мире есть и другие задачи, кроме как вести бесконечные мировые войны в защиту их независимости. Представители этих народов в изгнании напрасно тратят время, пытаясь убедить нас, что намерены в будущем мирно разрешить взаимные претензии. Правда, польские и чешские эмигранты сумели – прежде того, как Германия вторглась в Россию, – заключить соглашение о демаркации границ и будущем политическом сотрудничестве. Но когда дело дойдет до реализации, все это работать не будет. Из множества подобных соглашений пока еще ни одно не принесло результатов, потому что их отвергают радикальные националисты. В прежней Австрии все попытки достичь взаимопонимания между немцами и чехами проваливались из-за того, что фанатичная молодежь отвергала все предложения более реалистичных и опытных руководителей. Эмигранты всегда легче идут на компромиссы, чем люди, облеченные властью. Во время Первой мировой войны пребывавшие в ссылке чехи и словаки, так же как сер бы, хорваты и словенцы, сумели прийти к взаимопониманию. Позднейшие события продемонстрировали полную иллюзорность этих соглашений.
    Кроме того, нужно помнить, что спорные области, на которые претендуют чехи и поляки, сравнительно невелики и малозначительны для обеих групп. Нет никакой надежды, что подобное соглашение может быть достигнуто между поляками и, скажем, немцами, литовцами, русскими и украинцами, либо между чехами и, соответственно, немцами, венграми или словаками. Требуется не демаркация отдельных участков границы, а система, при которой вопрос об установлении границ не порождал бы взаимного недовольства, волнений и ирредентизма национальных меньшинств. На Востоке демократию сможет установить только беспристрастная власть. В рамках предлагаемого ВДС ни одна языковая группа не будет иметь численного перевеса, который бы позволил ей доминировать над остальными. Самым многочисленным народом будут поляки, но даже они составят около 20% населения.
    Могут возразить, что предназначенная для ВДС территория слишком велика и что у соответствующих языковых групп нет ничего общего. Может показаться странным, что литовцам придется сотрудничать с греками, с которыми до настоящего времени у них не было никаких отношений, кроме обычных дипломатических. Но нам следует понять, что задача ВДС как раз и заключается в том, чтобы установить мир в этой части мира, издавна раздираемой конфликтами между языковыми группами. На всей территории предлагаемого Содружества невозможно найти ни одной бесспорной пограничной линии. Литовцы и поляки должны войти в него, потому что они издавна конфликтуют из-за территорий, на которых проживают представители обеих наций, но то же самое относится к чехам, потому что у них с поляками те же самые проблемы, что и у поляков с литовцами. По той же самой причине нужно включить сюда венгров и сербов, а значит, и все другие народы, предъявляющие претензии на территорию, известную как Македония, т.е. болгар, албанцев и греков.
    Для гладкого функционирования ВДС не обязательно, что бы греки относились к литовцам как к друзьям и братьям (хотя не исключено, что они будут испытывать друг к другу более теплые чувства, чем к своим ближайшим соседям). Вполне достаточно, если политики этих народов придут к убеждению, что невозможно и далее угнетать людей, говорящих на других языках. От них вовсе не требуется любить друг друга. Нужно лишь отказаться от политики ущемления чужих интересов. В ВДС войдут миллионы граждан, говорящих на немецком языке, и больше сотни тысяч италоязычных. Не приходится отрицать, что чувство ненависти, порожденные методами, использованными в ходе этой войны нацистами и фашистами, забудется не сразу. Чехам и полякам будет нелегко согласиться на сотрудничество с немцами, а сербам и словенцам – с итальянцами.
    Но ни одно из этих возражений нельзя счесть основательным. У проблем Восточной Европы нет иного решения. Никаким другим способом не удастся обеспечить этим народам мир и политическую независимость.
  19. Проблемы Азии
    На закате либерализма у западных народов возникли угрызения совести по поводу своих колониальных владений. Они устыдились того, как они обращались с отсталыми народами, осознав контраст между принципами своей внутренней политики и методами, использовавшимися для завоевания и удержания колоний. Какое у них, либералов и демократов, было право на то, чтобы распоряжаться делами других народов без согласия управляемых?
    Но тут их посетило откровение. Бремя белого человека – нести блага современной цивилизации отсталым народам. Было бы несправедливым назвать это самооправдание простым ханжеством и лицемерием. Великобритания радикально пере строила свою колониальную систему, чтобы обеспечить максимально возможное содействие благосостоянию туземцев. В последние 50 лет британская система управления в Индии и других колониях была, по большей части, правлением для народа. Однако это не было народным правлением. Это было правлением чуждой расы господ. Оправданием его было предположение, что туземцы не способны к самоуправлению и, будучи предоставленными самим себе, станут жертвами безжалостного угнетения завоевателей менее цивилизованных и менее благожелательных, чем англичане. Кроме того, предполагалось, что они жаждут приобщиться к западной цивилизации, которая, по мысли британцев, должна была принести счастье под властным народам. Можно считать, что так оно и было. Доказательством может служить то, что все цветные расы и до сих пор стремятся не только перенять технические методы западной цивилизации, но и освоить западные политические доктрины и идеологии. Именно принятие западной идеологии привело их к протесту против абсолютной власти завоевателей.
    Выдвигаемые рядом азиатских народов требования свободы и самоопределения стали результатом их вестернизации. Они воюют с европейцами с помощью заимствованной у них идеологии. Величайшим достижением азиатской политики Европы в XIX в. стало то, что арабы, индусы и китайцы основательно усвоили смысл западных политических доктрин.
    Азиатские народы несправедливо обвиняют захватчиков в прежних зверствах. Совершенно недопустимые с точки зрения либеральных принципов и норм, они были вполне оправданны по стандартам восточных обычаев и нравов. Если бы не проникновение западных идей, Восток никогда бы не додумался оспорить правомерность пыток и казней по отношению к врагам. Туземные методы были куда более зверскими и омерзительны ми. Парадоксально, что о прошлых обидах заговорили именно в тот момент, когда только военная помощь англосаксов может помочь самым многочисленным азиатским народам сохранить свою цивилизацию. Поражение антигитлеровской коалиции станет роковым для судьбы китайцев, индусов, мусульман Западной Азии и всех малых азиатских и африканских народов. Победа антигитлеровской коалиции обеспечит им политическую независимость. И вот тогда они получат возможность про демонстрировать, научились ли они у Запада чему-либо, кроме современных методов тотальной войны и тотального разрушения.
    Проблема отношений между Востоком и Западом затемняется несовершенством и недостатками современных подходов к решению политических вопросов. Марксисты сознательно игнорируют проблему неравенства природных условий производства в различных частях мира. Тем самым в их рассуждениях оказывается упущен важнейший момент. Они закрывают себе путь к адекватному истолкованию прошлого или к пониманию задач будущего.
    С учетом неравенства в распределении природных ресурсов сегодня не существует такого понятия, как внутренние дела страны, до которых нет дела остальному человечеству. Жизненные интересы каждой страны требуют, чтобы на всей Земле при менялись наиболее эффективные методы производства. Если, к примеру, страны, располагающие наилучшими возможностями для производства каучука, не используют их самым эффективным образом, они тем самым наносят ущерб благополучию всех и каждого. Экономическая отсталость одной страны ущемляет интересы всех остальных. Автаркия одной страны может понизить уровень жизни во всех остальных. Если страна говорит: «Оставьте нас в покое; мы не хотим вмешиваться в ваши дела и не позволим вам влезать в наши собственные», она создает опасность ущерба для всех других народов.
    Именно по этим соображениям западные народы заставили Китай и Японию отказаться от привычной изоляции и от крыть свои порты для внешней торговли. Эта политика была взаимовыгодной, что ясно доказывается падением уровня смертности на Востоке. Если политическая независимость азиатских народов приведет к падению их производства либо к полному или частичному неучастию в международной торговле, пострадают и Восток и Запад.
    Можно только гадать, действительно ли сторонники лозунга самоуправления для стран Азии вполне поняли значение этого факта. В их умах современные идеи занятным образом перемешаны с атавистическими. Они гордятся древностью своих цивилизаций. Кроме того, они склонны презирать Запад. Они намного острее видят недостатки Европы и Америки, их милитаризм и национализм, чем их великие достижения. Марксистский тоталитаризм ля них привлекательнее, чем «буржуазные пред рассудки» свободы, капитализма и демократии. Понимают ли они, что к процветанию их народы может привести только безусловное принятие системы западного предпринимательства? Большинство лидеров восточных народов убеждено, что Запад обратится к социализму. Но ведь это не изменит главного. Отсталость Востока в равной степени будет проблемой как для социалистического, так и для капиталистического Запада.
    С прогрессом международного разделения труда ушла в прошлое эпоха национальной изоляции отдельных стран.
    Сегодня ни одна из наций не может оставаться безразличной к внутренним условиям других стран.
  20. Роль Лиги наций
    Лига наций, учрежденная в 1919 г. в Женеве, не была международным мировым правительством. Она представляла собой, главным образом, организацию для проведения периодических съездов представителей тех национальных правительств, которые были готовы в них участвовать. Не существовало между народных органов исполнительной власти. Персонал Лиги занимался, почти исключительно, составлением докладов и сбором статистических материалов. Кроме того, многие считали себя в первую очередь, представителями своих государств, а не служащими международной организации. Получая должность по рекомендации собственного правительства, они стремились быть полезными прежде всего своим правительствам, чтобы в будущем, после возвращения на родину, получить хорошее назначение. Некоторые из этих чиновников при этом были пропитаны духом национализма. Среди них попадались весьма странные личности. Какое-то время служащим Лиги являлся, например, Видкун Квислинг. Рост ван Тоннинген многие годы работал в аппарате Секретариата, а в 1931 г. стал делегатом Лиги в Вене; проработав там несколько лет, он оставил этот важный пост, чтобы стать заместителем руководителя Голландской нацистской партии, а сегодня является одной из видных фигур в марионеточном правительстве Голландии. Правда, в Лиге можно было встретить и некоторых из наиболее блестящих и благородных людей нашего времени. К сожалению, условия не благоприятствовали их деятельности, и большинство из них разочаровались и покинули ее.
    Не имеет большого значения, будет ли Лига наций восстановлена после войны или нет. Она очень мало сделала для укрепления мира и международного сотрудничества. И в будущем она не сможет действовать с бóльшим успехом. Национализм заблокирует все ее начинания, как это уже было до 1939 г.
    Многие выдающиеся американцы в неудаче Лиги винят собственную страну. Если бы Америка присоединилась к Лиге, говорят они, это придало бы организации престиж, необходимый для выполнения ее задач. Они ошибаются. Формально не являясь •членом Лиги, Соединенные Штаты действенно поддерживали ее усилия. Не имело большого значения, что Америка не платила членские взносы и не посылала официальные делегации на ее съезды. Весь мир превосходно знал, что американский народ поддерживает усилия по сохранению мира. Официальное присутствие Америки в Женеве не остановило бы нации-агрессоры.
    Поскольку сегодня все народы погрязли в национализме, их правительства по необходимости проводят соответствующую политику. Такие правительства мало что могут сделать для дела мира. Необходимо изменение экономических доктрин и идеологий, а не созданий особых организаций, канцелярий или ассоциаций.
    Главным недостатком многих предлагаемых проектов установления прочного мира является то, что они не придают значения этому факту. Такие выдающиеся сторонники Лиги наций, как профессора Д. Б. Кондлифф и Д. Е. Мид убеждены, что правительствам хватит мудрости, чтобы достичь согласия и общими усилиями устранить наиболее нежелательные проявления экономического национализма и, проявив уступчивость, достичь смягчения конфликтов . Они рекомендуют умеренность и ограничение национального суверенитета. Но одновременно они призывают к усилению государственного регулирования, не догадываясь, что тем самым подталкивают правительства к самому непримиримому национализму. Не стоит надеяться, что правительства, приверженные принципам этатизма, смогут отказаться от усиления изоляционизма. Легко предположить, что сторонники предложений гг. Кондлиффа и Мида найдутся во всех странах, но они составят меньшинство, мнение которого не найдет широкой поддержки. Чем дальше страна заходит по пути государственного регулирования экономики, тем ближе она к выходу из системы международного разделения труда. Благонамеренные проповеди настроенных на международное сотрудничество экономистов не способны отговорить интервенционистские правительства от политики экономического национализма.
    Лига наций может продолжить борьбу с инфекционными болезнями, наркоторговлей и проституцией. Она сможет в бу дуr.цем исполнять роль международного статистического управления. Но тщетно надеяться, что она сможет сколько-нибудь значимым образом способствовать укреплению мира.
    ЗАКЛЮЧЕНИЕ
    I
    Либералы XVIII в. всецело верили в способность человека к самосовершенствованию. Все люди, полагали они, равны и наделены способностью понимать сложные умозаключения. Благо даря этому они воспримут учение экономической и социальной теории; они поймут, что только в условиях свободной рыночной экономики правильно понимаемые (т.е. долгосрочные) интересы всех людей могут пребывать в совершенной гармонии. И тогда они на практике осуществят либеральную утопию. Человечество стоит на пороге длительного процветания и вечного мира, потому что впредь верховные позиции будут принадлежать разуму.
    Этот оптимизм всецело покоился на допущении, что люди всех рас, народов и стран достаточно проницательны, чтобы осмыслить проблемы социального сотрудничества. В те времена никто не сомневался в истинности этого допущения. Все были убеждены, что никакие силы не смогут остановить прогресс просвещения и распространения здравого мышления. Именно этим оптимизмом объясняется уверенность Авраама Линкольна в том, что «невозможно все время дурачить всех».
    Экономические теории, на которые опирается либеральное учение, неопровержимы. В течение 150 с лишним лет все отчаянные попытки опровергнуть учение, которое Карлейль, один из величайших предшественников тоталитаризма и нацизма, назвал «мрачной наукой», заканчивались плачевным провалом.
    Всем этим самозваным экономистам не удалось пошатнуть разработанную Рикардо теорию международной торговли или доктрины, описывающие последствия вмешательства государства в рыночную экономику. Никому не удалось опровергнуть доказательство того, что в условиях социализма невозможен экономический расчет. Бесспорен тот факт, что в рыночной экономике не существует конфликта между правильно понимаемыми интересами.
    Но будут ли все люди понимать собственные интересы правильно? Что, если это не так? Именно здесь слабое место либерального проекта свободного мира и мирного сотрудничества. Реализация либерального проекта невозможна из-за того, что – по крайней мере в наши дни – людям не хватает умственных способностей для понимания принципов здравой экономической теории. В большинстве своем люди слишком недалеки, чтобы воспринимать сложные умозаключения. Либерализм по терпел неудачу, потому что этому большинству не хватило интеллектуальных способностей для постижения его учения.
    Не стоит рассчитывать, что в ближайшем будущем про изойдут какие-то изменения. Люди порой не способны видеть даже простейшие и самые очевидные факты. Нет ничего проще, чем понять, кто выиграл или проиграл сражение. Однако миллионы немцев твердо убеждены, что в Первой мировой войне победили не союзники, а Германия. Ни один немецкий националист не признал того, что немецкая армия потерпела поражение в сражениях на Марне и в 1914, и в 1918 г. Если такое возможно с немцами, как можно ожидать, что индусы, обожествляющие корову, смогут понять теории Рикардо и Бентама?
    В демократически устроенном мире даже реализация социалистических проектов будет возможна лишь в том случае, если большинство признает их целесообразность. Забудем на миг о проблеме экономической осуществимости социализма. В порядке дискуссии предположим, что социалисты правы в своей идее социалистического планирования. Маркс под влиянием мистической гегелевской идеи о Weltgeis [141] полагал, что эволюцию человечества направляют некие диалектические силы, которые толкают пролетариат, т.е. подавляющее большинство, к реализации социализма, разумеется, его собственного варианта социализма. Он неявно предполагал, что социализм наилучшим образом соответствует интересам пролетариев и что они смогут в нем разобраться. Как сказал Франц Оппенгеймер, некогда профессор пропитанного марксизмом франкфуртского университета: «Индивидуум часто ошибается в понимании собственных интересов; класс в долгосрочной перспективе никогда не ошибается» .
    Современные марксисты отбросили эти метафизические иллюзии. Им пришлось столкнуться с тем фактом, что хотя во многих странах социализм стал политическим кредо большинства, согласие в том, какую именно разновидность социализма следует реализовывать, отсутствует. Они поняли, что существует множество разновидностей социализма и множество социалистических партий, яростно враждующих между собой. Они больше не надеются, что большинство выскажется в пользу некоего единого социалистического проекта и что их собственный вариант получит поддержку всего пролетариата. Сегодня марксисты убеждены, что только элита обладает интеллектуальными способностями для понимания преимуществ подлинного социализма. На эту элиту – не на весь пролетариат, а на его самозваный авангард – возложена священная обязанность, делают они вывод, с помощью силы захватить власть, ликвидировать всех противников и установить социалистический золотой век. В этом вопросе о процедуре существует полное согласие между Лениным и Вернером Зомбартом, между Сталиным и Гитлером. Они расходятся только по вопросу о том, кто входит в элиту.
    Для либералов такое решение неприемлемо. Они не верят, что меньшинство, даже если это будет подлинная элита человечества, может принудить большинство к длительному молчанию. Они не верят, что человечество удастся спасти с помощью насилия и угнетения. Они предвидят, что диктатура неизбежно приведет к бесконечным конфликтам, войнам и революциям. Правление может быть стабильным только при добровольном согласии на селения. Тирания, даже тирания благожелательных деспотов, не может создать условия для прочного мира и процветания.
    Если люди не в состоянии понять, чтó лучше всего способствует их собственному благополучию, здесь уже ничем помочь невозможно. Либерализм неосуществим, потому что большинство людей еще слишком малокультурно, чтобы понять его. В логике прежних либералов была психологическая ошибка. Они переоценили как интеллектуальные возможности среднего человека, так и способность элиты привлечь своих менее благоразумных сограждан на сторону здравых идей.
    II
    Суть современных международных проблем можно сжато сформулировать следующим образом:
  21. Прочный мир возможен только в условиях совершенного капитализма, который пока что нигде и никогда еще не был реализован. В таком джефферсоновском мире нестесненной рыночной экономики деятельность государства сведена к защите жизни) здоровья и собственности частных лиц от насильственных посягательств и от мошенничества. Законы, органы исполнительной власти и суды одинаково обращаются с местными гражданами и с иностранцами. Международные конфликты невозможны, поскольку отсутствуют экономические основания для войн.
  22. Свобода передвижения рабочей силы ведет к выравниванию производительности труда, а значит, и ставок заработной платы по всему миру. Если рабочие сравнительно малонаселенных стран стремятся сохранить свой более высокий уровень жизни с помощью иммиграционных барьеров, они тем самым ущемляют интересы рабочих сравнительно перенаселенных стран (более того, в долгосрочной перспективе и свои собственные интересы).
  23. Вмешательство государства в экономику средствами промышленной и профсоюзной политики ведет к повышению издержек производства и) соответственно, к понижению кон курентоспособности отечественной промышленности. Такое вмешательство не могло бы даже в краткосрочной перспективе достичь поставленных целей) если бы не дополнялось установлением иммиграционных и таможенных барьеров для защиты внутреннего рынка, а в случае экспортных отраслей – созданием монополий. Поскольку любая зависимость от внешней торговли непременно ограничивает возможности государства контролировать отечественную экономику, интервенционизм с необходимостью ведет к автаркии.
  24. Пока социализм не победил во всемирном масштабе, он несовершенен) потому что сохраняется зависимость от импорта, а значит, социалистической стране приходится производить товары для продажи на рынке. Не имеет значения, являются ли другие страны, с которыми ей приходится торговать, социалистическими или нет. Социализм также обречен на стремление к автаркии.
  25. Протекционизм и автаркия означают дискриминацию против иностранного труда и капитала. Они не только снижают продуктивность человеческих усилий, а значит) и уровня жизни всех народов) но и порождают международные конфликты.
  26. Есть страны) которые из-за нехватки природных богатств не в состоянии одеть и прокормить свое население за счет только внутренних ресурсов. Эти страны могут достичь автаркии только с помощью завоевательной политики. Для них следствием этатизма оказываются воинственность и агрессивность.
  27. Если национальное правительство препятствует наиболее производительному использованию ресурсов своей страны, оно тем самым приносит вред интересам всех других наций. Экономическая отсталость страны, богатой природными ресурсами) ущемляет интересы всех) кто мог бы улучшить свое материальное положение за счет более эффективного использования этих природных богатств.
  28. Этатизм направлен на выравнивание доходов внутри страны. В то же время, он ведет к увековечиванию исторически возникшего неравенства между бедными и богатыми народами. Те же самые соображения, которые побуждают массы к отстаиванию политики равенства доходов внутри страны, подталкивают народы сравнительно перенаселенных стран к агрессивной политике относительно стран со сравнительно немногочисленным населением. Они не хотят навсегда смириться со своей относительной бедностью, причина которой лишь в том) что их предкам не повезло поселиться в местности) более богатой и обласканной природой. Выразители интересов «обделенных» наций провозглашают в сфере международных отношений то же самое, что «прогрессисты» утверждают в вопросах внутренней политики, – что традиционные идеи свободы остаются лишь жульничеством в отношении бедных и что истинная свобода предполагает равенство доходов. Для немецких националистов имеет значение лишь одна свобода: Nahrungsfreiheit (свобода от импорта продовольствия), т.е. такое положение дел, при котором их народ в состоянии на своей территории произвести все продукты питания и сырьевые материалы, необходимые для поддержания самого высокого уровня жизни. Таково их представление о свободе и равенстве. Они изображают себя революционерами) сражающимися за свои неотъемлемые права против эгоистических интересов реакционных народов.
  29. Мировое социалистическое правительство также в состоянии ликвидировать исторически возникшее неравенство между гражданами сравнительно перенаселенных и малонаселенных областей. Однако те же силы, которые в прошлом помешали попыткам либералов устранить все барьеры, препятствующие мобильности труда, товаров и капитала) будут упорно сопротивляться такой политике мирового социалистического правительства. Трудящиеся сравнительно малонаселенных стран вряд ли уступят наследственные привилегии. Маловероятно, что рабочие примут политику, которая в течение длительного переходного периода будет понижать их жизненный уровень, чтобы улучшить материальное положение неимущих народов. Рабочие Запада ожидают от социализма немедленного роста своего благосостояния. Они решительно отвергнут любой проект создания мирового демократического правления, при котором их голоса потеряют свой вес из-за численного превосходства малоимущих народов.
  30. Федеративное устройство возможно только в условиях свободной рыночной экономики. При отсутствии торговых барьеров между государствами – членами федерации этатизм требует жесткой централизации управления. В силу этого существующие планы создания мировой федерации или даже только федерации западных демократий иллюзорны. До тех пока народы не отвергнут этатизм, они смогут избежать политики экономического национализма, только в том случае если пере дадут все властные полномочия единому наднациональному мировому правительству или союзу демократических государств. К сожалению, материальные интересы могущественных групп давления препятствуют добровольному отказу от национального суверенитета.
    Предаваться мечтаниям – пустое занятие. Государственное регулирование экономики порождает конфликты, не имеющие мирного решения. Легко закрыть границы перед потоком товаров и невооруженных людей; намного труднее помешать движению армий. Социалисты и прочие этатисты проигнорировали или сумели заглушить предупреждающие голоса экономистов. Они не в силах игнорировать или заглушить грохот пушек и взрывы бомб.
    Все красноречие сторонников государственного всемогущества не в силах отменить тот факт, что лишь одна система способна обеспечить устойчивый мир: свободная рыночная экономика. Государственное регулирование ведет к экономическому национализму и тем самым к конфликтам.
    III
    Многие утешают себя словами: «Войны были всегда. И впредь будут войны и революции. Мечты либералов иллюзорны. Но нет причин для паники. В прошлом человечество прекрасно справлялось со своими делами, несмотря на постоянные войны. И будущие конфликты не грозят гибелью цивилизации. Она сможет процветать и в условиях не столь совершенных, как изображают нам либеральные утописты. Многие жили достаточно счастливо и под властью Нерона и Робеспьера, в эпоху варварских нашествий или Тридцатилетней войны [142]. Жизнь будет идти своим чередом; люди будут жениться и рожать детей, работать и отмечать праздники. Великие мыслители и поэты жили во времена самых прискорбных потрясений, но это не мешало им делать свое дело. Так и современные или будущие политические потрясения не помешают грядущим поколениям совершать великие деяния».
    Однако в этом рассуждении кроется заблуждение. Человечество не вольно вернуться с более высокой ступени разделения труда и экономического процветания на более низкую ступень. Благодаря капитализму сегодня население земли куда многочисленнее, чем до наступления капиталистической эпохи, и уровень жизни сегодня также намного выше. Наша цивилизация основывается на международном разделении труда. В условиях автаркии она обречена. США и Канада пострадают меньше других стран, но даже им экономическая изоляция принесет значительное ухудшение материальных условий жизни. В ми ре, где каждая страна будет экономически самодостаточной, Европа – объединенная или разделенная – обречена.
    Кроме того, нужно учитывать бремя расходов на поддержание постоянной боеготовности вооруженных сил, неизбежное в подобной экономической системе. Например, чтобы отражать угрозу со стороны Азии, Австралия и Новая Зеландия должны будут превратиться в военные лагеря. Всего их населения – менее 10 млн человек – вряд ли хватит для защиты береговой линии, если только им на помощь не придут другие англосаксонские страны. Им придется принять систему, подобную Militargrenze [143], существовавшую некогда в Австрии и на американском Диком Западе, но приспособленную к намного более сложным условиям современной промышленной цивилизации. Но доблестные сербы и хорваты, защищавшие Габсбургскую империю и тем самым всю Европу, от натиска турок, были крестьянами, жившими в условиях экономической самодостаточности на своих наследственных наделах. То же самое было в случае американских поселенцев на Диком Западе. Для них не такой уж бедой была необходимость отвлекаться от хозяйственных забот для защиты границы: в их отсутствие с хозяйством управлялись женщины и дети. В промышленном обществе подобный образ жизни невозможен.
    В других районах условия будут чуть легче. Но для всех народов необходимость постоянной обороны станет тяжким бременем. И это будет иметь не только экономические, но так же моральные и политические последствия. На место демократии придет милитаризм; необходимость поддержания военной дисциплины приведет к отказу от гражданских свобод.
    В последние столетия процветание было следствием неизменного и быстрого накопления капитала. Многие страны Европы уже оказались в ситуации, когда они проедают накопленный капитал. За ними последуют другие страны. Следствием будут распад и обнищание.
    Со времен упадка Римской империи Запад не сталкивался с последствиями возврата на более низкую ступень разделения труда или сокращения совокупного капитала. Никакое воображение не в силах представить последствия такого развития событий.
    IV
    Прежде всего эта катастрофа коснется Европы. В случае распада системы международного разделения труда Европа сможет про кормить лишь малую часть сегодняшнего населения, да и то при сильно понизившемся уровне жизни. Повседневный опыт, правильно истолкованный, покажет европейцам, к чему привела их политика. Но смогут ли они усвоить урок?
    Библиография
    Andler, Le Socialisme impérialiste dans l’Allemagne contemporaine, Dossier d’une polemique avec Jean Jauré (1912-1213) (Paris, 1918).
    Beard, Charles, А Foreign Policy for America, (New York, 1930).
    Benda, La Trahison des clercs (Paris, 1927).
    Buell, Death bу Tariff (Chicago, 1938).
    Cassirer, Freiheit und Form, Studien zur deutschen Geistesgeschichte (Berlin, 1916).
    Christmas Eve broadcast. New York Times, December 25, 1941.
    Condliffe J. В., Agenda for а Postwar World (New York, 1942).
    Crowther, Social Relations of Science (London, 1941).
    De Man, Die Psychologie des Sozialismus (rev. ed. Jena, 1927).
    Delbrück, Geschichte der Kriegskunst (Berlin, 1920).
    Eastman, Мах, Stalin’s Russia (New York, 1940), рр. 83-94.
    Handels-und Machtpolitik, Reden und Aufsätze im Auftrage der Freien Vereinigung für Flottenvorträge, 2. Bde. G. Schmoller, М. Sering, А. Wagner (Hrsg.). Stuttgart, Cotta 1900.
    Hayek, Freedom and the Economic System (Chicago, 1939).
    Herbert Spencer, Тhе Principles of Sociology (New York, 1897).
    Hertz, Rasse und Kultur (3d ed. Leipzig, 1925).
    Herve, L’Internationalisme (Paris, 1910).
    Houze, L’Aryen et l’Anthroposociologie (Brussels, 1906).
    Hrushevsky, А History of the Ukrairie (published for the Ukrainian National Association bу Yale University Press, New Haven, 1941).
    Hudal А., Die Grundlagen des Nationalsozialismus (Leipzig, 1937, р. 59).
    Kautsky, Sozialisten und Krieg (Prague, 1937).
    Kenyon, «The Вiblе as Christ Knew It», in The History of Christianity in the Light of Modern Knowledge (London, 1929).
    Keynes, Monetary Reform (New York, 1924).
    Langer W. L., The Diplomacy of Imperialism (New York, 1935).
    Madariaga, Spain (London, 1942).
    Mannheim, Ideology and Utopia (London, 1936).
    Mayer, Gustav, «Lassalleana», Archiv für Gescliichte des Sozialismus, I, р. 196.
    Meade J. Е., Тhе Economic Basis of a Durable Реасе (New York, 1940)
    Melder, State Trade Walls (New York, 1939).
    Mises, Nationalökonomie (Geneva, 1940).
    Мises, Theory of Money and Credit (New Уork, 1934).
    Oncken, Lassalle (Stuttgart, 1904).
    Oppenheimer F., System der Soziologie (Jena, 1926), 11, 559.
    Perroux, Les Mythes hitleriens (Lyon, 1935).
    Renan, Qu’est-ce qu’une nation? (ed. Paris, 1934).
    Robbins L., Тhе Economic Causes of War (London, 1939).
    Roberts, Elmer, Monarchical Socialism in Germaniy (New York, 1913).
    Rougier, Les Mystiques économiques (Paris, 1938).
    Rougier, Les Mystiques politiques contemporaines (Paris, 1935).
    Russell В., Which Wny to Реасе?
    Santayana, Egotism in German Philosophy (new ed. London, 1939).
    Scheidemann, Der Zusammenbruch (Berlin, 1921 ).
    Schmitt-Dorotic, Carl, Der Begriff des Politischen (Munich, 1932).
    Schwartz G. L., «Back to Free Enterprise» Nineteenth Century and After, СХХХI (1942).
    Seldes G., The Catholic Crisis (New York, 1939).
    Sorel, Réflexions sur la violence (3d ed. Paris, 1912).
    Stampfer, Die vierzehn Jahre der ersten Deutschen Republik (Karlsbad, 1936).
    Stanley, War and the Private Investor (New York, 1935).
    Steding, Das Reich und die Krankheit der Kultur (Hamburg, 1938).
    Stolper, German Economy 1870-1940 (New York, 1940).
    Streit, Clarence, Union Now (London, 1939).
    Streit, Clarence, Union Now with Great Britain (London, 1941 ).
    Sulzbach, «Capitnlist Warmongers» in А Modern Superstition, (Chicago, 1942).
    Sybel, Die Begründung des deutschen Reiches unter Wilhelm 1(2nd ed. Munich, 1889)
    «The Obscurantists» in Nineteenth Century and After, No. 69 (March, 1941).
    Tirala, Rasse, Geist und Seele (Munich, 1935).
    Voegelin, «The Mongol Orders of Submission to the European Powers 1245-1255» Byzantion, XV, 378-413.
    Wagner А., Agrar-und Industriestaat, 2d ed. Jena, 1902.
    Weber А. Der Kampf zwischen Kapital und Arbeit, 3d and 4th eds. (Tübingen, 1921).
    Woltmann, Die Germanen in Frankreich (Jena, 1907).
    Woltmann, Die Germanen und die Renaissance in Italien (Leipzig, 1905).
    Woltmann, Politische Anthropologie (Eisenach, 1903).
    Ziekursch, Politische Geschichte des neuen deutschen Kaiserreichs (Frankfurt, 1925-30).
    «Zuwachs an bereitgestalltem Geldkapital», Vierteljahrshefte fuer Konjunkturforschung, Special number 22 (Berlin, 1931 ).
    Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.
    Бисмарк О. Мысли и воспоминания. В 3-х т. Т. 1. М.: ОГИЗ-Соцэкгиз, 1940.
    Бухарин Н. И. Программа коммунистов (большевиков). Калуга, 1918.
    Гегель Г. Философия права.
    Гёте И. В. Годы учения Вильгельма Мейстера: Роман.
    Дицген И. Аквизит философии и письма о логике. 3-е изд. М., 1913.
    Ленин В. И. Государство и революция.
    Маркс К. Заработная плата, цена и прибыль.
    Маркс К. К критике политической экономии.
    Маркс К. Капитал. Т. I.
    Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии.
    Сорель Ж. Размышления о насилии. М.: Польза, 1907.
    Хайек Ф. Контрреволюция науки. М.: ОГИ, 2003.
    Шпенглер О. Пруссачество и социализм. М.: Праксис, 2002.
    Комментарии
    [1] laissеz fаirе, lаissеz раssеr – позволяйте идти (кто куда хочет), позволяйте делать (кто что хочет) (франц.) – классическая формула, предписывающая государству не вмешиваться в хозяйственную деятельность частных лиц. Впервые появилась в 1736 г. в рукописных мемуарах маркиза Рене-Луи д’Аржансона (1694-1757), экс-министра Людовика XV и руководителя внешней политики Франции в 174-747 гг., приверженность которого теории свободной торговли предшествовала физиократам и была более полной, чем у физиократов. По другой версии, источником происхождения этого выражения может быть ответ фабриканта Легона Кольберу, спросившему, что он может сделать для промышленности: «Laissez nous faire» (Позвольте нам действовать). До этого авторство долгое время приписывалась Винсенту де Гурне, французскому экономисту XVIII в., однако Онкен показал, что это было ошибкой.
    Каково ни было бы происхождение этой фразы, сама доктрина возникла естественным образом на рубеже XVII-XVIII вв. как протест против избыточного регулирования промышленности со стороны правительства. Влияние laissez faire на реальную жизнь достигло апогея около 1870-х гг., после чего ход событий постепенно и все сильнее и сильнее стал сдвигаться в направлении коллективизма. Обнаружилось, что конкуренция логически ведет к концентрации производства, что было ошибочно истолковано как концентрация рыночной власти; естественно, тут же был сделан вывод о том, что свобода договора начинается только тогда, когда начинается равенство рыночной власти сторон. Различные направления мысли при шли к выводу, что для того, чтобы обеспечить последнее, требуется вмешательство государства. Развитие системы национального образования и социального страхования, рост муниципальных закупок, необходимость защиты потребителей, особенно с точки зрения здоровья нации, необходимость отвечать на требования электората, состав которого становился все более пролетарским, и другие подобные причины все сильнее смягчали острые углы оригинальной доктрины. К концу XIX в. тех, кто исповедовал эту доктрину в ее первоначальной чистоте, можно было пересчитать по пальцам. (См. также прим. 11.)
    [2] Lеbеnsrаum – жизненное пространство (нем.), геополитический термин, означающий минимальную территорию, позволяющую народу достичь реализации своих исторических и политических стремлений.
    [3] этатизм – термин «этатизм» введен в научный и политический оборот либеральным швейцарским государственным деятелем Н. Дро (1844-1899) для обозначения таких черт социализма, как всеобъемлющая роль государства, централизованное руководство экономикой, примат интересов государства перед интересами личности. Впоследствии, в первой половине ХХ в., этот термин стал употребляться не только в связи с социализмом, но и для обозначения любой политики активного участия государства в экономической жизни.
    [4] страны Оси – Германия, Италия и Япония.
    [5] … провал женевского эксперимента – имеется в виду Лига наций – международная организация, созданная в 1919 г. в соответствии с условиями Версальского мирного договора. Ее целями были провозглашены «развитие сотрудничества между народами, гарантии их мира и безопасности». Первоначально в Лигу наций входили все союзники Великобритании и Франции по Первой мировой войне, а также ряд нейтральных стран. Однако США отказались ратифицировать устав Лиги и не вошли в нее. Германия была членом Лиги наций в 1926-1933 гг., СССР – в 1934-1939 гг., Япония до 1933 г. Фактически деятельность Лиги прекратилась в 1939 г, официально в 1946 г.
    [6] гунны – кочевой народ, сложившийся во II-IV вв. н.э. путем смешения тюркоязычных хунну и угорских племен Приуралья. В 375 г. гунны вторглись в Европу и быстро завоевали огромные территории между Волгой и Рейном. Центр государства гуннов находился в Паннонии. После смерти их царя Аттилы (453 г.) союз гуннов распался.
    [7] dороlаvоrо – от dopo – после и lavoro – работа (итал.).
    [8] Frеizеitgеstаltung – мероприятия по проведению свободного времени (нем.).
    [9] рейх – зд.: империя (нем.).
    [10] фалангисты – члены «Испанской фаланги традиционалистов и хунт национал-синдикалистского наступления», правой партии, которая служила опорой Ф. Франко. Партия «Испанская фаланга» была создана в октябре 1933 г. Х. А. Примо де Ривера. В 1934 г. она объединилась с «Хунтами национал-синдикалистского наступления», а в 1937 г. – с монархической партией «Традиционалистская община». С 1939 г. фалангисты – единственная легальная политическая партия в Испании. В 1977 г. после смерти Франко «Испанская фаланга» была распущена. – с. 12
    [11] манчестеризм (манчестерская школа, манчестерство) манчестерский либерализм, – либеральная политическая и экономическая программа (идеология), сформулированная в ходе агитации за отмену хлебных законов в Англии в середине XIX в. и в последующие годы лидерами «Лиги за отмену хлебных законов» (прежде всего Ричардом Кобденом и Джоном Брайтом).
    Фразу «манчестерская школа» часто использовал британский политический деятель Бенджамен Дизраэли для обозначения движения за свободу торговли; в Германии социалисты и националисты использовали придуманный Фердинандом Лассалем термин «манчестерство» (manchestertum) в качестве синонима «бездушного капитализма» для оскорбления и высмеивания своих либерально настроенных оппонентов.
    В ходе агитации в речах ораторов Лиги были сформулированы и обоснованы все основные принципы либеральной экономической и внеш ней политики. В значительной мере они были положены в основу деятельности правительств Великобритании во второй половине XIX в. Участники движения не оставили систематизированных трудов в этой области, их идеи разбросаны в многочисленных речах на митингах. Только собрание речей Кобдена состоит из трех томов общим объемом более 3000 страниц. Это был (и остается) в высшей степени практический либерализм. Помимо всего прочего, агитация за отмену хлебных законов явила пример подлинно либеральных политических технологий, как по целям, так и по форме.
    Теоретической основой манчестерского либерализма послужили произведения Давида Юма. Адама Смита, Давида Рикардо, Джона Стюарта Милля. В области внешней политики представители манчестерской школы выступали резко против войны и империализма, проповедуя мирные отношения между народами.
    В 1927 г. Людвиг фон Мизес изложил основные положения манчестерской версии классического либерализма в своей книге «Либерализм», которая и сегодня остается единственным систематическим изложением принципов либерального устройства общества и государства, основ либеральной экономической и внешней политики. демонстрируя тесную связь между международным миром, частной собственностью, гражданскими правами, свободным рынком и экономическим процветанием.
    В настоящее время термин «манчестерская школа» иногда применяется для обозначения радикального либерализма/либертарианства в экономической политике: laissez faire (см. выше, прим. 1), свобода торговли, устранение государства из экономики и оптимистический акцент на «гармонизирующем» влиянии капитализма свободного предпринимательства.
    См.: Бастиа Ф. Кобден и Лиrа Движение за свободу торговли в Англии; Мизес Л. фон. Либерализм.
    [ 12] В начале ХIХ в. один чех подделал рукопись – когда в XVIII-XIX в. пышно зацвела национальная идея, ее часто обосновывали вольными толкованиями древних текстов, а если таковых не доставало, то их просто придумывали. Джеймс Макферсон в 1765 г. выдал свои обработки кельтского фольклора за песни мифического барда Оссиана, жившего по преданиям в III в. В начале XIX в. чешские ученые Вацлав Ганка, Йозеф Юнгман, поэт Йозеф Линда и художник Франтишек Горчичка так искусно подделали несколько древних рукописей, что их умысел окончательно был разоблачен лишь сто лет спустя. Среди подделок знаменитая «Краледворская рукопись» и «Любовная песня короля Вацлава I». Трудность заключалась в том, что фальсификаторы брали подлинную средневековую рукопись частично срезали оригинальный текст и тщательно изготовленными Горчичкой чернилами сложного состава наносили новые буквы.
    [13] «Хроники Ура-Линда» – немецкий аналог «Велесовой книги», текст мистического содержания, являющийся, по мнению большинства ученых, грубой подделкой под якобы утраченную сакральную книгу древних германцев. Этот текст приобрел большую популярность в 1933 г., когда его переиздал историк Герман Вирт, настаивавший на подлинности «Хроники». Руководство Третьего рейха потратило значительные усилия на исследование «Хроник Ура-Линда» и в итоге признало их фальшивкой.
    [14] … в ХII в. граф Барселонский взял в жены дочь короля Арагонского – имеется ввиду граф Раймунд-Беренгар IV. В 1137 г. в результате его брака с Петронеллой, наследницей Apaгoнcкoro короля Рамиро II, королевство Арагон и графство Барселона образовали единое государство.
    … король Арагонский женился на королеве Кастилии – Изабелла Кастильская, дочь короля Хуана II и сестра Генриха IV, в 1469 г. была признана наследницей трона Кастилии. В 1474 г. она вы шла замуж за Фердинанда, наследного принца Арагона, что стало пред посылкой объединения кастильского и арагонского королевств в единое государство – Испанию.
    [15] … больше приглянулся не Альфонс, а Фердинанд – Альфонс V, король Португалии в 1445-1481 гг., соперничал с Фердинандом Арагонским за кастильский престол, но был побежден. Об интриге, связанной с тайным бракосочетанием Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского см.: Испанские короли/Под ред. В. Бернекера.
    [16] Боливар, Сан-Мартин, Морелос – руководители антиколониальных восстаний в испанской Латинской Америке, добившиеся отделения этих колоний от Испании.
    [17] Пфальцграф Людвиг IV – вероятно, имеется ввиду Людвиг IV Баварский из дома Виттельсбахов (1287-1347), герцог Верхней Баварии с 1294 г. и Нижней Баварии с 1340 г., германский король с 1314 г., король Италии с 1327 г. и император Священной Римской империи с 1328 г.; либо его родственник Людвиг IV (1424-1449) – курфюрст Пфальца с 1436 г.
    [18] аnсiеn regimé – старый порядок (франц.), традиционное название общественного строя, существовавшего во Франции до революции 1789 г.
    [19] Прусская армия была окружена в Пренцлау и Раткау… – эти события произошли вскоре после того, как Пруссия присоединилась к англо-русскому союзу, который вел войну против наполеоновской Франции. В дальнейшем Пруссия была оккупирована французскими войсками, а по Тильзитскому миру 1807 г. утратила значительные территории и попала в политическую зависимость от Франции.
    [20] Священная Римская империя германской нации – так между 1512 и 1806 г. называлось государство в Западной Европе, включавшее в свой состав Германию, Австрию, Чехию, а в некоторые периоды также Нидерланды, Швейцарию, Северную Италию и иные территории. Официально правители этого государства считались преемниками римских и византийских императоров, одновременно они носили титул короля Германии. Начало этой традиции положил король франков Карл Великий в 800 г. провозгласивший себя законным наследником византийского императора Константина VI, свергнутого тремя годами ранее. Последним императором Священной Римской империи был Франц II Габсбург, который в 1806 г. отказался от этого титула под давлением Наполеона I.
    [21] аd libitum – по желанию, по произволу (лат.).
    [22] Немцы равнодушно взирали… – речь идет о войнах, которые Франция вела против германских государств в 1792-1797, 1798-1801 и 1805-1807 гг.
    [23] В Сольферино, в Кёниггреце и на берегах Марны… – места сражений во второй половине XIX – начале ХХ в. Сольферино (Solferino) – место битвы 24 июня 1859 г., когда итало-французские войска под командованием Наполеона III победили австрийцев. Вскоре после этого поражения Австрийская империя согласилась заключить мир в Виллафранке, по которому она уступила Ломбардию Сардинскому королевству. Кёниггрец (Königgrätz), или Сaдова (Sadova), – место битвы З июля 1866 г., где прусские войска одержали победу над австрийскими. Это сражение стало решающим в войне, которую Пруссия в союзе с Италией вела против Австрии, и одним из его последствий стало присоединении Венеции к Италии. Сражения на Марне – два сражения (в сентябре 1914 г. и в июле-августе 1918 г.), в которых германские войска были побеждены союзными армиями Франции и Англии. Эти битвы оказались решающими в Первой мировой войне. Благодаря этим победам Антанты, Италия, входившая в англо-французскую коалицию, смоrла в 1918 г. отторгнуть от Австро-Венrрии город Триест с округой – последний регион, где итальянцы жили под властью Габсбургов.
    [24] … Лейпцигское сражение – одна из крупнейших битв периода Наполеоновских войн, произошедшая 16-19 октября 1813 г. В этом сражении французская армия Наполеона I была побеждена союзными силами России, Австрии, Пруссии и Швеции.
    … битва при Ватерлоо – последнее сражение Наполеоновских войн, состоялось 18 июня 1815 г., когда французская армия Наполеона I была разбита англо-голландскими и прусскими войсками под командованием Веллингтона и Блюхера.
    [25] … в трех больших войнах – войны, которые Фридрих II Прусский вел против Австрии: война за австрийское наследство (1740-1745), Семилетняя война (1756-1763) и война за баварское наследство (1778-1779).
    [26] император Франции – имеется в виду Наполеон III.
    [27] rосhеr dе brоnzе – бронзовая скала (франц.).
    [28] Кlеindеutsсhе – малогерманцы (нем.), политическое течение в Германии середины XIX в., стремившееся (в отличие от великогерманцев) Grossdeutsche, к объединению Германии без участия Австрии под главенством Пруссии.
    [29] … принц Вильгельм, брат короля и наследник престола – более известен как Вильгельм I (Wilhelm, 1797-1888), король Пруссии с 1861 г., император Германии с 1871 г. В его царствование произошли успешные войны против Дании, Австрии и Франции, приведшие к объединению немецких земель вокруг Пруссии и образованию Германской империи.
    [30] … разгромила Данию в 1864 г. и Австрию в 1866 г. – в 1864 г. Пруссия в союзе с Австрией выиграла войну у Дании, в результате чего последняя уступила Шлезвиг-Гольштейн, который стал совместным владением союзников. Однако победители не смогли договориться о мирном разделе этих территорий. Кроме того, они соперничали за гегемонию в Германии. Это стало причиной австро-прусской войны 1866 г., которую выиграла Пруссия и ее союзник Италия. Среди результатов этой войны было фактическое подчинение остальных германских государств прусскому влиянию.
    [31] цезаризм – политическая система, созданная Юлием Цезарем, который, сосредоточив в своих руках всю полноту верховной власти, сохранил для вида старые республиканские учреждения и формально признавал, что власть его как бы делегирована народом, который остается единственным сувереном. Особенностями этой системы являются наличие авторитарного вождя, популизм, апелляция к воле народа, пренебрежение к представлениям о законе, ограничивающем права верховного правителя и к формальным процедурам передачи власти. В книге «Теория и история» (ЮНИТИ, 2001) с. 55-56, Мизес определяет цезаризм как «тиранию, поддерживаемую массами».
    [32] Все германский рабочий союз – политическая организация, существовавшая в 1863-1875 гг. в Германии. Создана Ф. Лассалем. Программа союза требовала введения всеобщего избирательного права и государственных субсидий для «рабочих ассоциаций»; результатом этих действий должно было стать мирное превращение капиталистического государства в «народное». Союз поддерживал националистическую политику Бисмарка и считал своим главным противником «либеральную буржуазию».
    [33] … случившееся сегодня надолго решает нашу военную проблему – 1 сентября 1870 г. началось двухдневное сражение при Седане. Разгром французских войск под Седаном привел к крушению империи Наполеона III.
    [34] … случившееся в Цаберне – имеется в виду Цабернский инцидент, столкновение между немецкими военными властями и жителями эльзасского города Цаберн (Zabern), аннексированного Германией в 1871 г. Инцидент выявил резкое недовольство населения политикой насильственного опруссачивания. Непосредственным поводом к инциденту (7 ноября 1913 г.) послужило оскорбление немецким офицером национальных чувств населения Эльзаса. В ответ на репрессии военных властей против возмущенных граждан Цаберна в Эльзасе прошли демонстрации протеста; протест против действий военных заявил (январь 1914 г.) ландтаг Эльзас-Лотарингии. 4 декабря 1913 г. германский рейхстаг 293 голоса ми против 54 голосов консерваторов вынес порицание рейхсканцлеру Т. Бетман-Гольвегу, взявшему под защиту действия военных властей. В результате канцлер был вынужден издать специальное распоряжение, согласно которому использование армии для подавления беспорядков могло иметь место только по решению гражданских властей, включая личное распоряжение имперского министра внутренних дел.
    [35] … в сентябре 1849 г. – в это время Пруссия переживала революционный переход к конституционной монархии.
    [36] … племянник Гельмута фон Мольтке – Гельмут Мольтке-младший.
    [37] … козлом отпущения сделал и подполковника Хенча – когда в 1914 г. на Западном фронте (во время битвы на Марне) возник кризис, Г. фон Мольтке направил начальника отдела Генерального штаба подполковника Хенча в действующую армию в качестве представителя Генштаба. Хенч, согласно официальному разъяснению, опубликованному в 1917 г., был облечен полномочиями «решать на месте вопрос о продолжении сражения или об отступлении, после чего отдать соответствующие приказания именем Верховного командования». После совещания в штабе 2-й армии с генералом Бюловым Хенч пришел к мнению, что единственным выходом из создавшегося положения будет отход 1-й и 2-й армий к северу. Прибыв в штаб 1-й армии, Хенч, не смотря на возражения генерала А. фон Клука, отдал приказ об отводе войск, предъявив полномочия Верховного командования. Результатом приказа Хенча стала остановка наступления германской армии во Франции и переход войны в стадию позиционной.
    [38] Аbgеоrdnеtehаus – палата депутатов (нем.), нижняя палата парламента Пруссии.
    [39] фабианцы – члены Фабианского общества, британской общественно-политической организации социалистического направления, созданной в 1884 г. Целью Фабианского общества является установление социализма мирным, эволюционным путем, с соблюдением процедур парламентской демократии и формальной законности. С 1906 г. это общество существует как часть Лейбористской партии Великобритании; большинство лейбористских премьер-министров, включая Р. Макдональда, К. Эттли и Э. Блэра были фабианцами. К обществу также принадлежали С. и Б. Веббы, Б. Шоу, Г. Уэллс, Б. Рассел и другие известные авторы.
    [40] солидаризм – направление в социологической мысли начала ХХ в., отрицающее принцип методологического индивидуализма и сосредотачивающее внимание на «социальных фактах», т.е. общественных явлениях, которые, по мнению солидаристов, не связаны с мотивами и действиями конкретных индивидуумов. К данной школе относились Э. Дюркгейм, Л. Буржуа, Л. Дюги.
    [41] … полный социализм просто-напросто неосуществим – утверждение Мизеса о неосуществимости социализма основано на невозможности экономического расчета при полном социализме, т.е. когда социализм охватывает весь Земной шар. См. книги Мизеса: Социализм; Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории.
    [42] Веtriеbsführеr – «управляющий производством», «хозяйственный руководитель, вождь» (нем.).
    [43] Zwangswirtsсhаft – немецкое слово, образованное от Zwang (насилие, принуждение) и Wirtsсhаft (хозяйство, экономика). Переводится на русский язык как «централизованно управляемое хозяйство», «плановая экономика», «принудительное хозяйствование». Использовалось в Третьем рейхе для обозначения существовавшей там системы административного распределения ресурсов и государственного регулирования цен.
    [44] программа Гинденбурга – принятая в 1916 г. программа интенсификации военного производства в Германии, ведущей Первую мировую войну. Включала тотальную мобилизацию всех экономических ресурсов, всеобщую трудовую повинность, рационирование товаров и материалов. В некоторых отношениях стала образцом для пятилетних планов в СССР.
    [45] Sоzialроlitik (нем. социальная политика) – сформулированная в 1878 г. программа социального законодательства, предусматривавшая государственные гарантии широким слоям рабочего класса (особенно в сфере социального страхования) и проведенная в жизнь Бисмарком.
    [46] … международная конференция, созванная правительством Германии в 1890 г. – конференция в Берлине, на которой представителями 15 государств были приняты первые международные нормы охраны труда и утвердили положение о надзоре за сферой охраны труда, осуществляемом специально подготовленными чиновниками, назначенными правительством и независимыми ни от работодателей, ни от работников.
    [47] Международное бюро труда – постоянный исполнительный орган, секретариат Международной организации труда (МОТ), ассоциации, созданной в 1919 г. с целью координировать государственное регулирование рынка труда в международном масштабе. С 1946 г. МОТ является специализированным учреждением ООН.
    [48] Вторая Германская империя – государство, возникшее в 1871 г., после того как королевство Пруссия одержало победу над Францией и все немецкие княжества подчинились власти прусской династии Гогенцоллернов. Эта империя прекратила существование после того как, потерпев поражение в Первой мировую войне, в ходе Ноябрьской революции 1918 г. император Вильгельм II отрекся от престола.
    [49] катедер–социализм (от нем. Katheder – кафедра) – ироническое название («социализм кафедры») группы германских профессоров и политиков, представителей социально-этической школы, во второй половине XIX в. впервые теоретически «обосновавшей» мирное врастание капитализма в социализм. Следуя учению исторической школы в политэкономии, катедер-социалисты считали, что политэкономия должна выйти за рамки изучения экономических явлений в узком смысле и слиться с другими общественными науками. С этим связывалась возможность государственного регулирования экономических отношений. После Парижской коммуны катедер-социалисты организовали в 1872 г. «Социально-политический союз», проповедовавший необходимость социальных реформ и вмешательства государства в экономические отношения. Представители катедер-социализма: Л. Штейн, А. Вагнер, Г. Шмоллер, Л. Брентано, В. Зомбарт.
    [50] валлоны – франкоязычный народ, проживающий в Бельгии и составляющий около половины ее населения.
    [51] Rеuss Juniоr Вranсh, (нем. Рейсе Младшей линии) – одно из самых маленьких германских княжеств, состоявшее из нескольких обособленных территориальных анклавов, разбросанным в пределах Тюрингии. Общая площадь около 800 кв. км. Столицей был город Гера. Княжество обособилось от Рейсе Старшей линии в 1564 г. Входило в состав Священной Римской империи до 1806 г., в состав Германской империи с 1871 г. Было уничтожено в 1918 г. при падении немецкой монархии.
    [52] «Молодая Германия» (Junges Deutschlnad) – политизированное литературное течение в Германии 1830-х годов. Идейный вдохновитель – Л. Берне. В целом движение было основано на либеральном мировоззрении. В 1835 г. книги авторов, входивших в эту группу, были запрещены сеймом Германского Союза.
    «Молодая Италия» (Giovine Italia) – подпольная революционная организация, созданная в Марселе в 1831 г. Ее целью было объединение всех итальянских земель в рамках единой республики с умеренно либеральным социальным строем. Основатель и лидер – Джузеппе Мадзини. Базируясь на территории Франции, организация распространяла в Италии свои периодические издания и несколько раз безуспешно пыталась устроить переворот в Пьемонте. В марте 1848 г. преобразовалась в «Итальянскую национальную ассоциацию», заявившую об отказе от требования республики и о готовности заключить союз с либеральными монархистами, нацеленными на национальное объединение Италии.
    [53] … преемники святого Стефана – Святой Стефан, или Иштван (Stephan, 975-1038) – первый король Венгрии, сын языческого мадьярского князя Геза из рода Арпадов. В 995 г. принял крещение от пражского епископа Адальберта. В 997 г. унаследовал власть над страной, энергично искоренял язычество в Венгрии. В 1001 г. возложил на себя королевскую корону.
    [54] Vоlksgеnоssеn – соотечественники (нем.) (в нацистской Германии).
    [55] ирредента – движение за воссоединение с исторической родиной смежных с нею территорий, компактно заселенных группами соотечественников. Термин давно активно используется в зарубежной политологии. Под «ирредента» обычно понимают те этнические меньшинства, которые населяют сопредельные с их «исторической родиной» государства и в отличие от диаспор («которые создаются путем миграций этнических групп в другие страны, не являющиеся их исторической родиной») оказались там вследствие войн, аннексий, спорных границ или комплекса колониальных моделей; ирредентизм – термин происходит от названия политической партии «Италиа ирредента», или «Не освобожденная Италия», которая в конце XIX в. боролась за присоединение к Италии земель, не вошедших в ее состав при объединении (пограничных земель Австро-Венгрии с итальянским населением – Триеста, Трентино и др.).
    [56] Vоlksgеmеinsсhаft – народная общность (нем.); единый немецкий народ (официальная идеология классового мира нацистской Германии).
    [57] Нungarу – страна гуннов.
    [58] Мерано (Меран), Бозен (Больцано) и Бриксен – города в итальянской автономной провинции Южный Тироль, где проживает в основном немецкоязычное население. Перешли под суверенитет Италии в 1919 г., когда были отторгнуты от Австро-Венrрии, проигравшей Первую мировую войну.
    [59] Эгерланд – немецкое название местности на западе Чехии, также известной как Хебский район Карловарского края.
    [60] Пер. А. Афиногеновой.
    [61] Третья республика – политический режим во Франции, провозглашенный после свержения Второй империи Наполеона III в октябре 1870 г. (конституционные законы приняты в 1875 г.), а уничтоженный в июле 1940 г., когда Франция была оккупирована войсками гитлеровской Германии и в Виши образовалось правительство Петэна.
    [62] Кустоцца (Custozzn) – селение в Италии, близ Вероны, где австрийцы в 1848 г. одержали победу над сардинскими, а в 1866 г. – над итальянскими войсками.
    Лисса (Lissa) – итальянское название острова Виса расположенного в Адриатическом море и принадлежащего Хорватии, близ которого 20 июля 1866 г. австрийский флот адмирала Тегетгофа одержал победу над флотом Италии.
    [63] Адуа (Aduwn) – город в Эфиоnии, вблизи которого 1 марта 1896 г. эфиопские войска императора Менелика II одержали победу над итальянцами в решающем сражении итало-абиссинской войны 1895-1896 гг.
    [64] … конфликты в Фашода, Марокко и Эфиопии:
    в Фашода – Фашода – город в Судане, оккупация которого французскими войсками в 1898 г. вызвала дипломатический кризис в отношениях Великобритании и Франции. После того как британское правительство пригрозило войной, Франция согласилась вывести войска из Фашоды;
    в Марокко – дипломатические кризисы в 1905 и 1911 г., вызванные попытками французского правительства оккупировать Марокко, на которое также претендовала Германия. В обоих случаях германское правительство угрожало французскому объявлением войны в случае оккупации Марокко. В 1905 г. Франция была вынуждена отступить, но в 1911 г. достигла своей цели, отдав в качестве компенсации Германии половину колонии Конго.
    в Эфиопии – вероятно, имеется в виду Эфиопский кризис 1935 г., когда Италия начала завоевание Эфиопии. Правительство Великобритании выступила против и пригрозило закрыть Суэцкий канал для транспортировки итальянских войск, но уступило, когда Муссолини продемонстрировал готовность воевать против Британской империи.
    [65] … абсурдных марксиских теорий империализма – теория империализма как необходимой и «последней» стадии капитализма была разработанная в 1898-1899 гг. сторонниками империализма Чарльзом Конантом и Бруксом Адамсом, затем подхвачена марксистом Гейлордом Уилширом в 1900-1901 гг., потом английским левым либералом и антиимпериалистом Джоном Гобсоном, который и оказал влияние на В. И. Ленина. См.: Ротбард М. История денежного обращения и банковского дела в США. Вот что, в частности, пишет Ротбард: «В конце 1890-х гг. несколько групп теоретиков в США работало над тем, что позднее получило название «ленинской» теории капиталистического империализма. Теория была разработана не Лениным, а апологетами этого самого империализма, которые группировались вокруг таких людей из круга Моргана и Теодора Рузвельта, как Генри Адамс, Бруке Адамс, адмирал Альфред Махан и сенатор из Массачусетса Генри Кэбот Лодж. Идея заключалась в том, что развитые страны страдают от «перепроизводства», причем не только в смысле недостаточности потребительского спроса в периоды рецессий, но и в более глубоком смысле – неизбежном падении уровня прибыли. Падение прибыльности «избыточного капитала» создавало угрозу краха капиталистической системы, а единственным спасением были иностранные рынки сбыта и, что особенно важно, иностранные инвестиции. Новые и расширяющиеся иностранные рынки сбыта должны были увеличить массу прибыли, хотя бы временно, а инвестиции в экономику слаборазвитых стран дадут более высокую норму при были. Таким образом, правительствам западных стран для спасения своего высокоразвитого капитализма нужно обратиться к империалистической или неоимпериалистической политике, которая откроет рынки других стран для американских товаров и инвестиций.
    Ленин получил доктрину империализма, основанную на ошибочной рикардианской идее, что уровень прибыли определяется объемом капиталовложений, а не временными предпочтениями всех членов общества, в готовом виде, ему оставалось лишь поменять моральное одобрение этой политики на ее моральное осуждение и подчеркнуть временный характер передышки, которую империализм мог обеспечить для капитализма».
    [66] кули (тамил., букв.: заработки) – название низкооплачиваемых неквалифицированных рабочих в Китае, Индии и ряде других стран.
    [67] saсrо еgоismо (итал.) – священный эгоизм.
    [68] метеки – в Древней Греции чужеземцы, а также рабы, отпущенные на волю. Были лично свободными, но не имели политических прав. Среди метеков встречались богатые рабовладельцы, торговцы, владельцы ремесленных мастерских.
    [69] Великий Инквизитор – персонаж из легенды, включенной в роман Ф. Достоевского «Братья Карамазовы»; один из классических литературных образов диктатора.
    [70] … имя развращенного отпрыска одной из самых видных аристократических семей королевской Франции – вероятно, подразумевается граф Сен-Симон.
    [71] Соrрus, Juris Сivilis – свод римского гражданского права; составлен в VI в. при византийском императоре Юстиниане. Состоит из четырех частей: «Дигесты», «Институции», «Кодекс Юстиниана» и «Новеллы».
    [72] Декларация прав человека [и гражданина] – принята Национальным Учредительным собранием 26 августа 1789 г. во время Французской революции и впоследствии подтверждена французской конституцией 4 октября 1958 г. Декларация является одним из важнейших документов революции, определяющим индивидуальные и коллективные права человека, и до сих пор лежит в фундаменте французского конституционного права.
    [73] битвы под…
    … Россбахом (Rossbach) – место одного из сражений Семилетней войны, где в ноябре 1757 г. прусская армия под командованием короля Фридриха II разгромила французов;
    … Кацбахом (Katzbach) – река в Силезии, место одного из сражений Наполеоновских войн, где в августе 1813 г. прусский фельдмаршал Блюхер победил французскую армию;
    … Лейпцигом – см. выше, прим. 24;
    … Ватерлоо – см. выше, прим. 24;
    … Сент-Приват (также Сен-Прива-ла-Монтань, Saint Privat-la Montagne) – село в Лотаринrии, место одного из сражений франко-прусской войны (также известного, как битва при Гравелоте), где в августе 1870 прусская армия под началом короля Вильгельма I победила французов;
    … и Седаном (Sedan) – место решающего сражения франко-прусской войны, где 1 сентября 1870 германские войска одержали решающую победу, которая привела к пленению 83 тыс. французских солдат во главе с императором Наполеоном III.
    [74] … в ходе Крымской войны – война России против коалиции в составе Турции, Великобритании, Франции и Сардинии (1853– 1856). Ее основными событиями были Синопское морское сражение и осада Севастополя. Война закончилась Парижским миром 1856 г., по которому Россия уступила Османской империи устье Дуная, обязалась не строить на Черном море военного флота и крепостей;
    … в последней войне с Турцией – речь идет о русско-турецкой войне 1877-1878. Потерпев полный разгром в войне, Турция в начале 1878 г. обратилась к России с просьбой о перемирии, обязавшись принять условия мира, выдвинутые Россией. Война завершилась Сан-Стефанским мирным договором, согласно которому Болгария превращалась в номинально зависимое от Турции, но автономное княжество с правом избрания князя; устанавливалась полная независимость Сербии, Черногории и Румынии с предоставлением им новых территорий; Босния и Герцеговина получали автономию; к России отходили отторгнутая от нее часть Бессарабии (кроме островов в устье Дуная) и т.д. Этот договор вызвал резкое противодействие западных держав, особенно Великобритании и Австро-Венгрии. На Берлинском конгрессе 1878 г. он был заменен многосторонним договором, значительно менее выгодным для России и Болгарии.
    [75] Ганза – союз вольных городов Северной Германии, среди которых особую роль играли Любек, Гамбург и Бремен. Формальный союз 57 городов был заключен в 1367 г., хотя фактически он сложился несколько ранее. Ганза пришла в упадок и перестала иметь практическое значение в XVI в., последнее собрание представителей городов-союзников состоялось в 1669 г.
    [76] Реформация расколола народ на два враждебных лагеря – Реформация – мощное религиозное движение, направленное на реформирование учения и организации христианской церкви, которое возникло в Германии в начале XVI в., быстро распространилось на большой части Европы и привело к отделению от Рима и образованию новой формы христианства. После того как большая группа германских государей и представителей вольных городов, примкнувших к Реформации, выступили с протестом против решения имперского рейхстага в Шпейере (1529), запрещавшего дальнейшее распространение реформ, последователи их стали называться протестантами, а новая форма христианства – протестантизмом. В Северной Германии победили протестанты, в Южной – католики.
    [77] … партия центра – в 1860 г. депутаты Прусского ландтага братья Рейхеншпергеры организовали в ландтаге группу католических депутатов по названием «центр». После выборов в первый германский рейхстаг (3 марта 1871 г.) 63 католических депутата под руководством Виндгорста, братьев Рейхеншпергеров и др. образовали фракцию центра (название объяснялось тем, что депутаты фракции занимали места в центре зала заседаний рейхстага). Органом центра была с января 1874 г. газета Germania. В июне 1871 г. центр опубликовал в этой газете декларацию, в которой объявлял своей задачей «…выступление за сохранение и органическое развитие конституционного права вообще, а в особенности за свободу и самостоятельность церкви» Под флагом католицизма партия центра объединила разнообразные в социальном отношении элементы, главным образом в Западной и Южной Германии, на почве борьбы против централизаторского влияния Пруссии в Германской империи. Партия самораспустилась в июле 1933 г. Была восстановлена в 1945 г., однако не выдержала конкуренции с ХДС/ХСС и с тех пор является маргинальной.
    [78] ultimа rаtiо – последний довод (лат.).
    [79] штурмовики (Sturmabteilung, SA) – полувоенная организация в Веймарской республике и нацистской Германии. Создана Гитлером в 1920-1921 гг. в качестве боевого отряда национал-социалистической партии. Участвовали в разнообразных насильственных акциях, охране партийных мероприятий. Когда Гитлер пришел к власти, руководители СА вступили в конфликт с верхушкой армии, что привело к их истреблению в ходе «ночи длинных ножей» в 1934 г. После этого организация штурмовиков, номинально существовавшая до 1945 г., не имела практического значения. – с. 198
    [80] Этические доктрины… гетерономны – гетерономная этика выводит нравственность из не зависящих от воли действующего субъекта причин. Такими внешними причинами могут считаться законы государства. заповеди религии, а также такие мотивы, как личная заинтересованность и желание добра другим людям. В отличие от этого И. Кант утверждал, что гетерономная этика, объясняющая мораль из внешнего по отношению к ней начала, не в состоянии выявить специфику морали. Примерами гетерономной этики являются учения о религиозной природе нравственности. гедонистические, эвдемонистические, утилитаристские концепции морали, выводящие ее содержание и веления из воли Бога, принципа наслаждения, счастья, пользы. Этим под мораль подводятся, по мнению Канта, чуждые ей основания.
    В противовес господствующей до него традиции Кант провозгласил полную автономию морали, то есть ее ниоткуда не выводимый, доопытный (априорный) и самодовлеющий характер. Мораль выступает у Канта как самозаконодательство практического разума, формулирующего цели и принципы нравственного поведения. Нравственное поведение может быть таковым только тогда, когда мотивировано исключительно уважением к нравственному закону и независимо от внеморальных побуждений – себялюбия, страха перед Богом, перед законом, стремления к счастью, удовольствию или выгоде.
    Оценку различных видов этики (кантианской, социалистической и т.д.) Мизес дал в своей книге «Социализм». Сам Мизес был сторонником утилитаристкой этики. См.: Мизес Л. фон. Теория и история; Мизес Л. фон. Социализм: Экономический и социологический анализ. Наиболее полно и последовательно соответствующие идеи изложил Генри Хэзлит: Hazlitt Н. The Foundations of Morality. Irvington-on-Hudson, NY: Foundation for Economic Education, 1964.
    [81] Второй международный союз рабочих (Второй Интернационал) – международное объединение политических партий социалистического направления. Создан в 1889 г. при участии Энгельса. Союз организовал 9 конгрессов в разных городах Европы (последний – в Базеле в 1912 г.). В начале Первой мировой войны большинство партий, входивших в союз, поддержали свои правительства, в связи с чем он распался.
    [82] ad libitum – по произволу, по желанию (лат.).
    [83] vеrbоtеn – запрещено (нем.).
    [84] американские институционалисты – течение в экономической науке, возникшее в конце XIX в. в США, бросившее вызов основным методологическим и теоретическим постулатам неоклассической экономической теории. Круг основных идей институционализма определили три его главных идеолога: Т. Веблен, Дж. Коммонс, У. Митчелл. Считая концепцию гедонизма слишком примитивной, они полагали, что теория, дающая удовлетворительную трактовку экономического поведения человека, должна включать и неэкономические факторы. С этой целью они стремились применять в экономической теории данные социальной психологии. Анализу индивидуальных действий экономических агентов («методологическому индивидуализму») они противопоставляли рассмотрение «коллективных действий» и «коллективных институтов» – корпораций, профсоюзов, политических партий. Сам термин «институционализм» происходит от слова «институт», под которым подразумевался определенный обычай, порядок, принятый в обществе, а также закрепление обычаев в виде закона или учреждения. Критикуя «статический подход» неоклассической школы, институционалисты противопоставляли ему изучение исторического развития явлений. Сторонники государственного вмешательства в экономику, ограничения свободы предпринимательства и переустройства общества в духе технократии, насаждаемой правительством.
    [85] Sоziаlроlitik – см. выше, прим. 46;
    das sоzialе Кönigtum dеr Ноhеnzоllегn – социальное королевство Гогенцоллернов (нем.).
    [86] «Новый курс» (New Deal, доcл.: новая сделка (англ.)) – система мероприятий правительства США в 1933-1938 гг. в целях смягчения последствий Великой депрессии. Сформулирован и реализован под руководством Ф. Д. Рузвельта. В 1933 г. были приняты Закон о восстановлении промышленности (National Industrial Recovery Act) и Закон о регулировании сельского хозяйства (Agricultural Adjustment Act). NIRA предусматривал введение в различных отраслях производства «правил честной конкуренции», которые фиксировали цены на продукцию, уровень производства, распределяли рынки сбыта и т.д. ААА предусматривал подъем цен на сельскохозяйственные продукты и выдачу с этой целью фермерам премий за сокращение посевной площади и поголовья скота. В 1935 г. были приняты Закон о трудовых взаимоотношениях (National Labor Relations Act), закреплявший первоначально зафиксированное в п. 7а NIRA право рабочих на организацию в профсоюзы, первый в истории США Закон о социальном страховании (Social Security Act), Закон о справедливом найме рабочей силы (Fair Labor Standards Act), ограничивавший минимум заработной платы и максимум продолжительности рабочего дня для некоторых категорий занятых. 27 мая 1935 г. NIRA был признан Верховным судом США неконституционным.
    [87] законы против социалистов – после покушения на Вильгельма I (11 мая 1878 г.) Бисмарк внес в рейхстаг проект исключительного закона против социал-демократии, однако ввиду позиции большинства национал-либералов законопроект был отклонен. Использовав второе покушение на Вильгельма I в июне 1878 г. Бисмарк в сентябре того же года внес в рейхстаг новый законопроект. «Закон против вредных и опасных стремлений социал-демократии» был принят рейхстагом 18 октября 1878 г. голосами национал-либералов и обеих консервативных партий против голосов социал-демократических депутатов, партии свободномыслящих, центра и некоторых мелких группировок (221 «за» и 149 «против»). Закон запрещал всякую деятельность социал-демократии (существование организаций, собрания, печать и т.п.), за исключением участия выборов в рейхстаг. Участие в запрещенных союзах каралось штрафом до 500 марок или трехмесячным тюремным заключением. По выходе из тюрьмы лица, осужденные за нарушение этого закона, могли по усмотрению полиции подвергаться административной высылке без ограничения срока.
    Закон действовал до 1 октября 1890 г. (продлеваясь каждые три года). За годы действия закона было распущено 350 рабочих организаций, арестовано 1500 и выслано 900 человек. Несмотря на репрессии, помешать развитию массового рабочего движения не удалось. В то время как в 1878 г. социал-демократы получили на выборах в рейхстаг 437 тыс. голосов (9 мандатов), в феврале 1890 г. (т.е. еще во время действия закона о социалистах) за социал-демократов проголосовало уже 1427 тыс. человек. По числу голосов социал-демократы заняли в 1890 г. первое место, получив 35 мандатов в рейхстаге.
    [88] Кulturkаmрf (нем. борьба за культуру) – политика по ограничению влияния католической церкви, которую проводило правительство Бисмарка в Германской империи 1870-1880-х гг. Название, пущенное в оборот лидером прогрессистской партии Вирховым может создать не правильное представление об истинных целях этой политики. На самом деле правительство Бисмарка стремилось подавить партикуляристские стремления (автономия земель, общин, конфессиональных организаций), особенно сильные в областях с преобладающим католическим населением, воспрепятствовать вмешательству католической церкви и ее главы – римского папы – в германские дела, воспрепятствовать консолидации под вероисповедными лозунгами враждебных германии католических держав. Основными мероприятиями культуркампфа были следующие: изгнание иезуитов из Германии в 1872 г., «майские законы» 1873 г. (значительно суживавшие дисциплинарную власть церкви по отношению к духовенству и учреждавшие в качестве высшей судебной инстанции «Королевскую судебную палату по церковным делам»), прекращение отпуска государственных средств на нужды католической церкви (1875-1876 гг.). В частности, предусматривалось тюремное заключение для священников, затрагивающих политические вопросы в своих проповедях. Однако правительственные преследования только укрепили положение католической партии центра, значительно увеличившей количество своих мандатов в рейхстаге. Нуждаясь в поддержке партии центра в первую очередь для борьбы с социал-демократией, Бисмарк во второй половине 1870-х гг. пошел на ряд уступок: почти все законы против католиков, принятые в период культуркампфа, были постепенно отменены.
    [89] Первый международный союз рабочих (Первый Интернационал) – международная политическая организация социалистического направления, существовавшая в 1864-1876 гг. Одним из ее учредителей был Карл Маркс.
    [90] Экзегетика – учение о способах толкования Священного Писания.
    [91] Jus сirсa sасrа – государственное церковное право (лат.); право светской власти на полный контроль над всей религиозной жизнью.
    [92] Ротари-клубы – сеть клубов, объединяющих предпринимателей и специалистов, занимающихся благотворительностью и общественной деятельностью.
    [93] рrivilеgiа оdiоsа (лат.) – неблагоприятная привилегия.
    [94] … снадобья сальварсана – до появления пенициллина сальварсан, открытый в начале ХХ в. немецким врачом Паулем Эрлихом, был основным средством против сифилиса.
    [95] Хаген вновь убил Зигфрида – отсылка к эпизоду из древнегерманского эпоса, известному по «Старшей Эдде» и «Песни о Нибелунгах». Зигфрид (Сигурд) – непобедимый и образцовый герой, убитый в момент, когда он не был готов к сражению.
    [96] … швейцарской гвардии, погибшей за Людовика ХVI и его сына – наемные швейцарские гвардейцы из кантона Люцерн с XV в. традиционно служили в охране французских королей. Во время Французской революции, 10 августа 1792 г., революционеры взяли штурмом дворец Тюильри, арестовав короля Людовика XVI и его семью. Все швейцарские гвардейцы из охраны короля погибли, защищая дворец.
    [97] … партия Отечества – консервативная партия, действовавшая в Германии во время Первой мировой войны.
    [98] … план госсекретаря Стимсона – вероятно, подразумевается разработанный госсекретарем США Генри Стимсоном план урегулирования советско-китайского конфликта из-за контроля над КВЖД в 1929 г.
    [99] … план Хора – Лаваля – заключенное в 1935 г. англо-французское соглашение о скоординированных действиях по урегулированию итало-эфиопского конфликта. План предполагал передачу части эфиопских территорий Италии, что, как ожидали Хор и Лаваль, могло бы удовлетворить Муссолини и вместе с тем сохранить независимость Эфиопии.
    [100] … небольшая группа лордов и состоятельных людей незнатного происхождения попыталась улучшить отношения между двумя странами – речь идет о событиях 1937 г., когда британский премьер-министр С. Болдуин посетил Германию и участвовал в переговорах с Гитлером.
    [101] … планы Дауэса, Янга – планы восстановления экономики Германии, разработанные после Первой мировой войны в странах-победительницах; план Дауэса – репарационный план для Германии, разработанный международным комитетом экспертов под руководством Ч. Г. Дауэса и утвержденный 16 августа 1924 на Лондонской конференции держав-победительниц. Предусматривал предоставление Германии займов и кредитов для восстановления ее экономики. Центральный банк Германии, пользовавшийся независимостью с конца 1922 г., был поставлен под международный контроль. Новая валюта была привязана к золотому стандарту по довоенному паритету на уровне 4,2 рейхсмарки за 1 доллар. Пункт о защите трансфертов позволял приостанавливать репарационные платежи в иностранной валюте в случае угрозы возникновения дефицита иностранной валюты. В результате коммерческие кредиты де-факто получили приоритет перед репарационными выплатами, что вызвало мощный приток капитала в Германию в последующие несколько лет. Репарации выплачивались строго по графику, но целиком и полностью на заемные деньги. В 1929-1930 гг. план Дауэса заменен планом Янга (Юнга); План Янга (Юнга) – окончательный план возмещения ущерба, нанесенного Германией союзникам в Первой мировой войне. Был утвержден в январе 1930 г., заменил собой план Дауэса. По сравнению с последним установил общий размер репараций, сократив их ежегодные суммы и облегчив порядок их выплаты. Фактически перестал выполняться после предложения президента Г. Гувера приостановить все платежи на год. Был официально отменен на Лозаннской конференции 1932 г.
    … Локарнские соглашения – заключенные в 1925 г. договоры Германии, Франции, Италии, Бельгии и Великобритании, гарантированные США. Суть соглашений была в том, что эти страны обязались воздерживаться от военного нападения друг на друга. Великобритания обязалась, что в случае чьей-либо агрессии она выступит на стороне обороняющейся державы.
    [102] дело Дрейфуса – судебный процесс против французского офицера Альфреда Дрейфуса, еврея по происхождению, ложно обвиненного в государственной измене. В ходе этого процесса, длительного, скандального и не раз пересматривавшегося, заметная часть французского общества, руководствуясь антисемитскими соображениями, выступала за осуждение Дрейфуса вне зависимости от того, насколько его вина была доказана. Дрейфус был осужден в 1894 и 1899 г., помилован в 1899 г., реабилитирован в 1906 г.
    [103] … не нашлось Демосфена, чтобы предостеречь народ о том, что Филипп опасен – афинский политический деятель и оратор Демосфен в 340-330-е годы до н.э. не раз выступал с яркими речами, разоблачающими завоевательную политику македонского царя Филиппа и призывающими афинян противостоять этой политике.
    [104] Wеltаnsсhаuung – мировоззрение (нем.).
    [105] Капповский путч 1920 г. – попытка государственного переворота, организованная в Германии националистами В. Каппом и В. Лютвицем, которые опирались на военные части и протестовали против сокращения армии, обусловленного Версальским мирным договором. Путчисты захватили Берлин и удерживали его с 13 по 17 марта 1920 г. Правительство Веймарской республики эвакуировалось в Штутгарт и призвало граждан ко всеобщей забастовке, которая парализовала страну и вынудила руководителей путча бежать в Швецию.
    [106] партикуляризм – политическая разобщенность и раздробленность; движение к обособлению и отделению отдельных территориальных единиц государства.
    [107] «Черно-красно-золотое имперское знамя» – военизированная организация в период Веймарской республики, созданная в 1924 г. социал-демократами для защиты республиканского строя и просуществовавшая до прихода нацистов к власти. Члены «Рейхсбаннера», в основном представители рабочего класса, имели собственную униформу, организовывали марши и съезды, принимали участие в военных маневрах Отряды рабочей самообороны насчитывали к 1932 г. 3,5 млн человек. По своей внутренней структуре ничем не отличались от ветеранских организаций типа «Стальной шлем», коммунистического союза «Ротфронт-кемпфер» или нацистских штурмовых отрядов СА.
    [108] Wеhrvеrbаüdе (нем.) – силы самообороны.
    [109] Четыре мирных договора – Версальский, Сен-Жерменский, Трианонский и Севрский – договоры, навязанные странами, победившими в Первой мировой войне, побежденным: Версальский – Германии, Сен-Жерменский – Австрии, Трианонский – Венгрии, Севрский – Турции.
    [110] мораторий Гувера – в середине 1931 г. на фоне углубляющейся экономической депрессии в европейских странах президент США Герберт Гувер предложил план, который, по его замыслу, должен был смягчить международный экономический кризис и дать время на восстановление нормальной экономической жизни. Главным пунктом плана был годичный мораторий на выплату репараций и военных долгов, образовавшихся в результате Первой мировой войны. Попытка окончательного урегулирования военных долгов и репараций на Лозаннской конференции в середине 1932 г. провалилась, поскольку США отказались аннулировать военные долги союзникам. Однако в конечном итоге только Финляндия проявила желание и оказалась способна выплатить свои долги полностью.
    [111] Выработанная в Вене система… – политическое устройство Европы после Наполеоновских войн, основанное на господстве России, Австрии, Пруссии и Англии, а также Франции, где была восстановлена свергнутая революцией династия Бурбонов.
    [112] Жозеф перестал быть королем Испании, а Жером – Вестфалии… – речь идет о братьях Наполеона I Бонапарта, которым он пожаловал королевские титулы, утраченные ими после того, как Первая Империя была разгромлена антифранцузской коалицией.
    [113] …племяннику Наполеона – Наполеон III.
    [114] Севастополь и Сольферино… – места военных побед, одержанных французской армией при Наполеоне III (соответственно над Россией в 1855 г. и Австрией в 1859 г.).
    [115] Автор данной книги предсказал ее в 1912 г. В 1917 г. это предсказание подтвердил американский экономист Б. М. Андерсон – речь идет о книгах Мизеса «Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel» и Б. Андерсона «The Value of Money».
    [116] система закрытых предприятий – принимающих на работу только членов определенного профсоюза.
    [117] Трудовой фронт – официальная организация рабочих в Третьем рейхе.
    [118] Атлантическая хартия – декларация правительств США и Великобритании, подписанная Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем на борту военного судна близ Ньюфаундленда. Содержанием хартии было описание желаемого послевоенного устройства мира. В сентябре 1941 г. к Атлантической хартии присоединился СССР.
    [119] Почему Цезарь пересек Рубикон… – в 49 до н.э. римский полководец и политический деятель Юлий Цезарь вопреки закону переправил свои войска через р. Рубикон и развернул кампанию по завоеванию власти в Риме, что стало началом гражданской войны, nоончившей с Римской республикой.
    [120] Цицерон и Брут – римские политические деятели, сторонники сохранения республики.
    [121] virtus dоrmitivа qui faсit sеnsus аssuрirе – свойство вызывать сон, природа которого в притуплении чувств (лат.).
    [122] реtitiо рrinсiрii (лат.) – ошибка в доказательстве, состоящая в допущении недоказанной предпосылки; вывод из недоказанного; аргумент, основанный на выводе из положения, еще требующего доказательства.
    [123] … майор Ходсон из кавалерийскоrо полка Ходсон-Хорс – Уильям Стефен Райкс Хадсон (William Stephen Raikes Hodson, 1821-1858) – знаменитый кавалерийский командир викторианской эпохи. За свои подвиги удостаивался благодарности и признания заслуг от министра по делам Индий, также посмертно от королевы Виктории и премьер-министра. Изобретатель ткани «хаки».
    В качестве иллюстрации жестокости, о которой пишет Мизес, приведем один пример. Во время подавления сипайского восстания майор Ходсон получил задание найти и привезти в Дели, освобожденный от захвативших город повстанцев, бежавшего правителя Дели Бахадуршаха. Шах прятался в нескольких километрах от Дели в каменных пристройках огромной древней гробницы Хамаюна. Пообещав шаху от имени британского командования сохранение жизни, если тот сдастся добровольно, Хадсон убедил его вернуться в Дели. На следующий день с небольшим отрядом он отправился за сыновьями и внуками шаха. По дороге в Дели Ходсон приказал им выйти из повозки и собственноручно застрелил семерых наследников шаха Дели (в том числе и того, которому ранее обещал трон Дели), одним ударом покончив со всеми претендентами на трон Дели и положив конец династии потомков Тимура.
    [124] … несколько строк из «Фауста» Гёте – скорее всего имеются в виду следующие строки:
    «Мир вам мерещится
    Бой до конца
    Знаменем плещется
    В жизни борца!».
    [125] В последних словах Фауста содержится прославление продуктивного труда… – имеются в виду следующие строки: Болото тянется вдоль гор
    Губя работы наши вчуже.
    Но чтоб очистить весь простор,
    Я воду отведу из лужи.
    Мильоны я стяну сюда
    На девственную землю нашу.
    Я жизнь их не обезопашу,
    Но благодатностью труда
    И вольной волею украшу.
    Стада и люди, нивы, села
    Раскинутся на целине,
    К которой дедов труд тяжелый
    Подвел высокий вал извне.
    Внутри по-райски заживется.
    Пусть точит вал морской прилив,
    Народ, умеющий бороться,
    Всегда заделает прорыв.
    Вот мысль, которой весь я предан,
    Итог всего, что ум скопил.
    Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
    Жизнь и свободу заслужил.
    Так именно, вседневно, ежегодно,
    Трудясь, борясь, опасностью шутя,
    Пускай живут муж, старец и дитя.
    Народ свободный на земле свободной
    Увидеть я б хотел в такие дни.
    Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
    О как прекрасно ты, повремени!
    Воплощены следы моих борений,
    И не сотрутся никогда они».
    И это торжество предвосхищая,
    Я высший миг сейчас переживаю.
    [126] … как Фридрих Барбаросса обходился с миланцами – Фридрих Барбаросса два раза захватывал Милан. После первой капитуляции в 1158 г. миланцы должны были выплатить огромную дань, выдать заложников, отказаться от права чеканить монету и взимать подорожную пошлину. В центре города Фридрих возвел замок и поставил свой гарнизон. Однако в январе 1159 г. миланцы восстали, недовольные тем, что император попробовал утвердить здесь у власти своих ставленников. Фридрих в мае 1161 г. второй раз осадил Милан. Через год, в марте 1162 г., город сдался без всяких условий на милость победителя. Фридрих велел всем жителям выйти из города с тем имуществом, которое они могли унести, и расселиться в четырех неукрепленных городах. Сам город был полностью разрушен.
    [127] См.: Кулишер И. М. Основные вопросы международной торговой политики.
    [128] aрrès nоus lе délugе – после нас хоть потоп (фpанц.); фраза приписывается фаворитке французского короля Людовика XV маркизе Помпадур; этими словами она утешала короля после поражения французских войск при Росбахе.
    [129] Si vis рaсеm рarа bеllum – хочешь мира, готовься к войне (лат.).
    [130] эрзац (заменитель) – понятие немецкой военно-экономической доктрины. Заменитель – это товар, который либо менее пригоден, либо более дорогой, либо и менее пригоден, и более дорогой, чем тот товар, который он предназначен заместить. Wehrwirtschaftslehre – германская доктрина экономики войны первой половины ХХ в. – утверждала, что в контексте ведения боевых действий не важны ни издержки производства (1), ни качество (2). Производство, ориентированное на прибыль, озабочено издержками производства и качеством продукции. Но героический дух высшей расы не интересуется этими призраками алчного ума. Имеет значение только готовность к войне. Воинственная страна должна стремиться к автаркии, чтобы быть независимой от внешней торговли. Она должна поощрять развитие производства заменителей безотносительно к каким бы то ни было корыстолюбивым соображениям. Она не сможет обойтись без полного государственного контроля производства, поскольку эгоизм отдельных граждан расстроит все планы вождя. Даже в мирное время верховный главнокомандущий должен быть уполномочен на экономическую диктатуру. Критику этих двух ключевых положений доктрины эрзаца см.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: Трактат по экономической науке.
    [131] пакт Келлога – пакт Бриана-Келлога 1928 г., договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики; получил название по имени инициаторов – министра национальных дел А. Бриана и госсекретаря США Ф. Келлога. Подписан 27 августа в Париже представителями США, Франции, Великобритании, Германии, Италии, Бельгии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, ЮАС. Ирландии, Индии, Польши, Чехословакии, Японии. В день подписания США адресовали ноту 48 другим государствам с приглашением присоединиться к пакту Бриана-Келлога. Все они присоединились к пакту в разное время.
    [132] Dеutsсhеr Вund – Германский союз (нем.), объединение германских государств, образованное 8 июня 1815 г. на Венском конгрессе 1814-1815 гг. В состав Германского союза вошло сначала 39 государств (к 1866 г. число государств, входивших в Германский союз, сократилось до 32), в том числе вольные города Бремен, Гамбург, Любек и Франкфурт-на-Майне. Членами Германского союза наряду с германскими и австрийскими монархами были английские и голландские короли в качестве владетелей (соответственно) Ганновера и Люксембурга, а также датский король в качестве владетеля Гольштейна и Лауэнбурга. Союзное собрание (сейм), состоявшее из представителей отдельных государств, заседало во Франкфурте-на-Майне под председательством австрийского делегата. Решения этого собрания практически не были обязательны для членов Германского союза. Деятельность союзного собрания была направлена на подавление революционного и национально-освободительного движения. Германский союз использовался австрийской монархией, игравшей в нем руководящую роль, в борьбе с Пруссией за гегемонию в Германии. Во время Революции 1848-1849 гг. Германский союз распался, но в 1850 г. был восстановлен. После разгрома Австрии в австро-прусской войне 1866 г. Германский союз был ликвидирован: в 1867 г. был создан Северо-Германский Союз во главе с Пруссией.
    [133] … правивший Румынией Гогенцоллерн – Карл Гогенцоллерн-Зигмаринген (1839-1914).
    [134] pour le roi de Prusse – на короля Пруссии (франц.).
    [135] Gross-Dеutsсhlаnd – Великогермания (нем).
    [136] Банат – историческая область в Юго-Восточной Европе, между Трансильванскими Альпами на востоке, реками Тиса на западе, Муреш на севере, Дунай на юге. В X-XI вв. Банат – феодальное владение. С XII в. под властью Венгерского королевства, к XVI в. завоеван Османской империей, в 1718 г. перешел к Габсбургам. По Трианонскому мирному договору 1920 г. разделен между Румынией и Югославией. Западная часть Баната входит в состав Сербии, восточная – в состав Румынии.
    [137] доктрина Монро – внешнеполитическая концепция, провозглашенная 2 декабря 1823 г. в послании президента США Дж. Монро Конгрессу; выдвинула в качестве основополагающего принципа политики США в Западном полушарии идею разделения мира на «американскую» и «европейскую» системы. Предусматривала, что территории в Западном полушарии не должны рассматриваться «в качестве объекта для будущей колонизации любой европейской державой».
    Подтвердив, что США и далее будут следовать политике невмешательства во внутренние дела европейских государств, Доктрина Монро прямо указывала на то, что европейские страны не должны стремиться «распространять свою систему» в Северной и Южной Америке. Вместе с тем доктрина Монро предполагала нейтралитет США в борьбе бывших испанских колоний против метрополий.
    [138] … проекте Кларенса Стрейта в 1939 г. корреспондент «Нью-Йорк Таймс» в Лиге наций Кларенс Стрейт опубликовал книгу «Union Now», в которой сформулировал предложения по объединению ведущих демократических стран в федеративный союз. Постепенный рост всемирной демократической федерации автор рассматривал в качестве средства предотвращения будущих войн.
    [139] Пясты (Piasty) – первая династия польских князей (ок. 960-1025) и королей (1025-1079, с перерывами; 1295-1370). Основатель – легендарный крестьянин-колесник Пяст. Крупные представители: Мешко I, Болеслав I Храбрый, Болеслав III Кривоустый, Казимир I Восстановитель. Казимир III Великий.
    [140] … Додеканесские острова – острова в Эгейском море, Спорады Южные.
    [141] Weltgeist (нем.) – Мировой дух.
    [142] Тридцатилетняя война (1618-1648)– война габсбургского блока (австрийские и испанские Габсбурги) католические князья Германии, папство) с антигабсбургской коалицией (протестанские князья Германии, Дания, Швеция, Голландия и Франция). Причиной войны стала великодержавная политика Габсбургов и стремление папства и католических кругов реставрировать власть Римской церкви в той части Германии, где в первой половине XVI в. победила Реформация.
    [143] Мilitärgrеnzе – цепь военизированных поселений, прикрывавших границу (нем.).
Category: Западная библиотека